Максим Калиниченко: «Я словно приговоренный!»

МАКСИМ КАЛИНИЧЕНКО. Узник «Спартака», заложник своих идеалов он уже восьмой год бьется за право играть в основном составе красно-белых. Сейчас, когда будущее неординарного полузащитника вновь под вопросом, мы с Калиниченко и его супругой Татьяной попытались переосмыслить весь спартаковский период Максима. И надлежащие выводы сделать.

НЕ ПОНИМАЮ, ЗА СЧЕТ ЧЕГО ВЫЖИВАЮ?!

- Максим, есть вещи, которые вам в сегодняшнем вашем положении непонятны?

- Сколько угодно! Прежде всего, как добиться того, чтобы люди в тебя поверили? Иногда, когда в очередной раз обрушивается осознание, что ты тупо бьешься башкой о стену, руки опускаются. Это ведь страшно тяжело, когда никому нет дела до того, что ты там рвешь жилы. Я словно приговоренный. Кого только из меня не пытались сделать. И рвача, и зажравшегося ветерана, и «отработанный материал». Не понимаю, как я до сих пор играю в этой команде?! За счет чего выживаю?! Почему я, такой во всех отношениях хреновый, оказывался нужным каждому тренеру, коих на моем спартаковском веку уже сменилось немало? Я не знаю, как мне быть. Сидеть не могу. Уходить – тоже. Моя трансферная сумма для футболиста, в которого не верят, запредельная (по нашим сведениям, 3 млн. евро – Прим. ред.). Остается в очередной раз слабо утешаться тем, что я ношу форму клуба, о котором мечтал с детства. Ну и, конечно, надеяться, что при новом наставнике все образуется.

- Ни разу не сожалели о том дне, когда ваша детская мечта стала явью?

- Зачем гневить Бога и просить у него другой участи? До сих пор помню, как в 1999 году приехал в «Спартак» на просмотр. На вокзале меня встретил друг тренера Грозного, и мы отправились на базу. Толкались по пробкам так долго, что я чуть с ума не сошел. В итоге, я заметил указатель «Черкизово», чему изрядно удивился: «В «Локомотив» вы меня что ли везете?!» Я же не знал тогда, что рядом с Тарасовкой есть поселок Черкизово. В общем, когда увидел ворота с ромбиком, испытал облегчение.

- Не забыли свои ощущения, когда эти ворота - фактически в светлое будущее, распахнулись?

- Я скромный был. Не то, что сейчас. Ни о каком светлом будущем даже не помышлял. Не опростоволоситься бы! На первой двусторонке хлопьями падал снег, освещение было слабым. Я тратил уйму времени на то, чтобы разобрать, где свои, а где чужие. А Романцев не любил тех, кто долго думает. К тому же на третьи сутки моральные силы стали заканчиваться. Сидел в одиночестве на базе, ни с кем не общался, команда готовилась к «Лидсу» и всем было не до меня. В итоге, «Спартак» улетел в Болгарию, а я – домой, в полнейшей неопределенности.

С тех пор так и повелось - постоянно чего-то жду. Последние годы и вовсе живу на пороховой бочке. Чуть ли не каждый вечер садимся с женой на кухне и гадаем: что будет завтра? Мое состояние «стабильно подвешенное». Как же надоело находиться в положении натянутой струны! В декабре 99-го, кстати, было гораздо легче, чем, например, весной 2007-го. Да, «Спартаком» я грезил, но для меня тогда футбол на этой команде не заканчивался. Предложений хватало и на Украине. И я в своем выборе ни от кого не зависел.

- В «Спартак» вас все-таки взяли, но контракт не предложили.

- Для заявки закорючку на каком-то символическом контракте я поставил. А так был в неведении: сколько будут платить, когда? В команде еще изрядно задержали зарплату. Деньги, которые занимал у тестя с тещей для поездки в Москву, закончились, и я два с лишним месяца сидел на бобах. Полноценный контракт мне предложили лишь следующей зимой, и вскоре после этого я сломался.

- Когда у вас возник ло ощущение, что «Спартак» - э то надолго?

- С первого дня умирал на каждой тренировке и в каждом матче, но своим я себя почувствовал только на второй год. Перед самой травмой поймал себя на мысли: я полноценный член этого великого коллектива. О том, на какой срок, голову не забивал.

- В «этом великом коллективе» вас на пару с Артемом Безродным, помнится, детьми Грозного дразнили.

- Было дело. С Васькиной легкой руки. Баранов – человек-кладезь разных «горбылей». Всем клички придумывал. Ну и на нас с Темой насел: дети Грозного, дети Грозного! Ваське все прощали. Светлый человек!

«ДУШЕВНАЯ» ЗАКАЛКА ОТ ОЛЕГА ИВАНОВИЧА

- Романцев лично от вас что требовал?

- Что и от всех: выкладываться по полной. Никаких послаблений! Ну и, естественно, думать на поле.

Татьяна: - Как-то еще при Федотове Максим пришел домой окрыленный. Оказалось, что тренировку проводил Родионов, и она была чисто «романцевской». С обилием «квадратов». И там тоже требовалось думать.

Максим: - Да, «квадраты» у Иваныча – святое. Ты мог возить всех, но если в «квадрате» «плыл» – в состав не попадал. Это был истинный критерий. Мы настраивались на этот «квадрат», как на смертный бой. Оттуда уже через пять минут можно было выползти без сил. Я когда первый раз туда влез – а новички сразу попадали под смертоносную пятерку Булатов-Титов-Тихонов-Баранов-Кечинов – чуть не окочурился. Эта комбинационная машина глумились над нами, как над детьми. Я только на второй год, когда заслужил право протиснуться в пятерку основных полузащитников, понял, через что сумел пройти.

- Представляю, что, приходя домой, вы рассказывали жене.

- Да ничего не рассказывал. Ей тогда не до этого было. Одна в чужом огромном городе. Беременная! Сидела в четырех стенах и ждала, когда же я приеду. А у нас были бесконечные сборы.

Татьяна: - Я эти сборы возненавидела! Тогда «Спартак» заезжал на базу за два дня до матча. А они как-то проиграли и их тут же со стадиона вновь загнали на «казарменное положение». На неделю! И все эти 7 дней я была на грани. Прокляла все на свете. А уж как я злилась на Романцева – словами не передать.

- Максим, а вы на Олега Ивановича часто серчали?

- Регулярно! «Душил» он меня, как казалось, чрезмерно. После первой травмы у меня была не голень, а тряпочка, я многие вещи не мог выполнить чисто физически. Олега Ивановича это не волновало: он с меня не слазил, будто я самый здоровый человек на свете. Закалку получил, мама не горюй! В последствии она мне очень пригодилась, поскольку со всеми тренерами у меня возникали творческие разногласия.

«А ПУСТЬ ОН ЗДЕСЬ ТАКЖЕ СЫГРАЕТ!»

- В 2000-м году, когда вы протиснулись в тот чемпионский «Спартак» и стали автором «золотого» мяча «Ростсельмашу», вряд ли могли предвидеть, что за углом вас поджидает длинная череда неприятностей?

- Тогда я ничего не мог предвидеть. Жил одним днем, а трудности меня никогда не покидали. Даже чемпионство свое так и не прочувствовал. Таня дома устроила мне жуткий скандал.

- Ужин в унитаз спустила?

- Ага! Я раздавал интервью, автобус меня ждать не стал, и мне пришлось выбираться из «Лужников» самому. Болельщики окружили, раздавал автографы. Потом понял, что нужно маскироваться: вывернул куртку, натянул бейсболку и так добрался до автострады. Пока поймал машину, пока доехал, вхожу, а эта «звезда» сидит надутая, как шарик: «Ты где был?!»

- Сейчас все было бы иначе?

- Да если бы я сегодня забил «золотой» гол, она бы меня на руках неделю таскала! Научила бы меня курить и прикуривала бы по первому моему зову! А тогда она и не обратила внимания на мои успехи. Да я и сам не обратил. Ничего в моей жизни не поменялось, ни мировоззрение, ни готовность работать и доказывать.

- В межсезонье-2000/01 довелось общаться с Романцевым, так он мне прямо заявил: «Калиниченко станет лучшим игроком 2001 года!»

- Но 2001 года у меня не было. Было опять-таки ожидание: смогу играть или нет. Вероятность того, что мой ахилл не сошьется так, как надо, составляла 50 процентов. Мне было страшно. Сложнее всего было, провалявшись три месяца в гипсе, осозновать потом, что можно было и не валяться. В Финляндии, куда я поехал на консультацию, выяснилось, что западная медицина ушла далеко вперед. Потом был первый шаг, первая тренировка и первое потрясение. За год лечения я забыл, насколько же тяжело играть в футбол. Я привык смотреть на него со стороны. А со стороны все кажется простым: отдай туда, покати сюда, пробей в «девятку». В какую, на фиг, «девятку»?! С какой стороны к мячу подойти – и то было непонятно…

- Что оказалось болезненней: разрыв ахилла или передней крестообразной связки?

- Болезненней всего удар в незащищенную надкостницу. Искры натурально сыплются из глаз. Что до ахилла и «крестов», то я их рвал в два захода. Врачи не могли сразу поставить верный диагноз, снимали боль, я выходил – и дорывал. Когда рвется ахилл, такое ощущение, что кто-то со всей дури палкой шандарахнул тебя по голени. Помню, я обернулся и не поверил своим глазам: в пяти метрах от меня никого не было. Как такое возможно?! Я снял бутсу и пошел. А мне казалось, что я иду в бутсе, но без задних шипов. Пятка все время куда-то проваливалась. Молодой был, ничего не понимал: разрыв ахилла мне представлялся чем-то сродни перелому мизинца. Пустяком. Когда же разлетаются «кресты» - раздается хруст и уходит нога. Ты лишаешься точки опоры. «Кресты» - штука жестокая, но после ахилла мне уже нечего было бояться.

- Что самое трудное во время лечения?

- Находиться дома. И я, и семья привыкли к другому режиму. Постоянно наблюдать, как жена хочет тебя выпроводить на тренировку, не очень-то приятно. Мужчина не должен чувствовать себя беспомощным, но, когда у тебя гипс на всю ногу, это предательское чувство все равно прокрадывается внутрь. Потом находить себя прежнего – пытка несусветная.

- Получается, лишь два спартаковских года из семи вы можете себе занести в актив?

- Истинное удовлетворение получил лишь от первого сезона. Отчасти выделю и 2005-й.

Татьяна: А прошлый год?

Максим: Чем же это был хорош прошлый год?

Татьяна: Да ты что?!

Максим: А-а-а, чемпионат мира! Так он, как сон. Яркие впечатления от него быстро были погребены под слоем негатива. Для меня загадка, почему здесь из футболиста пытаются сделать НЕфутболиста. Приезжаешь после сборной в приподнятом настроении, а тут говорят: фиг ли он там сыграл, за эту сборную? Пусть он здесь так сыграет! Праздника в душе, как ни бывало. Думаешь, ну как людям доказать, что ты собой чего-то представляешь?!

ХОТЕЛОСЬ БРОСИТЬ В РОМАНЦЕВА ГРАНАТУ

- В чем, на ваш взгляд, главная причина того, что человек, который создан для «Спартака» не достиг в этой команде тех высот, которых должен был достигнуть?

- Человек не идеален. В силу своих недостатков, характера, обстоятельств, окружающих людей. Но я этими воспоминаниями не заморачиваюсь. Это я с вами могу в себе покопаться, в одиночестве же бередить старые раны совсем не хочется. И потом, я человек позитивный. Всегда отыщу что-то хорошее. Можно ведь сказать, не раскрыл Калиниченко весь свой потенциал. А с другой стороны – это здорово, что после первой травмы я вообще в футбол вер нулся. С дочкой гулял и грохнулся, дум ал – конец. Гипс сломался, шов разорвался, оттуда кровь течет. Я час метался по комнате на костыльманах и как в бреду повторял одну и туже фразу: это – все! На деле оказалось, мне нашили такой толстенный ахилл, что порвать его полностью – нереально.

- Возвращаясь к разговору о вашей карьере: как думаете, почему все тренеры требовали от вас большего, чем от других?

- Наверное, я сам виноват, что даю людям возможность думать о себе, как о Зидане. Но я же не специально. Если у команды не идет игра, всегда крайним оказываюсь я. У любого наставника! Почему? Видимо, я одной-двумя играми когда-то задрал себе планку, и все решили, что я постоянно должен на ней находиться. Ребята, даже Пеле и Марадона на высоченном уровне играли далеко не всегда! Тот же Зидан, гениальный и великий, в «Реале» по полгода «валял кизяк» и на поле отыскать его было трудно. И ничего! Ни слова упрека! Меня же и на двадцатой минуте первого тайма могли убрать. Олег Иванович, случалось, выпускал на замену и вскоре возвращал назад.

- Страшно в такой ситуации было идти к скамейке запасных и видеть уничтожающий взгляд Романцева?

- Наоборот, хотелось тренера убить. Достать гранату и бросить в него. Уверяю вас, в такой ситуации, когда тебя публично высекают, злоба душит всех, даже самых флегматичных футболистов.

- Кто-нибудь из многочисленных тренеров вам объяснил, почему от вас принято требовать больше, чем от других?

- Нет!!! Единственное, Федотов как-то сказал: «Калина, у тебя все проблемы - в голове». Так я это знаю! Но я не могу сам со своей головой разобраться. Сколько раз пытался – не получается. Объясните мне, что с ней не так и направьте ее в нужную сторону. На то вы и тренеры. Я помощи от вас жду. Проще всего: заменить и «убить» меня на несколько игр, чтобы я вынужден был смотреть на любимое дело со стороны и психологически опускаться все ниже и ниже.

- Мне пару лет назад показалось, что вы наконец-то обрели психологическую стабильность. Ошибся?

- Я тогда почти в себе разобрался, но вновь нашлись люди, которые не позволили мне до конца ощутить почву под ногами. В спорте я осознал одну неприятную вещь: всегда отыщутся те, кто подставят тебе подножку. Разумеется, глупо списывать свои неудачи на кого-то другого. Но знаете, иногда так хочется услышать хотя бы один совет и почувствовать, как в тебя верят. Мне же все предлагают сыграть в одну и ту же игру: «Помоги себе сам!». Сколько можно?!

- С приходом кого из тренеров связывали наибольшую надежду?

- Конечно, с назначением Федотова. Тем горче было разочарование. Григорьича я считал чуть ли не вторым папой, чудом, которое снизошло после долгих испытаний. У меня был на носу чемпионат мира, я землю готов был грызть и тешил себя иллюзиями, что Федотов даст мне возможность себя проявить. Но у него тоже была непростая ситуация, ему надо было выживать в «Спартаке». Мне он ничего объяснять не захотел. Когда я сделал встречный шаг, разговор не получился. Кошка между нами пробежала почти сразу, я резко изменил свое мнение о Григорьиче и он, видимо, обо мне тоже.

- И каким же образом вы целый год просуществовали бок о бок?

- А куда деваться-то? Зато я научился «читать» Федотова без слов. Если он меня менял, а потом не разговаривал, демонстративно не замечая, я знал, что играть не буду. Если он начинал со мной общаться, шутить, то я догадывался: Калиниченко в составе.

- Болельщики болезненно отреагировали на ваш выпад в адрес Федотова.

- Сам никогда ни на кого первым не наеду. Григорич меня «куснул» – я ответил. И впредь всегда всем отвечать буду. Независимо оттого, какую это повлечет реакцию среди бол ельщиков.

ВСЕГДА БУДУ ЦЕПЛЯТЬСЯ ЗА МЕСТО ПОД СОЛНЦЕМ

- Старкова умели «читать»?

- Будь у тебя хоть семь пядей во лбу, Александра Петровича не «просветишь». Непроницаемый человек. Свинцовый! Но я быстро определил, что Старков – консерватор. Только что-то невероятное могло заставить его скорректировать свои взгляды. Меня он не замечал. Как-то я у него для интереса полюбопытствовал: вы на какой позиции меня видите? Было впечатление, что Александр Петрович долго собирался с мыслями: кто это вообще такой? Ответ был настолько невнятным, что я его даже не запомнил. Но мне повезло, выйдя на поле на 90-й минуте матча с «Тереком» я забил гол со штрафного – спасибо боженьке за подарок. Только после этого Старков обратил на меня внимание. Но после первой же осечки я, по традиции, отправился на скамейку…

- Ужасно, когда не доверяют и не дают играть?

- Ужасней, когда не доверяют и дают играть! Тренер, выпуская человека, ждет, когда тот ошибется, чтобы с радостью его заменить. И сам футболист, зная, что от него ждут ошибку, эту ошибку совершает и возвращается туда, откуда пришел. Закон диалектики!

- Странное дело: все тренеры веря в ваш талант, боялись верить в вас самого.

- Может быть, мой минус в том, что из меня сделали суперуниверсала. А при всех равных, предпочтение всегда будет отдаваться классическому крайнему хаву, классическому центральному полузащитнику, а не футболисту, гипотетически способному эти позиции закрыть. Так и с Серегой Ковальчуком сейчас происходит.

- Для футболиста важно найти свою команду, своего тренера и свою позицию. Когда все сходится, то…

- …Получается сказка! Мечта в реальности. Универсализм – это несчастье, это обуза, это горе мое, что я могу сыграть и там, и там, и там. Когда тобой начинают затыкать дыры, ты перестаешь расти.

- С другой стороны, ваша любимая позиция в «Спартаке» оказалась на целое десятилетие застолблена Егором Титовым. Вам же нужно было выживать…

- Вот я и выживал. И сегодня выживу! Не уверен, что в «Спартаке», но то, что я себя еще покажу – это точно. Будьте уверены: никуда я не денусь из большого футбола. Всегда буду цепляться за место под солнцем. И всегда буду говорить то, что думаю!

- Вот этого у нас не любят.

- Я и судьям всегда все в глаза высказываю. Всем подряд, без разбору. И ни с кем у меня конфликтов нет. За единственным исключением…

- Захаров?

- Угу. В нем все еще футболист играет, он хочет быть главным на стадионе, и никак не поймет, что лучший судья тот, который незаметен.

- Очень часто можно наблюдать такую картину – сыграв неудачно, Калиниченко начинает себе что-то выговаривать…

- Когда ошибаешься в элементарных вещах – досада разрывает изнутри. А, если еще кто-нибудь, тренер, например, ткнет носом, тут вообще эмоции зашкаливают. Я же не баран! Сам все прекрасно понимаю. Разумеется, от этого надо уходить - лучше не расплескиваться.

- Тренерам в запале отвечали?

- В игре – нет. Не до этого. На тренировках в дискуссии вступал. Не привык тупо соглашаться с тем, на что у меня есть иное мнение.

- После Романцева, по-моему, только Скала избежал полемики с вами?

- Скала при адекватных шагах руководства мог сделать «Спартак» чемпионом на многие годы. По человеческим и профессиональным качествам – это был наставник европейского уровня. Но, столкнувшись с нефутбольными проблемами, он не обуздал собственные переживания и утратил контакт с игроками. Да и состав у нег о был не тот, что нужно.

ПОСЛЕДНИЙ РОМАНТИК

- В «Спартаке» вообще все воспринимается обостренней.

- Да, причем на всех уровнях. Но самые бурные эмоции у наших болельщиков. Они нам не прощают вообще ни-че-го! Такого в мире нигде больше нет. 365 дней в году мы должны держать марку! Хотелось бы видеть побольше поддержки. Неужели люди думают, что, уступая кому-то, мы бываем от себя в восторге? Кошки раздирают душу, а тут еще любимые фанаты тебя закопать пытаются.

- Нарисованные доллары на трибунах сильно задевают?

- Еще как задевают! Если бы «художники» хоть малейшее представление имели, как эти доллары зарабатываются! Никто же им не мешает добывать такие же деньги: идите, играйте вместо нас! Поверьте, иной раз приходится прилагать каторжные усилия для того, чтобы выдержать обрушившиеся испытания, в том числе, и мощнейшее психологическое давление с их, фанатской стороны. Посмотрел бы я на некоторых: как они себя будут ощущать, когда окружающие станут забрасывать их грязью?! Сомневаюсь, что у людей от этого вырастут крылья. Тем не менее, я люблю наших болельщиков и дорожу ими. Иногда мы их бесим, иногда они нас. Но, в любом случае, мы одна семья и все конфликты, которые в нашей семье случаются, разрешим сами.

- Что самое тяжелое в вашей профессии?

- Терпеть поражения! Одно, второе, третье… Муки адские! В такие периоды ты едешь на тренировку с таким настроением, будто тебя везут сажать картошку или забивать сваи. Любимое дело перестает таковым быть. И абстрагироваться от ситуации никак не получается. Ты всю тяжесть этих мук беспрерывно таскаешь с собой. И избавиться от них можешь только через победу. Если будешь играть. А когда ты сидишь на скамейке и во всех процессах как бы и не задействован, то и боль, и радость воспринимаешь приглушенно. Врагу не пожелаю жить в эмоциональном вакууме. В этом вакууме тебе все известно наперед. Дорога – тренировка – дом. Скамейка запасных – волнение – дорога домой. Приехал, поплакались с женой друг другу в платочки, хоть как-то от негатива избавились, а со следующего дня – негатив начинает накапливаться заново. Для футболиста не играть – это все равно, что не жить.

- То есть, если футболист не играет, он не способен быть счастливым? Даже при условии, что в остальном у него все супер?

- Если муж и жена живут единым целым, то не может в семье быть все хорошо, когда у одной половинки что-то не клеится. Наступает период затмения. Солнца не хватает. Появляются ссоры. После моей первой травмы Таня перестала быть просто женой, она сделалась «женой футболиста». Сегодня футбол для нас с супругой – это очень значимая часть нашей жизни. И быть счастливыми, когда эта часть окрашена в серые тона, у нас не получается.

- Кажется, у вас отношение к футболу какое-то детско-непосредственное. Вы от футбола хотите не того, что принято. Он давно другой.

- Футбол – он не другой. Футбол сам по себе чист. К нему ничто не примешивается: и уж тем более, деньги. Футбол - это не работа! Это игра! Когда я выхожу на поле, чтобы играть, у меня получается все. Но как только я выхожу с установкой не ошибаться и кому-то что-то доказывать, у меня мяч валится из ног.

- Ваше отношение к футболу, пожалуй, можно назвать пафосным словом «романтизм».

- Можно. И я этого не стесняюсь.

Татьяна: - Если на предматчевой установке выясняется, что Макс – в составе, он мне присылает эсэмэску: «Сегодня плету». Понимаете: плету!

Максим: - Да, плету. Кружева. Спартаковские. А Таня мне на эту сэмеску отвечает: сыграй, как во дворе. То есть, получи и подари удовольствие.

Татьяна: - Макс мне и с чемпионата мира прислал: «Солнце , смотри, я – плету». Он даже в сборной Украины – прагматичной и дисциплинированной - пытается оставаться романтиком.

- Только вот в сборную без игровой практики попадать все трудней и трудней.

- Это точно. В «Спартаке» для меня все сводится к слову «шанс». Почему большинству дают играть, а мне дают только шансы?

- Будь ваша воля, чтобы выбрали: очередной шанс в «Спартаке» или гарантированное право играть в другом клубе?

- Я достаточно натерпелся и мне хочется определенности. Я спартаковец каждой клеточкой, но если я «Спартаку» не нужен, скажите, я не маленький – не обижусь. Я землю грызть буду, если какая-то команда в меня поверит и даст мне возможность быть самим собой, а не затыкателем дыр.

- Верите, что руководство «Спартака» вас отпустит?

- Из «Спартака» без клейма «отработанный материал» не уходят. Если только в «Манчестер». Год назад я уже дал согласие на переход в «Москву», но в последний момент что-то сорвалось. Не знаю всю цепочку этих странных переговоров, но то, как все это происходило (и потом не раз повторялось), наводит на мысль, что уйти я смогу только, став свободным агентом.

- Это же долго ждать придется!

- Но я не буду сидеть сложа руки, буду доказывать. Опять! Теперь уже Станиславу Саламовичу...