Экс-спартаковец Ананидзе закончил с футболом в 29: «Кому-то казалось — симулирую. Как можно «косить» в 22 года?!»

Подобрать слова

Несколько дней Жано подбирал слова. Не решался объявить — «заканчиваю». Наверняка прислушивался к собственному организму — а может, всё-таки?

Но объявил-таки. Каждое слово пропитано болью. Кто знает Жано — тот поймёт. Этот парень любит футбол так… Как я любил лет в четырнадцать. У меня как-то любовь выветрилась, всё закостенело. Дрожь предчувствия охватывает редко.

Джано Ананидзе. Фото Александр Федоров, «СЭ»

А у Жано всё иначе!

Я даже догадываться боюсь, какая это боль — заканчивать в 29. Пытаюсь читать отстраненно, равнодушно про боль, непрекращающиеся травмы, череду операционных столов…

Жано, мне жаль. Но ты умный и светлый парень — и будешь где-то рядом. Из футбола ты не ушёл.

Знай — из недоигравших получаются лучшие тренеры. Не веришь? Записывай телефон Бышовца — закончившего в 26. Я и сейчас уверен — тренера тоньше у нас после Бескова не было.

Кстати, и Бесков не доиграл…

Майка словно парус

Каким я буду вспоминать футболиста Жано? Что всплывёт в памяти через 10 лет?

Какой-то эпизод — выпустили его на замену. Худенький, маленький. Казалось, даже майка на нём висит мешком. Не нашёлся нужный размер — дали ту, какая была.

Но вдруг подхватил мяч около чужой штрафной, раскрутил одного, показал другому, что вот-вот отдаст — двинул по воротам с такой внезапной мощью, что вратарь одними глазами проводил мяч. Просвистевший рядом со штангой.

Майка не по размеру наполнилась воздухом — словно парус пиратского корабля. Всё это было так красиво, так романтично. Все вокруг смотрели заворожённо — и свои, и чужие. Так когда-то глядели на фокусы Феди Черенкова, покачивая головами. Все такие одинаковые — а он такой разный…

Когда в Свердловске совсем юным погиб чудесный поэт Борис Рыжий, в «Литературке» кто-то проводил его словами — «последний поэт ХХ века».

Когда уходит из футбола живой и юный Жано, мне хочется выкрикнуть что-то вроде — «Подождите, вы не поняли! Это же последний великий талант!»

Может, не последний. Может, не такой уж великий талант. Какой-нибудь Кокорин талантливее.

Но на уме такие вот слова. Извините.

Недобрый Будда

Помню, как поехали со «Спартаком» Карреры на сбор в Испанию. Команда на пути к чемпионству — а всё равно как-то не верилось. Чтоб «Спартак» — да в чемпионы?

Славное ж было время! Я замечал в спартаковской гостинице гору чемоданов — и отмечал в заметке: «Не это ли — багаж Аленичева?»

Каррера украдкой курил у крыльца — и шептал проклятия, завидев меня с огромным фотоаппаратом. Проклятия на итальянском звучат словно «Confessa» 80-летнего Челентано. Судорожно затягивался в последний раз — и отшвыривал недокуренную сигарету. Мистер Трабукки смотрел мне вслед недобрым Буддой.

Напряжение было таким! Только дотронься — заискрит. Каррера, помню, запретил присутствовать даже на тренировках — и я пожаловался случившемуся неподалеку Гинтарасу Стауче. Тот усмехнулся: «Они тренируются в низине — а через шоссе мост. Встал да смотри…»

Слава Богу, от присутствия на матчах Каррера меня не отстранил — и я ездил в такие городки, что дух захватывало. Ла-Линеа! Вы знаете, что это? Вот футбольное поле — а рядом огромная гора. Гибралтар! Пограничный пункт, шлагбаум, ученая овчарка. Всё по-настоящему.

Чудесный доктор Вартапетов туда в выходной съездил своим ходом — подружиться к тому времени мы ещё не успели и с собой поэтому не зазвал. Эх, жалею.

Леонид Трахтенберг, широко жестикулируя рукой с кипой листочков, вёл репортаж для всех радиоточек страны. Где-то за морями Россия прильнула к приёмникам.

А рядом сидела красавица Марья, бывшая гимнасточка. Поработавшая в «СЭ» — а теперь вот помогающая Трахтенбергу в лучшем клубе страны.

Мне-то казалось — я парень хоть куда. Личная жизнь яркая — а будет ещё ярче.

А Марья там, в Ла-Линеа, произнесла тихо, участливо. Каждое слово звучало как отдельное предложение:

— Знаешь… Я бы на твоем месте на себе крест ещё не ставила.

Что-то я отхлебывал в тот момент. То ли суп, то ли чай. Не помню.

Зато помню, как поперхнулся…

«Бесогон»

Насколько напряжен был Каррера — настолько милы и добродушны футболисты. Поговорили с Ивелином Поповым — так сразу после прислал пресс-атташе Трахтенбергу SMS: «Пусть этот корреспондент от «Спорт-Экспресса» приходит всегда». Ещё не заслуженный мастер спорта Илья Кутепов рассказывал, что живет от меня неподалеку — в Мытищах. Читает удивительные книжки. Смотрит «Бесогон».

— Что-что? — вытаращил глаза я.

— «Бесогон», — спокойно подтвердил Кутепов. — Очень познавательно.

Впечатление, кстати, произвел фантастическое. Чистейшая душа.

Только-только пришедший в «Спартак» Георгий Джикия ещё ни одного официального матча не сыграл — и делился со мной тревогами.

— Да ну! — произносил я слова, в которых совсем не был уверен. — Пробьётесь!

Джикия замолкал — и решался:

— Был мне сон.

— Так-так, — насторожился я.

— Сон! — подтвердил Джикия. — Выхожу на «Открытие Арену», с кем-то играем, атмосферу чувствую. Так жду этого момента! Трясёт даже во сне! Просыпаюсь — а мысль одна…

— Это какая же?

— Одного хочу, только одного. Не обосраться.

Георгий Джикия, Джано Ананидзе. Фото Александр Федоров, «СЭ»

Жано в капюшоне

Все были веселы и бодры. Печален только один человек — Жано Ананидзе. Честно скажу — я боялся сталкиваться с ним глазами. Столько в них боли.

«Спартак» играл внизу, под весёлым испанским дождичком. Рядом жестикулировал Трахтенберг, ветер доносил аромат духов Марьюшки, горизонт справа заслоняла та самая гибралтарская скала…

А Жано смотрел на все это из комментаторской кабинки. Прямо надо мной. Не узнав его в капюшоне, я задал какой-то насмешливый вопрос по игре — Жано ответил почти шепотом.

Я увидел этот взгляд, эту боль — когда играют все, но только не ты…

Эх, Жано, Жано.

Батоно Резо

Мне казалось, он гений — и близкие Жано эту мысль поддерживали.

Помню, как с Сашей Кружковым охотились за Ревазом Челебадзе, чудесным нападаюшим сборной СССР и тбилисского «Динамо». Батоно Резо добавил 70 кило к игровому весу — но ему шло.

— 145 килограмм обаяния! — восклицал он сам и первый же хохотал.

Реваз вёл дела Жано. Это добавляло нам энергии — и в Москве мы его всё-таки поймали.

Это был концерт! Знали б мы, что Челебадзе так ярок — отправились бы к нему в Кобулети сами.

Принимал нас в какой-то съёмной квартире. Рядом сидел худенький гражданин в темных очках.

— Это папа Жано.

Обвел царственным жестом вдоль стен:

— А это квартира Жано!

— Надо ж, — удивились мы. — Всегда здесь останавливаетесь?

— Или здесь, или у друзей. Не помню, чтобы ночевал в гостинице. В этой квартире живет Жано с отцом, а мы почти родственники. Они тоже из Кобулети. Ананидзе-старший, Амиран, играл в клубе, где я был президентом.

— Амиран был хорошим игроком? — спросили мы — и улыбнулись Амирану.

Тот замер, ожидая ответа. Будто сам не знал, каким был футболистом.

— На уровне Грузии — отличным! — воскликнул Челебадзе. — В советские времена мог играть в первой лиге, «Динамо» Батуми. Но случилось ЧП — загулял с девочками, опоздал на сбор. Вернулся в Кобулети, здесь был капитаном команды. Потом стал старшим тренером. Из региональной лиги вывел команду в высшую. Сына какого воспитал. Я-то Жано заметил совсем маленьким — поражался, как он с мячом работал. Отец от него ни на секунду не отходил. Жано — уникум! Когда я в 2003-м стал президентом батумского «Динамо», забрал Жано в свою школу. Каждый день отправлял за ним в Кобулети машину, вечером обратно отвозили. Потом я ушел — и Жано переехал на год в Тбилиси…

— Оттуда вы повезли его в Киев?

— Да. Там две недели потренировался, попал на глаза Йожефу Сабо. Тот сразу ухватился: «Это что за мальчишка? Надо брать!» Сезон играл в юношеской команде, выиграл чемпионат Украины. Тут пришел вызов в сборную Грузии для 17-летних — а Жано не было и пятнадцати.

— Здорово.

— Только тренер его украинской команды, Крощенко, так не думал — никуда, говорит, Жано не поедет. Не будет за сборную играть. Я изумился: «Как это? Поедет!» — «Ах, так? Тогда отчислим его из киевского «Динамо»…»

— Поехал в сборную?

— Конечно. А через две недели получаем письмо: «Жано Ананидзе отчислен из школы киевского «Динамо». И я повез его в «Спартак».

«Кечинов, клянусь, обнял меня!»

Подробности сыпались такие, какие мы и предположить не могли. Челебадзе рассорился с киевским «Динамо» — всё из-за истории с Жано.

— Договориться нельзя было? — уточняли мы.

— Можно, — отвечал Реваз. — Если б начали финансировать. А нам говорили — пока не исполнится 18 лет, никаких денег не получите. «Спартак» же был готов говорить о деньгах, только привозите.

— Черчесов нам как-то рассказывал — если б не он, тогдашний спортивный директор, Жано в «Спартаке» не было бы.

— Не знаю, кто первым его увидел, но мне звонил Смоленцев. Честно скажу, не хотелось портить отношения с Киевом, но тут пришло это письмо об отчислении. Сначала «Спартак» смотрел Жано на фоне ровесников, затем решили подключить к дублю. Едем в спартаковском автобусе на «Октябрь». Смотрю, Валера Кечинов недобро косится — что за мальчишка сидит? А рядом какой-то грузин, похожий на сумоиста?

— Не признал вас?

— Нет, конечно. Шепнул ему тихонько: «Я — Резо Челебадзе…» Так Кечинов, клянусь, обнял меня! С такой душой отнесся! Указываю ему на Жано — так и так, мой пацан. Надо выпустить в игре. А их с Мирославом Ромащенко, главным тренером дубля, никто не предупредил. Кечинов взглянул: «Хорошо, минут на 15 запустим» — «Мы две тысячи километров летели, чтоб на 15 минут выпустить?!»

— Что было дальше?

— 15-летнего мальчишку выпускают за дубль — он две голевые передачи сделал и сам два забил! 5:0 выиграли! До этого я со Смоленцевым говорил об одной сумме, а он упирался: «Много просите». Так после пятого гола сам ко мне подошел: «Мы договорились о цене, больше не увеличиваем». Только дурак мог не взять Жано в команду.

Джано Ананидзе. Фото Александр Федоров, «СЭ»

Жано и сборная России

Мы слышали историю — будто могли заиграть Жано за сборную России.

— Могли, — подтверждал батоно Резо.

— Так что ж?

— Я этого не хотел, да и Жано тоже. Мы — грузины. Появился самородок — какое я имею право отбирать эту радость у своей страны? Но если б Жано и его родителям вовремя сделали российский паспорт — они стали бы россиянами, и о сборной России можно было бы говорить. Но мы слышали только: «Завтра, послезавтра, через месяц…»

— Так и не сделали?

— Нет. Хоть у Жано мать — русская. А когда Ананидзе сыграл за сборную, вопрос закрылся. Но лично я чувствовал бы, что подвел свою страну, если б Жано играл за Россию. Мне было бы стыдно.

«Кто — она?» — «Она, Дасаев…»

Нам казалось — Жано скромный. Да и русский знает немногим лучше легендарного Тенгиза Сулаквелидзе. Который в сборной СССР объяснялся с помощью пальцев: «Я даю — она выходит…» — «Кто — она?» — «Она, Дасаев…»

Выяснилась — все не так. Жано скромный, но умница. Правильно говорил Николай Старости — «дураки в футбол не играют». Да и говорит прекрасно. Хоть и негромким голосом.

Однажды мы встретились — и разговор получился. Мы смотрели на этого мальчишку. Ну что такое — 24 года? А в «Спартаке» он был к тому моменту дольше всех — почти 10 лет!

Сколько месяцев, недель он чувствовал себя футболистом основного состава?

В тот момент он был счастлив — еще не зная, что скоро всё это обернется новыми разочарованиями и болью.

Рассказывал, какое ж это чудо — Массимо Каррера.

— Я в клубе с лета 2007-го, лишь на год уезжал в «Ростов». Такого коллектива, как при Каррере, не было никогда. Сегодня один за всех и все за одного. Это Массимо создал атмосферу! Вы же видите, какое желание бороться, побеждать…

— Неужели при Аленичеве всего этого не было? Люди те же.

— Люди те же — а не было! По себе чувствую: за Карреру могут встать все. А доверие — к каждому. Любой в «Спартаке» сейчас так ответит. Каррера — сильнейший тактик! Здорово объясняет, как обороняться, как действовать впереди. Кто-то говорил: «В нападении нужна импровизация». Каррера же выстраивает игру от соперника. С кем-то надо по центру атаковать, с кем-то — через фланги. Мне кажется, над тактикой он работает круглые сутки. С первого дня, едва стал исполняющим обязанности, бросилось в глаза, что хочет выигрывать. Все же тогда писали — в «Спартак» должен этот прийти, тот… Каррера никого не слушал! Заряжал эмоциями! С ним очень комфортно, каждая тренировка, как праздник.

«Маленький Пирло»

Кстати, именно Каррера и произнес это — «маленький Пирло».

— Да-да, он, — улыбался Жано. — Месяца через полтора после назначения. Подошел неожиданно перед двусторонкой: «Хорошо начинаешь атаки, хочу тебя попробовать в опорной зоне. Будешь маленьким Пирло!» Рассмеялся.

Подумал и добавил:

— Хоть до Пирло мне далеко. Он такие передачи вырезает — только беги, мяч тебе сам в ноги придет. Да и в мощи стоило бы мне чуть прибавить. Хотя многие футболисты на этом прокалывались. Садились на протеин, не вылезали из тренажерного зала. Мышцы росли — но пропадала скорость, резкость. Зачем мне это? Божович в «Ростове» тоже говорил — не надо подкачиваться. Главное — выдерживать 90 минут на поле. Сейчас-то могу хоть 120 отбегать. А знаете, почему?

— Почему же?

— Играю регулярно. Как перестаешь играть — уже сложнее…

Жано улыбался — и рассказывал нам, как встретит однажды Карреру в Грузии. Ах, как это будет вкусно!

— Сначала в Кобулети проведу по улице, которая считалась самой длинной в СССР. Раньше называлась улица Ленина, теперь — Агмашенебели. Кажется, шестнадцать километров. Недалеко Батуми, вот там есть что посмотреть. Ботанический сад, например. Или курорт Лопота в Кахетии, большое озеро. Красота необыкновенная. У нас что захочешь — то и получишь. Смотря какое настроение. Но если Каррера приедет в Тбилиси — это совсем другая песня! Я бы водил его по старому городу, а вечером — в ресторан.

— В какой? — уточнял дотошный корреспондент Кружков.

— Чтоб понятно было — ты в Грузии! — восклицал Жано, проделав рукой что-то закручивающееся вверх. — Тарелки глиняные, еда на кеци… На Грузию надо десять дней, не меньше. Ну как Сванетию пропустить? Уникальное место. У меня жена оттуда.

«А вам голову никогда не отрывали?»

Кого-то спросишь про травмы — поморщится. Может, и расскажет, но без наслаждения. Кто-то и вовсе может разгневаться — как тафгай Юдин. Как-то спросили — все ли ломал пальцы на руках? Вопрос как вопрос. Если дерешься, лупишь по чужому шлему — какие пальцы выдержат?

— А вам голову никогда не отрывали? — посмотрел на нас Юдин исподлобья.

Ничего доброго этот взгляд не обещал. Выяснилось, говорить про травмы — форма сглаза. Мы и не думали. Юдин всё понял — и оттаял.

Сглаз? Жано так не считал! Прошёл столько, что счет госпиталям потерял. Что уж тут бояться сглаза, расспросов?

Мы слышали, что два года парень играл с больным голеностопом. Но не верили. Так не бывает.

— Бывает, — произнес Жано и приподнял брючину.

Не помню, что мы разглядели в полумраке кафе. Кажется, расплывчатые очертания шрама.

— Да-да, шрам. Вот он! — указал Жано. — Здесь сухожилие, по этой линии была травма. Бегу по прямой — нормально. Чуть рывок в сторону — адская боль! Но врачи не могли определиться с диагнозом, потому что МРТ ничего не показывала. Ни в Москве, ни в Риме.

— Такое бывает?

— К сожалению. Наши думали, проблема со связками, итальянцы решили — сухожилие. Что-то вкололи — полегчало. Так и предложили тренироваться.

— На уколах?

— Ну да. Одного хватало на три-четыре дня. Если нагрузки поменьше — недели на полторы. Но перед матчем укол был всегда. И в «Спартаке», и в «Ростове».

— Кошмар.

— Концовку сезона в «Ростове» вспоминать страшно. Последние пять туров стопа болела так, что делали не обычный укол, а анестезию. Как зубы лечат — др-р-р… После этого ногу вообще не чувствовал. Порвался бы — не заметил.

— Что потом?

— В отпуске вроде стало получше. Аренда закончилась, приступил к тренировкам в «Спартаке» — боль вернулась. Бегать мог только трусцой. Если в сторону движение, сразу в ноге — тук-тук! Итальянские врачи поражались: «На МРТ — ничего. Откуда боль?» Но я же не придумывал!

— Мы понимаем.

— А кому-то казалось — «закосил», симулирую. Как можно «косить» в 22 года?! Да и не в моем это характере. После тридцати пяти отдохну… Честно, был на грани. Успокоил Диего Мантовани, тренер по реабилитации. Сказал: «Случается такое в медицине — травма есть, но ее никто не видит». Посоветовал чудесного финского хирурга Сакари Ораву.

— Это доктор легендарный. Лечил Бекхэма, Гвардиолу, Дешама.

— С Диего прилетели в Турку. Орава пальцем коснулся сухожилия и сообщил, что завтра в 11.00 операция. Даже МРТ не делал!

— Фантастика.

— Наркоз был не общий. Ногу отключили — и я следил за операцией, которая длилась минут сорок. Оказалось еще хуже, чем предполагал Орава.

— Не томите. Что было-то?

— Не одно сухожилие порвано, а два. Но как он мог пальцем почувствовать?! Операцию выполнил идеально, с тех пор никаких проблем. Волшебные ощущения: дотрагиваешься до мяча — а боли нет. Огромное этому доктору спасибо.

Джано Ананидзе. Фото Алексей Иванов, «СЭ»

«Мама отдала 700 грамм печени, себе оставила 300»

Что, впрочем, все эти травмы — если пережил Жано трагедию самую настоящую?

Смерть отца — который сделал для него всё.

— Я отца вспоминаю каждый день, — тихо произнес он. — Ему было 49. Я потом долго играл под этим номером.

Мы с Кружковым глядели в стол — чтоб не замечать блеснувшую в глазах Жано слезу. Ему будет неудобно, нам тоже.

Он пережидал с полминуты — и рассказывал уже спокойнее. Разве что голос чуть дрожал.

Говорил, как мама отдала часть своей печени для пересадки. Как оперировали папу в Измире. Как помог деньгами «Спартак».

— Папа чувствовал себя отлично, будто и не было сложнейшей операции.

— А мама?

— Вот она еле передвигалась. У человека печень весит килограмм. Мама отдала 700 грамм, себе оставила 300…

— Сколько стоила операция?

— Сто десять тысяч евро. А получал я тогда пятнадцать тысяч долларов.

— Заняли?

— «Спартак» одолжил мне сто тысяч евро. По десятке ежемесячно вычитали. Но реабилитация — это тоже расходы, каждые две недели — пять тысяч долларов.

— Ого.

— Уже сил никаких, сплошные долги. Папа решил: «Хватит платить! Еду домой!»

Казалось, всё позади — но закончилось все трагично.

— Через десять дней пошел смотреть, как играет мой брат, угодил под дождь. Простуда, температура… Я как раз прилетел в сборную. Против Испании не играл, нога болела. Отец тоже добрался до Тбилиси. Я ужаснулся. Лицо такое… Белое! Тут же позвонил в Измир, отвечают — немедленно в клинику. Его сопровождали мама и брат, уложили в реанимацию. Там сердце и остановилось.

Передышка

Этот миниатюрный, славный паренёк Жано пережил столько боли — что желаю ему сегодня одного: передышки. Освобождения от скверных мыслей. Депрессия неизбежна — но кто-то справляется быстрее.

Я желаю, чтоб этим «кто-то» был ты, Жано.

Отдыхай, мой друг. Забудь про боль и травмы. Всё это позади.

Отдыхай год, два. Сколько надо. Изголодайся по футболу.

А потом возвращайся. Роль выберешь сам. В России тебе рады все и всегда. Память самая добрая.

Впрочем, всё это ты знаешь…

Возвращайся!