Андрей Мох: «Карпин ревновал и убрал Унаи при первой возможности. Я поступил бы так же». Интервью друга Эмери, игравшего за «Спартак» и ЦСКА
Андрей Мох — о семи днях в Бутырке, президенте с пистолетом и испанской афере.
- Андрей Мох падал с ЦСКА в первую лигу
- Не пускал в «Динамо» Бескова
- Забивал за «Спартак»
- Спасал «Эспаньол» от вылета
- Дважды побеждал «Барсу» с «Эркулесом»
- Давал подзатыльники Это’О в «Леганесе»
- А последние двадцать лет занимается бизнесом в Испании и Австрии
Эмери, Карпин и «Спартак»
— Где познакомились с Унаи Эмери?
— В Толедо. Он появился там после моего ухода, но у нас общий друг, и после каждой игры мы тусовались в Мадриде. В молодости Унаи напоминал мне Черчесова — не нарушал режим, конспектировал тренировки и любил умные разговоры о футболе. В 2012 году он хотел вернуть меня в футбол — позвал помощником в «Спартак». Но клуб сказал: нет. Не захотели пускать чужого человека. Я их понимаю. Может, оно и к лучшему. Я пробовал тренировать, но мне ближе организаторская работа.
— Почему у Эмери не получилось в «Спартаке»?
— Я прилетал в Москву каждый месяц, и мы общались: он говорил, что начались проблемы с бразильцами и русскими. Это нужно было жестко разруливать на базе. Особенно с русскими, которые должны были приструнить иностранцев. Эмери не нашел человека, который решил бы этот вопрос. Помощи со стороны клуба не было. Со стороны Карпина — ничего личного, чистый бизнес: он ревновал, поэтому при первой возможности убрал Эмери и снова стал тренером. Честно скажу, на его месте я поступил бы так же.
После «Спартака» Унаи полетел в Арабские Эмираты, где ему предложили очень хороший контракт. Он и туда хотел меня взять. Это было перед Новым годом. Унаи — молодец, что выдержал паузу: Мичела убрали из «Севильи», и он его заменил.
Фото: © Личный архив Андрея Моха
Это’О, судья-банкрот и сумка с деньгами от «Реала»
— Три года в «Толедо» — интересное время?
— Мы вышли из третьей лиги во вторую и могли сразу влететь в примеру, но в переходном матче с «Вальядолидом» нас убил судья Брито Арсео. Момент во втором тайме: я принял мяч на грудь, вошел в штрафную, и меня сбили. Судья: «Играйте!» В контратаке Амависка нам забил. Мы подлетели к судье: «Ты чего?» А он показал нам две красных. Кстати, сейчас тот судья банкрот и побирается на улицах, хотя в девяностые обслуживал даже международные матчи.
— Почему убил «Толедо»?
— У «Вальядолида» стадион на тридцать тысяч, а у нас — на пять. Кому мы были нужны в примере? Тогда в Испании с этим было жестко.
— В «Толедо» долго не платили?
— Шесть месяцев. Клуб превратили в акционерное общество, долги загнали в акции, перегнали обратно и раздали игрокам деньги. Фактически акций не существовало — чистая афера.
Фото: © Личный архив Андрея Моха
— Перейдя в «Эркулес», вы обыграли «Барсу».
— Дважды! После второй победы я поехал в Мадрид — за премиальными от «Реала». Передали наличными в сумке. Денег было столько, что хватило даже на человека, подстригавшего газон.
— Почему «Эркулес» вылетел?
— Четырнадцать иностранцев! Не было сплоченного коллектива даже среди югославской общины. Хорват Павличич (семь лет назад умер от рака поджелудочной железы) не общался с сербом Вишничем — сидели в разных концах раздевалки.
Кстати, еще один серб Неманья Милянович потом работал в моей компании, а сейчас тренирует шведскую «Эскильстуну», у которой русский президент Алекс Рюссхольм, выросший в Ленинграде.
— В «Леганесе» вы застали шестнадцатилетнего Это’О?
— Ага, подзатыльники ему давал — он уже тогда был с гонором. Мы плотно общались. Один раз я отвозил его в Мадрид, где он жил. Называл его «ниньято» — ребеночек. Я как русский любил Versace и Armani, а юный Это’О завидовал: «О-о-о, Андрей! Вот это да. Какой пиджак!» Потом он вернулся в «Реал», а игроки этого клуба имели тридцатипроцентную скидку в магазине Armani в центре Мадрида. Он приезжал, хвастался. Любил эксклюзивные вещи.
Потом его отдали в «Мальорку», и он приехал играть в Аликанте, где я жил. «Ниньято, иди сюда. Как дела?» — «О, Моня, дела плохо». Подписав контракт с «Мальоркой», он понял, что вляпался — тому, кто захотел бы его купить, пришлось бы платить еще и «Реалу». Я удивлялся — чего суетишься, поиграй еще годик-два в «Мальорке». А ему не терпелось попасть в топ-клуб.
Фото: © Firo Foto / Stringer / Getty Images Sport / Gettyimages.ru
— Еще в «Леганесе» вы сотрудничали с Катаньей, мелькнувшим потом в «Крыльях Советов». Как впечатления?
— По первым трем матчам — лесоруб. Мяч от него отскакивал на тридцать метров. Не знал, куда бежать. Запарывал моменты и сильно из-за этого переживал — золотой человек. Он чистый центральный нападающий — не всем испанским клубам подходил. Ему повезло, что потом попал в «Малагу», игравшую в его футбол. Он стал много забивать и пробился в сборную Испании.
— Ледяхов рассказывал, что в конце девяностых вы тренировали его в «Спортинге».
— Подгонял его, когда Игорь ленился на тренировках: потенциально-то он сильнее Мостового, не говоря уж о Карпине, наверняка бы перешел в клуб уровня «Барсы», которая им интересовалась, если бы выкладывался на сто, а не семьдесят процентов.
Мы с Игорем земляки, играли вместе в Сочи. Наш первый тренер Михаил Радченко был нам вторым папой. Мог и кедом по голове дать. А как еще с нами? Мы месяц тренировались, а потом две недели не ходили. Вели себя непрофессионально (я вообще не рвался в футбол, мечтал в секретных органах работать — как Штирлиц), а Ледяхов поступил серьезно — уехал в ростовский спортинтернат, один из лучших в стране.
Фото: © Личный архив Андрея Моха
ЦСКА, казарма и тюрьма
— Как вы в пятнадцать лет попали в ЦСКА?
— Надо было уезжать из Адлера. Связался с дурной компанией. Конфликт. Драка. Начали стращать. Серьезная ситуация — меня могли и пырнуть. Нужно было вырываться оттуда. А мама работала на базе профсоюзов и контактировала с клубами, приезжавшими на сборы. Вот и договорилась о моем отъезде в ЦСКА. От меня требовалось только по мячу попадать.
— Что в Москве?
— Поселился в интернате для приезжих, где жили хоккеисты Быков и Хомутов, баскетболист Куртинайтис. Помню, пятого-шестого сентября заходят ко мне, а я уроки делаю: «Молодой, ты кто?» — «Футболист». — «Через пятнадцать минут дуй в тридцать пятый номер. Со своим стаканом. Там день рожденья». — «Да мне физику надо учить». — «Какая физика, молодой?» Захожу в тот номер — весь этаж в сборе.
Там я подружился с волейболистом Юрой Сапегой (всегда его вспоминаю, когда вижу певца Лазарева — одно лицо). Его брат погиб на дороге под Смоленском, возвращаясь из группы войск в Германии. А сам Юра работал генеральным менеджером сборной России, но в 2005 году умер от сердечного приступа. Он мне потом снился месяцев восемь.
Фото: © Личный архив Андрея Моха
— С кем пробивались в основу ЦСКА?
— Наш дубль был очень сильным — помню курьез: за весь 1983 год мы не проиграли ни одного спарринг-матча основе. Со мной играл Володя Гречнев, перешедший потом в «Торпедо». Хороший парень, но в девяностые попал в плохую компанию. Взяли его паспорт, кинули людей, оформили квартиры — по-моему, даже убийства были. Подставили Володю, и он попал в тюрьму. Прилично отсидел.
В 2001 году, впервые вернувшись в Москву из Испании, я встретил его на «Торпедо». Он выглядел разбитым человеком.
— Молодежь ЦСКА опекал Валентин Бубукин?
— Он поддерживал ребят, которых гасил главный тренер Морозов. Подкалывал вратаря Шишкина: «Юрк, ну как там в пансионате? Пружинка-то была?» Пружинкой он секс называл. Вспоминал: «Поехали играть на какие-то острова. Я как дал одному мячом по голове. Он взял и умер. Меня за это прозвали бог Бубука».
— Вы дебютировали в ЦСКА в кубковой игре с киевским «Динамо». Как удалось победить 4:2?
— Играли в нашем манеже — там специфическое покрытие. Бетон. С непривычки ножки подседают. Мы проигрывали 1:2, но Тарханов забил за две минуты до конца, и в добавленное время Киев встал: Лобановский готовил команду на долгую дистанцию, и весной она не сильно бежала.
— В том же сезоне ЦСКА вылетел из высшей лиги. Как умудрились?
— Пришел Юрий Морозов — большой тренер с непростым характером. Ему набрали талантов из первой и второй лиг, и он пытался обновить состав. За сезон прокрутил человек тридцать. Валентин Николаев, вызвав меня в молодежную сборную, спросил: «Что у вас там в ЦСКА? После каждого поражения меняете пять человек». Я в том сезоне и в основе поиграл, и в казарме посидел.
Фото: © РИА Новости/Ю. Соколов
— Как в казарму попали?
— Огрызнулся на Морозова на базе, а он: «Так, Мох, сапоги!» Извинений не принял: «Даже слушать не буду. Посиди пару недель в роте». Я тренировался и играл в дубле, а затем поехал в Баку и сразу в основе вышел. Вернулся — и снова оказался в роте. Там же сидели Татарчук, Пятницкий, Иванаускас. Мы вставали в шесть утра с другими солдатами, но маршировать по плацу и убрать территорию нас не заставляли — разве что на КПП стояли. Вот так меня кидало.
— Лихо.
— Теперь-то я благодарен Морозову. Кто-то скажет, что он им жизнь испортил, но многих сделал сильными футболистами. Он здорово разбирался в игре, просто обладал в ЦСКА излишней, неограниченной властью.
— Почему в 1984-м он убрал из команды Тарханова и других ветеранов?
— Считал, что ветераны завязаны в сдаче игр. Были, конечно, моменты, когда едешь в азиатские республики и очки тебе не сильно нужны, но у нас-то было по-другому. В шестом туре Валерий Глушаков не забил в манеже пенальти «Зениту» (на восемьдесят пятой минуте), и вскоре Морозов отправил его в Ростов с обвинением в сдаче игры. Конечно, Глушаков невиновен. Зачем сдавать в шестом туре?
Потом в похожем стиле Морозов убрал Тарханова и Колядко. Больше он любил работать с молодыми — наверно, их проще стегать. Со мной он, случалось, очень жестко обращался. Но, может, так и надо было.
Фото: © РИА Новости/Владимир Родионов
Шаровая молния, сдвиг позвонков и военный госпиталь
— Жесткое обращение — это ссылка в роту?
— Не только. В конце 1985-го я потянул приводящую мышцу, но продолжил играть. После отпуска в одной из игр упал на копчик, и стало заклинивать заднюю мышцу. Боль в седалищном нерве не давала бежать. Мучился полгода. В военном госпитале меня обкалывали кортизоном, но только здоровье портили. В крымской деревне лечился грязями.
Перед этим Валентин Иванов звал меня в «Торпедо»: «Сдавай квартиру. Через полгода дадим тебе другую». Я, дурак, с этой мыслью пришел к начальнику ЦСКА Мурашко. А он: «Что? В «Торпедо»? Да ты у меня служить поедешь на Север». Я остался, но Морозову об этом донесли.
Когда я страдал из-за травмы, он решил: «Косит». И отчислил меня — из ЦСКА, но не из армии. Я мог сам выбрать, в какую армейскую команду ехать. В Ростове безудержно пили, город-то вольный, так что я на полгода поехал во Львов.
А знаете, как вылечился?
— Как?
— Мама вычитала в газете про мануального терапевта Николая Касьяна, за пять минут одной рукой вправлявшего позвонки. А у меня, как выяснилось, был сдвиг позвонков. Касьян был знаменитой личностью: с четырех до шести принимал грудных детей, повредивших позвоночник при родах. С шести до восьми работал в клинике, куда выстраивалось три очереди: афганцы, тяжелобольные на носилках и общаки, к которым пристроился и я — для приема в январе записался в сентябре. Касьян положил мне руку на позвоночник и несколько раз ударил. В ушах зазвенело так, словно я стремительно спустился на самолете. После четырех сеансов забыл о боли. Без этого не заиграл бы.
Фото: © РИА Новости/Владимир Чистяков
— В 1984-м в самолет ЦСКА попала шаровая молния. Как это было?
— Вылетали в Ташкент из Чкаловского на маленьком самолете. Всем раздали бутерброды. На взлете — глухой удар в самолет, и пыль посыпалась. Мы с Кузнецовым: хи-хи, ха-ха. А вратарь Валера Новиков от шока замер с бутербродом в руке. Вбежал бортпроводник: «Всем пристегнуться». Отказал один из трех моторов, самолет просел и мог не выдержать. Мы снова сели в Чкаловском и стали ждать другой самолет. Морозов: «Теперь можем летать всю жизнь — точно не упадем».
— В 1985-м вы вышли в полуфинал молодежного чемпионата мира. Почему пропустили групповой турнир?
— Огрызнулся на тренера Мосягина, и вместо меня заиграл киевлянин Володя Горилый. Но потом он поплыл, и в четвертьфинале меня поставили против какого-то шебутливого китайца. Поражение в полуфинале от испанцев убило нас морально: на 120-й минуте при счете 2:1 в нашу пользу мы получили право на штрафной. Ударь на трибуны — и время закончилось. Но Иванаускас зачем-то быстро отдал в центр Татарчуку. Того обокрали, и на нас полетела атака. Гойкоэчеа подсек мяч перед выбежавшим вратарем Кутеповым и сравнял счет. В серии пенальти проиграли.
Фото: © РИА Новости/Дмитрий Донской
— В конце того года ЦСКА пробился в переходный турнир за выход в высшую лигу. Почему не удалось подняться?
— Для попадания в этот турнир мы выиграли восемь последних матчей. Отметили это, погуляли, и лишь затем началась подготовка — лучше бы нас на базе заперли. Все равно мы играли неплохо, заслуживали большего, но «Даугава» сдала две игры «Нефтчи». Сверху поступило указание — оставить «Нефтчи» в высшей лиге, так что мы бились только за второе место. Нужно было обыграть «Черноморец», а мы закончили вничью.
— В 1986-м среди ваших конкурентов в ЦСКА появился Борис Деркач (в девяностые осужден на одиннадцать лет за вооруженное нападение в Венгрии, а потом еще на четыре года — за попытку побега). Чем запомнился?
— Однажды уехал в Киев на два дня и пропал на неделю. Помню собрание после его возвращения. Комсорг Дима Галямин: «Ты не думал, что ребята поехали играть, а ты исчез?» Боря — с усмешкой: «Ну, конечно, сидел я на свадьбе, выпивал и думал — как же там мои ребята играют».
Так-то Боря — неплохой левый защитник, но мы не всегда конкурировали: я был персональщиком, и Морозов приставлял меня к лидеру соперников. После матча в Ташкенте было смешно. Морозов: «Мох, ты должен был закрыть Якубика, а встретился с ним только по пути из раздевалки и обратно».
— Какой южный выезд больше всего запомнился?
— После 1988-го, когда ослаб контроль СССР, везде были беспорядки: в Ереване громили стекла автобуса и раздевалки. В 1991-м мы играли там на Кубок со «Спартаком» и боялись на улицу выйти. Выводила милиция. Даже легендарного Старостина там хотели порвать на куски.
Фото: © РИА Новости/Юрий Иванов
Паспорт моряка, семь суток на губе и забастовка
— В 1988-м за ЦСКА трижды сыграл Валерий Карпин. Чем удивил?
— На первую тренировку вышел в кедах — не было бутс. За это мы ему сразу напихали, потому что его сразу поставили в нашу команду. Парень с характером, не дровосек, но в девятнадцать лет заиграть в ЦСКА было почти нереально.
В том сезоне нас тренировал Сергей Шапошников — золотой, душевный человек (на таких людях должна держаться Россия), но не военный, а с такими плохими детьми, как мы, нужно быть жестким.
— В конце того года «Гурия» заплатила ЦСКА за поражение, а вы выиграли.
— Кто это сказал?
— Дмитрий Кузнецов.
— Тогда подтвержу. Извиняюсь перед Шапошниковым, что участвовал в разговорах с представителями «Гурией», предлагавшими деньги. Просто в тот момент мы поняли, что сезон провален, и согласились отдать матч. Об этом знали все игроки ЦСКА, кроме трех. Один из них забил в первом тайме три мяча, легко оббегая грузинских игроков, гулявших перед этим всю ночь. Выиграли 5:2. После матча вернули все грузинам до копейки.
Фото: © РИА Новости/Г. Ахаладзе
— До игры Шапошников знал о предложении «Гурии»?
— Догадывался. Сказал: «Вам не могли не занести, но предупреждаю о последствиях». Можно сказать, припугнул, зато после победы пробил нам поездку в ГДР, чтобы мы поправили финансовые дела. За это ему тоже большое спасибо.
— Как вы после этого попали в «Динамо»?
— С приключениями. Те же люди, которые заходили от «Гурии», предложили: «Хочешь в «Черноморец» к Прокопенко?» В ЦСКА особо не складывалось — я и полетел в Одессу. Там — новое предложение: «Поплыли с нами в Италию». — «Неплохо! А как? Я же офицер». — «Оформим тебе паспорт моряка».
— Интересно.
— Оформили за один день, и поплыли на теплоходе в Геную. Режим нарушали по полной программе. Четыреста человек обслуживающего персонала, из которых двести пятьдесят — женщины. И нас — двадцать футболистов. Потом потренировались немного в Генуе, а ЦСКА в это время собрался под руководством Садырина: «А где Мох?» — «Видно, опять лечится у Касьяна». Но им доложили из одесского СКА: «Ваш офицер плавает с «Черноморцем».
— Как вернулись?
— В порту меня встретил патруль — и в Москву. Начальники ЦСКА начали муштровать. Оставление военной части больше чем на семь суток — от года до трех. Я, конечно, испугался. Для начала отсидел семь суток в пятиместной камере в Бутырке.
Фото: © РИА Новости/Игорь Уткин
— Как все это привело вас к Бышовцу?
— После приземления в Москве немецкого летчика Руста Горбачев обиделся на военных и понял: чтобы понравиться Западу, надо сокращать армию. Я вписался в эту кампанию. После семи суток на «губе» тренировался в манеже с ЦСКА-2, а вслед за нами на поле вышло «Динамо», где вторым тренером стал Альтман из «Черноморца» — он и шепнул про меня Бышовцу. Они, видимо, переговорили с Садыриным, и тот меня отпустил. Эта новость разозлила начальника ЦСКА: «Как отпустил? Да я тебя порву!» Забежал в кабинет Садырина, но быстро вернулся: «Ладно, иди отсюда».
— В конце 1990-го вы полетели со сборной Бышовца в турне по Америке. Интересное приключение?
— За две недели провел в воздухе сорок восемь часов: Гватемала, Тринидад и Тобаго… В Коста-Рику, например, летели через Венесуэлу и Майами. Домой возвращались через Ямайку и Кубу. Зато неплохо заработали. Бышовец умел поддерживать футболистов в экономическом плане.
Через неделю играли благотворительный матч в Мюнхене с «Баварией» — в рамках обеспечения Советского Союза продуктами, страна же голодала. Договорились сыграть 1:1, но при таком счете за пять минут до конца поставили пенальти в ворота немцев. К мячу подошел Добровольский. Показал вратарю, куда будет бить, тот лег туда и отбил.
Фото: © РИА Новости/Владимир Родионов
— «Динамо» вы покинули из-за Газзаева?
— Он меня отчислил. В конце 1990-го, когда нас тренировал Альтман, мы бились за третье место. За три тура до конца на базу привезли Бескова: «Вот ваш новый тренер». Сели все высшие чины и заслуженный тренер Константин Иванович, а мы с Добровольским больше всех возмутились: «Нет, мы Бескова не принимаем».
— Смело.
— Мне перед Бесковым неудобно, но неправильно менять тренера за три тура до конца: дайте хоть сезон доработать. Альтман заслужил. Нам с Добровольским сказали: «Вы чего, ребята? Мы вас всех порешаем». Но в стране уже гласность была, свобода. Вот мы и уехали с базы перед игрой с «Памиром» (правда, шепнули Альтману, что приедем на стадион за два часа до матча). Чиновники были в шоке, а мы выиграли у «Памира» с «Ротором» и заняли третье место. Альтман остался.
— Отстояли.
— Добрика продали «Дженоа», а я остался, но меня же просто так не уберешь — 1990 год, можно уже и скандал в прессе устроить. Увы, следующий сезон начали плохо, Альтмана сняли, и пришел Газзаев, которому сказали избавляться от Моха. Он обвинил меня в поражении от Минска, я огрызнулся, и со мной разорвали контракт.
Фото: © Личный архив Андрея Моха
Ультиматум Старостину, обострение у Черенкова и призыв Романцева
— Что потом?
— Через день позвонили шесть команд: Киев предложил квартиру и «мерседес». Также звали «Спартак», Днепр, Харьков, Одесса, «Локомотив». Я собирался в Финляндию, но начальник «Спартака» Жиляев предложил: «Потренируйся недельку с нами. Потом уедешь». Из Финляндии не позвонили, я подписал контракт со «Спартаком» (им нужен был защитник вместо Базулева) и во второй игре забил московскому «Динамо». Затем побежал к их лавке и показал неприличный жест Газзаеву — причем сразу забыл про это, Шмарова напомнил.
После этого в наши ворота назначили пенальти, который собирался бить Колыванов. Я попросил Черчесова: «Стас, не падай раньше времени». Я много раз видел, как Колыванов бьет пенальти, — он пытался косить под Добровольского, который замечал, куда склоняется вратарь, и бил в другой угол. Черчесов взял пенальти.
— Почему вылетели из Кубка УЕФА уже в 1/16 финала?
— Могли и дальше пройти, но в домашнем матче с АЕК удалился Черенков — наверно, самый гениальный футболист, с которым я играл. Пасовал, как Гаврилов. Финтил, как Ромарио. Забивал, как Роналдо. Это было что-то.
Я жил с Федей в одном номере. Перед игрой в Ташкенте захожу, а он сидит и в стену смотрит. Ухожу, возвращаюсь: Федя в той же позе. Осенью у него случилось обострение (до этого полтора месяца играл феноменально), и он не помог нам ни в чемпионате, ни в еврокубке. Будь он в порядке, мы бы и чемпионами стали, и АЕК прошли на раз-два.
Фото: © РИА Новости/Сергей Гунеев
— В «Спартаке» вы снова встретили Карпина.
— Он уже был основным игроком, но от Романцева ему доставалось больше всех: делая подачу с правого фланга, Валера никак не мог перебить первого защитника. На тренировках это прекрасно удавалось, а в играх — нет.
— Чем завершилось ваше пребывание в «Спартаке»?
— Поехали на турнир в Южную Корею. Спонсоры пообещали двадцать тысяч долларов, из которых игрокам по контракту причиталась половина. Узнав от администратора, что все деньги заберет клуб, мы взбунтовались: «Тогда не поедем в аэропорт». Старостин: «Вы чего, ребята? Мне Попову надо квартиру покупать». — «А мы при чем?» Романцев — нам: «Отстаивайте свои права. Я вас за это не накажу». После этого Старостин, скрепя сердце, отдал. По пятьсот долларов каждому — большие деньги по тем временам.
— Как вы после этого очутились в «Эспаньоле»?
— Собирались со «Спартаком» на новогодний турнир в Швейцарию. Из Барселоны позвонил Галямин: «Сколько за тебя «Спартак» попросит?» — «Не знаю». — «Можем дать сто пятьдесят тысяч долларов». — «Думаю, хватит». Романцев отпустил, я выпросил испанскую визу за пятнадцать минут до закрытия посольства и улетел.
В «Эспаньоле» меня никто не знал. Просто нуждались в левом защитнике, и Галямин посоветовал меня. После недельного просмотра подписал контракт на две тысячи долларов в месяц.
Фото: © Личный архив Андрея Моха
Президент с оружием, обида на Бышовца и ипотека
— Ваша трансферная стоимость для 1992 года — много или мало?
— За Корнеева, Галямина и Кузнецова ЦСКА получил миллион, так что сто пятьдесят за меня — справедливо. К тому же через полгода я забил мяч, который спас «Эспаньол» от вылета.
Нашу игру с «Альбасете» просматривал Бышовец, но я был на него обижен. Узнав о моем уходе из «Динамо», он хотел устроить меня в «Красную Пресню» к Аль-Халиди. Я удивился: «Он не уважает меня как футболиста? Вчера в сборную брал, а сегодня отправляет в первую лигу». Обиделся в силу молодости — по-глупому.
— Из-за этого не попали на Евро-1992?
— Он внес меня в предварительную заявку, но захотел со мной поговорить. Ходили слухи, что после Евро Бышовца могут взять в «Эспаньол», и он вроде как хотел, чтобы русские игроки повлияли на президента. Но я сказал: «Адьос». Не пошел с Бышовцем на контакт.
— Где жили в Барселоне?
— Сначала «Эспаньол» снимал нам квартиру, а потом я вляпался в историю — купил дом в трехлетнюю ипотеку (семнадцать процентов годовых), платил по десять тысяч долларов в месяц, но после вылета из примеры потерял деньги и продал дом практически за полцены.
Фото: © Matthew Ashton — EMPICS / Contributor / PA Images / Gettyimages.ru
— Что было после вылета?
— Президент сказал новому тренеру Камачо: «Русских здесь быть не должно». — «А кто останется-то?» Мне бы сидеть и не вякать, а я начал выступать. Дал интервью, в котором раскритиковал руководство за то, что называли меня алкоголиком. Я разводился, переживал трудный период, а тут еще глупый конфликт с начальством.
— Что предприняли?
— Уехал в «Толедо», а потом тренер этого клуба передал мне слова Камачо: «Хотел ставить Моха в центр защиты, а он ушел». Обидно. Начинался-то второй сезон в «Эспаньоле» отлично: после первого круга я был лучшим левым защитником примеры по оценкам газеты Sport и даже сыграл за сборную лиги на «Камп Ноу» против «Барселоны»: для игрока моего уровня это очень престижно, я ж не Мостовой.
— Победу ЦСКА над «Барсой» видели с трибуны?
— Из журналистской кабины — комментировал тот матч для местного радио (я первый заговорил по-испански, потому что упорно его учил, ходил на курсы). Мы после победы ЦСКА орали как резанные, а барселонцы были в шоке — через несколько месяцев после победы в финале Лиги чемпионов не попали в групповой турнир.
Фото: © Phil O’Brien — EMPICS / Contributor / PA Images / Gettyimages.ru
— В «Эспаньоле» тогда полыхала борьба за власть?
— Убрали президента, который привел русских. Хотели его судить за растрату. Клуб влез в долги, надеялись продать заброшенное поле и решить вопросы, но мэрия города в основном за «Барселону», поэтому оттягивала продажу земли. Дотянули до того, что «Эспаньол» продал и землю, и стадион, но все равно не рассчитался с долгами. Из долговой ямы выбрались через много лет.
— Следующий президент «Эспаньола» Хуан Лара чем удивлял?
— Приходил на матчи с именным оружием. Помню, ругали в раздевалке судью, а Лара достал пистолет: «Если продолжит душить нас, прямо здесь его порешаю». Мы немного прибалдели.
Игорный бизнес, испанское гражданство и поиск невесты
— Сына отдавали в школу «Эспаньола»?
— Да, он пробивался туда вместе с сыном Почеттино, но тот не остался, а мой зацепился. Потом сын играл в «Хетафе» и «Райо Вальекано». У него неплохие данные, здорово видел поле, но в семнадцать лет не хватило характера — конкуренты его сожрали. Сейчас он работает в агентстве по недвижимости в Мадриде.
— Каким бизнесом занялись двадцать лет назад?
— Сначала металлом, потом мебелью. С Ледяховым открывали агентство по недвижимости, но не пошло. У меня и сейчас семейный мебельный бизнес — с сестрой и племянником. Сестра — дизайнер, у нее много проектов в Москве (например, «Сити»), а племянник учится в Барселоне на архитектора.
— Как на вас сказывались кризисы?
— Став одним из директоров большого строительного проекта в Испании, я подумал, что жизнь состоялась, а в 2008-м все обвалилось, как осенняя листва — ожидаемые миллионы улетучились, и оказалось, что еще ничего не состоялось и надо продолжать цепляться.
— Почему переехали в Вену?
— Друзья инвестировали в игорный бизнес в Австрии и Хорватии и попросили взять его под контроль. У меня испанское гражданство, так что я без проблем переехал в Австрию. Мы поддерживали хоккейную сборную Австрии — под нашим спонсорстсвом она ездила на Олимпиаду в Сочи. В Хорватии спонсировали «Медвешчак». В Австрии, кстати, живет Евгений Милевский, игравший со Старковым в атаке «Даугавы», — работает в системе медицинской страховки.
Фото: © Личный архив Андрея Моха
— В Сочи не были долго?
— Двадцать восемь лет. Приехал два года назад и был в шоке. Все чисто, цивильно. В прошлом году прилетал туда с одним политиком-коммунистом на Россию — Хорватию. Сейчас Сочи круче Аликанте.
— При этом родились вы в Томске?
— Да, прожил там первые четыре года. Отучившись в Томске, мама вернулась в Адлер. Родного отца я не видел. Знаю только, что его родители — еврейка и немец. Родители мамы — бежавший с Польши белорус и полячка. А я русский. Закончив с футболом, остался в Испании из-за сына — надеялся, что он станет футболистом.
Приезжая оттуда сюда, я вижу, что наше общество меняется к лучшему. Люди стали более сострадательны, толерантны. Галина Вишневская говорила: «Говорить «Я люблю Россию» — это слишком общо. Нужно любить своего ближнего, соседа в транспорте».
Я конкретно чувствую, что моя страна — Россия. Мне здесь лучше. Мой бизнес на таком уровне, что материальная сторона уже не беспокоит и могу позволить себе часто бывать в Москве. Правда, после двух разводов никак не найду невесту — даже при большом выборе в Москве. Меня много с кем знакомили, но в основном молодые попадаются, а мне бы — лет сорока.
