Александр Филимонов: «Не было ни одного стадиона, где бы мне не кричали: «Украина!»

Каждый пользователь Sports.ru, который провел детство в России 90-х, прекрасно помнит, где был и что делал 9 октября 1999 года. За пару минут до конца решающего отборочного матча Россия – Украина Александр Филимонов провалился с мячом в ворота и лишил свою команду поездки на Евро-2000. Зная, как Филимонов и его партнеры провели 1999 год, были все основания думать: на этом Евро сборная России могла бы победить любого соперника и на любой стадии.

Спустя 14 лет Александр Филимонов – пример того, как оставаться в деле, когда старые друзья давным-давно закончили с футболом. В октябре он отпраздновал 40-летие, но это не мешает ему играть в рамке тульского «Арсенала» (22 матча, 8 «на ноль») – еще недавно лидера, а сейчас четвертой команды ФНЛ.

«Долгие пруды»

– В 2006 году вы сказали: «Если сейчас завершу карьеру, ударом для меня это не станет». Прошло 7 лет и вы даже не собираетесь заканчивать. Забавно.

– Забавно, да. Но у всех слов есть контекст. На тот момент ситуация была близка: я уже давно не играл за «Москву». Завершение карьеры происходит по трем причинам: или устал, или кончилось здоровье, или ты не востребован. Но последнее – в меньшей степени. Потому что востребованность есть всегда: другой вопрос, что не всегда тебя зовут на тот уровень, на котором ты хотел бы играть. Сейчас слава Богу здоровье позволяет, желания – полно, играю и приношу пользу. Если бы понимал, что не тяну, наверняка уступил бы место молодым ребятам и спокойненько занимался бы тренерской работой.

– Многие из тех, кто играл в премьер-лиге, ничего толком не выигрывая, брезгуют играть в низших дивизионах. Вы 6-кратный чемпион России, но никогда не стеснялись выступать даже в КФК. Почему?

– Ха-ха! В КФК меня звали как человека, который своим примером и какими-то рекомендациями может помочь молодым вратарям – я про команду «Долгие пруды» из Долгопрудного говорю. То предложение, в феврале 2011 года, рассматривалось как постепенное завершение карьеры. Думал: потренируюсь, поиграю, никаких задач по выходу дальше у клуба на тот момент не было. Но так вышло, что по ходу сезона команда вообще не проигрывала, всем стало интересно и руководство клуба поставило задачу – выходить во второй дивизион.

Но когда я туда приходил, я сказал ребятам: у меня масса предложений на коммерческие турниры, на матчи ветеранов; если что – иногда буду уезжать. «Да-да, без вопросов». В итоге так вышло, что в том 2011 году я играл за четыре команды одновременно. «Долгие пруды» – раз, пляжный «Локомотив» – два, пляжная сборная России – три и команда ветеранов «ДСК-1» из первенства Москвы имени Льва Яшина – четыре. Помимо этого, я еще играл за ветеранов «Спартака» и иногда ездил на коммерческие турниры.

– На каком пляже вы загорали, что вас позвали в пляжный футбол?

– Я играл за команду парламента России – ее организовал Борис Грызлов. В ней же был Виталий Погодин – президент пляжного «Локомотива». Меня звали играть несколько раз. Как-то тренировались на ЗИЛе, встретил там Андрея Бухлицкого и Юру Гарчинского: «Чем занимаешься? Давай к нам». Потом уже Погодин позвал. Ну и в третий раз – он же, в Симферополе, когда играли против ветеранов «Таврии». «Саня, давить не буду: просто приди и посмотри. Понравится – останешься».

Приехал на этап чемпионата России – просто зрителем. Мне все понравилось, Погодин объяснил правила и всякие нюансы. Уже потом я пришел на свою первую тренировку. Изначально я опасался непредсказуемого отскока. Мне очень не нравятся вещи, которые от меня не зависят, а мяч на песке скачет как угодно. Но на тренировке я понял, что с этим можно бороться. Провел две тренировки, через неделю поехал с «Локомотивом» в Самару и уже через день стал обладателем Суперкубка России.

– Самое сложное, что вам приходилось делать в пляжном футболе?

– Поднимать мяч ногой с песка. Когда было свободное время, выезжал на пляж в Москве и сам тренировался: пытался поднять мяч ногой. Потом стало получаться.

– Золото на пляжном чемпионате мира вы считаете большой победой?

– Да. У меня даже татуировка есть про эту победу. У меня их всего две. Одна – секретная, вторая – Кубок мира на лопатке. Я не делю спартаковские чемпионства и этот Кубок. Он не был выигран походя. Кто-то думает: «Ну что это за чемпионство такое?» А я видел, как люди плакали после этой победы. Люди, которые всю жизнь этим занимаются, для которых это было недостижимой мечтой.

«Бекишчаба»

– Вы прикоснулись к удивительному событию 90-х – камышинский «Текстильщик» в еврокубках. Вы помните свой первый матч в Кубке УЕФА?

– Москва, стадион «Динамо», соперник – клуб «Бекишчаба» из Венгрии. Осень, ливень, мы выиграли 6:1. Народу было очень мало – ну кто в Москве придет на какой-то «Текстильщик» из Камышина? Много лет спустя, когда я попал в пляжную сборную России, ее тренер Михаил Лихачев рассказывал: «Я один из тех сумасшедших, кто был на игре». Теперь если он кого-то хочет проверить на знание футбола – своих игроков, например, – он задает вопрос: «Что такое «Бекишчаба»? Практически никто правильно не отвечает.

– Матч против «Нанта» – это уже следующий раунд Кубка УЕФА – один из самых особенных в вашей жизни?

– О да. Мы видели, как они на предыдущей стадии обыграли «Ротор» – приезжали из Камышина в Волгоград, смотрели. Атмосфера на стадионе – сумасшедшая. Битком, люди в один голос поют песни, сам себя не слышишь – для нас это было очень необычно. Я уже рассказывал как-то: та игра – единственный раз в жизни, когда у меня буквально тряслись колени от волнения. Правда, как только стартовый свисток прозвучал – как отрезало, все снова стало хорошо.

– Не все в курсе, но в вашей карьере есть один забитый гол. Как это случилось?

– Записи нет, к сожалению, даже моего отца тогда не было на стадионе, хотя он был вторым тренером команды. Вторая лига чемпионата СССР, наш «Спартак» (Йошкар-Ола) играл против арзамасского «Торпедо». Проигрывали 0:1, сравняли, атаковали почти весь матч. Ближе к концу матча мяч оказался у меня в руках. А в тот самый период мы со вторым вратарем много тренировали вынос мяча: оставались после тренировок, занимали места в воротах и лупили друг другу – у меня получалось довольно далеко. И вот я выбиваю мяч, а погода – дождь, ветер. Мяч летит далеко, наш нападающий и вратарь соперников пытаются его сыграть, не получается, он приземляется где-то у линии штрафной и снова отскакивает вверх. Вратарь поскальзывается, мяч перелетает через него и закатывается в ворота.

Я понимаю состояние нападающих, которые после гола бегают с выпученными глазами по всему полю и орут. У меня был только один гол, но делать хотелось то же самое. Я рванул из ворот и уже через несколько метров увидел, что вся команда, все 10 человек бегут ко мне. Даже успел испугаться.

– Многие помнят вас с длинными волосами. Почему в конце 90-х вы постриглись коротко?

– Это еще из детства. Я жил с родителями в Кишиневе, случился Чернобыль, и перед поездкой на море, видимо, из-за каких-то соображений гигиены весь наш спорткласс обязали постричься налысо. Мне понравилось. В 90-х модными были длинные волосы – начал отращивать. В 97 году мне это надоело, я вспомнил былое и решил вернуться к детской прическе. Точнее – к ее отсутствию.

Мимика и жесты

– Вы как-то говорили: «Все знают, что договорные матчи существуют, но ничего доказать не могут». Как вы думаете: почему?

– Никто не хочет. Почти всех все устраивает, поэтому желания и не появляется.

– Нет вратаря, которого хоть раз не подозревали в сдаче. Вас – тоже?

– Меня постоянно подозревают. Если вспоминать тот же матч с Украиной, процентов 90 болельщиков считает, что я продался. А после того, как я уехал в Киев, людей, которые в этом уверены, стало еще больше. Но Лобановский не взял бы в команду человека, который продает игры. Зачем тебе нужен вратарь, который продал игру? Продал кого-то – продаст и тебя. Лобановский не дурак, таких вещей он бы не сделал.

Еще в юности отец объяснял мне на конкретном примере, почему в такие истории ввязываться нельзя. Был такой тренер Владимир Емец – он работал в «Днепре», Никополе. Когда он был на Украине, знал футболистов из других команд, через которых можно было договориться о сдаче матча. Когда он пришел тренировать кишиневский «Нистру», то встретил некоторых из этих игроков там. Выгнал их сразу – люди, которые могут продать, ему были не нужны. Отец говорил: «Футбольный мир очень узок. Даже если твои партнеры не знают, знает противная сторона. А противная сторона через год, через два может стать твоими партнерами».

В жизни были случаи, когда мне предлагали сдавать. Не лично мне – я был самым молодым – а всей команде. Я говорил партнерам: «Делайте, что хотите. Тренеру я говорить не буду, но и зарабатывать так не хочу». Это была заря российского футбола, суммы начинались от 100 долларов, потом – 1000, потом доходило до 10 тысяч.

– Ну и как вы выходили на поле?

– Выходил и делал свое дело. Два раза мы должны были сыграть в ничью, один раз – проиграть. Все результаты, которые планировались, и происходили. В одной из ничьих мне удалось сыграть на ноль: я сразу сказал, что пропускать не буду. В итоге наши нападающие били по воротам с 40 метров – чтобы случайно не забить и не получилось так, что все зависит от вратаря.

– Бывало ли, что вы стоите в воротах, смотрите в поле и понимаете: что-то не так?

– Бывали подозрения, конечно. Когда сдавал соперник, я об этом, как правило, всегда знал. Когда своя команда – чувствовал; все же футболисты не настолько актеры. По телевизору я бы, может, это и не увидел, но когда ты в гуще событий, заметить гораздо проще. Есть много нюансов: мимика, глаза, жесты. Человек может бежать к мячу с максимальной скоростью, но по тому, какой мимикой он сопровождает свои действия, многое становится понятно.

Роберто Карлос

– Вы помните свой первый разговор с Олегом Романцевым?

– Конец 1995 года, последний матч сезона «Текстильщик» проводил против «Спартака» в «Лужниках». Сергей Павлов, тренер «Текстильщика», сказал, что Олег Иваныч хочет меня видеть. И прямо под трибунами, стоя мы и вели разговор. Не знаю, к сожалению или к счастью, но тогда мы не договорились.

– Ого.

– Я хотел услышать какую-то конкретику: приходишь в команду – у тебя будет то-то и то-то. Конкретики я не услышал: «Приходишь – и у тебя все будет хорошо». Уже потом я понял, что если бы сказал тогда «Готов», – это не значило бы, что назад дороги нет. Это просто значило бы, что я готов дальше общаться про переход.

– В «Спартаке» вы оказались через три месяца. А я вырос на рефрене: в «Спартак» два раза не зовут.

– Возможно, Романцев и не позвал бы. Но там тренером был уже Ярцев, во-первых. Во-вторых, это, видимо, был не второй раз, а продолжение первого – того, что был в ноябре.

– Самый удивительный игрок, которого вам приходилось видеть в своей карьере?

– В Элисту Шалимов привозил уругвайца (видимо, речь о Себастьяне Моркио – Sports.ru). Человек весь в татуировках – причем выглядели как уголовные. Уровень игры – я даже не представляю, как он попал в команду. Не футболист. Ну или не футболист премьер-лиги – казалось, что раньше он играл или на пляже, или во дворе. Защитник, но очень бестолковый, деревянный, не принять, не обработать.

– Человек, против которого ничего не могли сделать ваши защитники?

– Роналдо. Если бы в 98-м его не было, мы бы прошли в финал Кубка УЕФА наверняка. Человек сделал обе игры, особенно – в Москве. Приезжал он в статусе суперзвезды, на тот момент он был официально лучшим игроком мира, и, в общем, полностью подтвердил класс.

– Кто и как его должен был держать?

– Тогда была персоналка, хотя мы, конечно, передавали его друг другу. Самый яркий момент из предматчевых установок у меня случился в предыдущем раунде Кубка УЕФА. В «Аяксе» был такой Тиджани Бабангида – все тогда восхищались, насколько он быстрый, как ловко мимо всех пролетает. Олег Иваныч сказал тогда золотые слова, я их до сих пор молодежи цитирую: «Быстрый? У нас не легкая атлетика. Соревноваться в скорости с ним не надо». Если игрок быстрый, можно подстраховать, можно занять позицию верно, встретить правильно при приеме мяча – много чего. Если бы с быстрыми игроками ничего нельзя было сделать, в футбол играли бы только легкоатлеты.

Роналдо не Бабангида, это другой уровень. Он не только быстрый, но и техничный невероятно. Справиться с ним нам не удалось.

– Самый сильный удар, который вам приходилось видеть?

– Никифоров – ни у кого сильнее не встречал. Еще был один игрок из мадридского «Реала». Сейчас иногда подкалываю футболистов на тренировках: «Я у Роберто Карлоса не отбивал мячи, а ловил».

Лень

– После киевского «Динамо» вы были на просмотре в «Генке». Почему не остались в Бельгии?

– Как я понимаю, не сошлись в цене. «Динамо» хотело за меня приличные деньги, а клуб финансами не обладал. Потренировался, отыграл товарищеский матч прилично.

– Европа была вашей мечтой?

– Скорее, мечтой моей бывшей жены. Она очень хотела, чтобы я уехал за границу, а я не особенно рвался. Но с другой стороны в «Спартаке» уже происходили вещи, которые мне не нравились. Пришли новые люди, которые потом все и развалили.

– Вы Андрея Червиченко имеете в виду?

– Да.

– Как вы оказались на Кипре в безвестном клубе «Неа Саламина»?

– Закончился контракт с «Москвой», агент предложил вариант с Кипром. Это было в ноябре, ждать до конца межсезонья мне не хотелось, поэтому я его принял. Ни о чем не жалею – интересная страна и опыт. Самый дальний выезд – полтора часа на автобусе. Причем на такой дальний выезд – из Ларнаки в Пафос – мы ездили с ночевкой: для киприотов это очень, очень далеко. У нас столько «Спартак» или «Локомотив» на свой матч с базы едут.

– Говорят, киприоты невероятно ленивы.

– Это так. Если есть возможность не бежать – не побежит. Если есть возможность что-то не сделать – не сделает. Чувствует, что не достанет мяч или достанет, но с трудом – бежать не будет. Они выпивают по пять-шесть чашек кофе в день, я всегда смеялся над ними: это все потому, что только кофе их может разбудить, так бы только и делали, что спали.

Но реально тяжело – я сам стал ленивым. Я жил за городом, до городского магазина было ехать 20 минут, до деревенского – 10. В городском и выбор, и сами продукты лучше, но через какое-то время я задавал себе вопрос: «Ну и чего? Зачем я буду ехать 20 минут, если могу сделать это вдвое быстрее?».

– В первом дивизионе в этом сезоне вы добирались на выезд на обычных электричках.

– Было такое. В Туле сели на электричку – самую обычную. Через два с половиной часа приехали на Курский вокзал. Пошли всей командой в Il Patio пообедать. Потом сели на «Сапсан» и через четыре часа вышли в Дзержинске. Ничего страшного – абсолютно нормальная дорога. Тем более, что приехали мы туда накануне игры – была целая ночь, чтобы отдохнуть. Все это гораздо легче, чем, например, было в Хабаровске. Мы прилетели где-то в час ночи по московскому времени, а уже через шесть часов надо играть. Проиграли 0:3.

К родственникам

– Вы отыграли два сезона в ташкентском «Локомотиве». Говорят, из-за жары там все сидят на таблетках для сердца?

– Этого не знаю. Знаю, что ребята любят насвай – табак, который кладут под язык.

Вообще от Узбекистана много впечатлений. В Ташкенте все цивильно и качественно. Уезжаешь на несколько часов оттуда – беднота. Приходилось играть против Ривалдо, когда он был в «Бунедкоре» – он запомнился как большой профи. Надо бежать отбирать – бежит и отбирает. Учитывая технику и видение поля, любой пас – вовремя и в ногу. Одеяла на себя не тянул – все для команды.

– На базар ходили?

– Разумеется. В Москве я на рынках не бываю, мне не с чем сравнить. Но там я шел к родственникам. Идешь – а тебе от каждого лотка: «Брат! Брат!..» Там все шикарно. В Узбекистане я понял, что такое сладкий виноград. Когда я в июле пытался купить виноград, мне говорили: «Зеленый. Несладкий». Я пробовал, понимал, что он потрясающий – что же тогда сладкий? Покупал в сентябре – и вот такую маленькую гроздь не мог съесть. Настолько приторной, настолько сладкой она была. То же самое арбузы и дыни – покупать их в Москве после Узбекистана я не могу. Там они, кстати, продаются не на вес, а на размер. Меряют на глаз и устанавливают цены.

– В «Уралане» с вами работал звездочет. Чем он занимался?

– Говорил тренеру: у этого будет удачный день, у этого – нет.

– Это была находка Шалимова или Илюмжинова?

– Я так понимаю, Илюмжинова. В перерыве матча с «Торпедо» этот звездочет зашел в раздевалку, обратился к команде и стал призывать к сверхусилиям. Не знаю, как реагировал Шалимов – может, спорил, может, ругался. Но это не отменяло того факта, что в раздевалке находился посторонний человек. Это напрягало абсолютно всех ребят, но высказался про это только я как капитан команды. После этого в «Уралане» я не играл.

– Самая странная примета, которую вы встречали?

– Жертвоприношение в Узбекистане. Перед началом сезона вся команда собирается на стадионе. Где-то за воротами выкапывается ямка, приводят барана. Ему перерезается горло, потом, чтобы животное не мучилось, ломается хребет – кровь спокойно вытекает в ямку. Потом люди начинают макать в эту кровь руки и протирают те места, которые когда-то были травмированы – чтобы травм больше не было. Кто-то мазал этой кровью бутсы – чтобы они больше голов забивали.

– После Узбекистана вы стали иначе относиться к гастарбайтерам, наводнившим Москву?

– У каждого народа есть разные люди: и хорошие, и сволочи. Чтоб вы понимали: в Россию не едут люди из Ташкента. Едут из деревень, из промышленных городов, которые загибаются. Когда мы ездили с «Локомотивом» по стране, я однажды видел просто мертвый город: в советское время там был металлургический завод; когда Союз развалился, закрылся завод и абсолютно все оттуда уехали. В Ташкенте люди из таких деревень и городов считаются такими же гастарбайтерами. Я жил практически в центре города, как-то заходил во двор и слышал, что местные жители, старые, русскоговорящие ташкентцы, говорили про приезжих: «Понаехали!». Все точно так же, как у нас.

Алименты

– Как-то раз летом-2009 из Москвы в Ташкент вы вылететь не смогли.

– Видимо, бывшая жена узнала, что я буду вылетать, и сообщила судебным приставам.

Было так: я стою на регистрации в очереди, ко мне подходит милиционер: «Можно ваши документы»? А я уже видел краем глаза: вдалеке народ с камерами, с пушками для микрофонов. «Может, кино снимают?» – подумал. Но когда милиционер подошел, вся толпа с камерами двинула к нам: «Может, программа «Розыгрыш»? В итоге меня не повели в комнату милиции или еще куда-нибудь – просто отошли в сторонку. Оказалось, что это не «Розыгрыш», а программы новостей всех федеральных каналов. Все новости в тот день начинались с меня. Видимо, приставы перед поездкой их предупредили. Кому-то нужно было пропиариться и показать, что в России все люди – и известные, и не очень – равны перед законом.

– Вы и правда не платили алименты?

– Я не должен был ничего платить на тот момент. Уже на следующий день через адвоката я доказал, что судейский приказ, на основании которого меня сняли с рейса, недействителен. Человек меня, грубо говоря, подставил: этот приказ был сделан еще тогда, когда мы были в браке и все, что я зарабатывал, приносил в семью. Если упрощать: я зарабатываю 100 рублей, все приношу домой, а спустя какое-то время мне говорят, что я должен еще 33 рубля.

Я знал свою бывшую жену и понимал, чего от нее можно ждать. Поэтому был морально готов к тому, что такое может произойти.

– Как так случилось, что ваш второй брак распался? Когда-то вами все умилялись: какая прекрасная пара – муж-футболист и жена-агент.

– Я бы не назвал это работой агента – скорее, юридическим сопровождением. Все-таки агенты – это те, кто занимаются контрактами, непосредственно трудоустройством. А Анна просто присутствовала при заключении контрактов. Официально мы развелись в 2011 году. Почему? Ну, так бывает – иногда семьи распадаются.

– Самый высокооплачиваемый вратарь премьер-лиги – Вячеслав Малафеев – получает 2,6 млн евро в год. Самая большая зарплата, которая была у вас в карьере?

– На порядок меньше… Да, на порядок – примерно в десять раз меньше.

– Сейчас вы можете назвать себя состоятельным человеком?

– Нет.

– Насколько вас это напрягает?

– Я же не напряжен сейчас. У меня одна из любимых фраз: «Всех денег не заработать». Очень много пришлось зарабатывать заново. Учитывая, что меня подставили и все, что было заработано, оказалось в чужих руках.

– С бывшей супругой вы не поддерживаете отношения?

– Почему? Когда забираю дочек, можем сказать друг другу «Привет – пока».

– Последняя роскошь, которую вы себе позволили?

– Я только что вернулся с Мальдив. Это роскошь?

– Вполне.

– Я бы не сказал. Тем более, что провел там только неделю.

«Этногенез и биосфера Земли»

– Вы поклонник исторической литературы. Последняя прочитанная книжка?

– Еще на сборах – Солженицын.

– «Архипелаг»?

– Ну-у-у, «Архипелаг ГУЛАГ» я давным-давно прочитал. Сейчас – «Красное колесо». Правда, дочитал не до конца. Она состоит из четырех книг, пока остановился на третьей. Читается чуть иначе. В «Архипелаге» много о советской жизни – о ней у меня хоть какие-то представления есть. В «Красном колесе» много подробностей, которые вообще неизвестны – царская Россия или февральская революция. Поэтому «Колесо» читать сложнее.

– Как так вышло, что вы увлеклись историей?

– Это пришлось на определенную стадию взросления. В детстве любил приключенческую литературу – Дюма, Джек Лондон. Потом увлекся детективами, но они заканчиваются одним и тем же: рано или поздно преступника находят. А историческая литература пишется о том, что есть. Хотя я и критический к этому отношусь: понятно, что историю пишут победители, то есть это взгляд с одной стороны.

– Книга, которую вы перечитывали несколько раз?

– Такая есть только одна – «Преступление и наказание». Я смог понять, погрузиться в атмосферу происходящего только к середине первого прочтения. Смотрел в справочную литературу, в карту: по каким именно улицам шел Раскольников, где это в Петербурге находится. Дочитал, перевернул последнюю страницу – и в начало. И уже после этого прочлось на одном дыхании – как детектив. Ну и от концовки впечатление приятное. Не то чтобы хэппи-энд, но закончилось все правильно, по-божески.

Когда в 2002 году ездил Японию на чемпионат мира, читал Гумилева «Этногенез и биосфера Земли». Давалось тяжело – много непонятных терминов.

– Любимый исторический персонаж Александра Карелина – Петр Столыпин. У вас?

– Солженицын. Человек много пережил и много правильных мыслей высказал. Я Достоевского начал читать только после того, как постоянно натыкался на его упоминания у Солженицына. Солженицын полностью перевернул мое сознание о том, что происходило с нашей страной. Когда-то я думал: вот был один плохой человек – Сталин. Прочитав Солженицына, понял, что зло было в самой коммунистической идеологии. Был бы не Сталин, а другой человек – творил бы то же самое. И опять же репрессии начал не Сталин: они начались еще в первые годы гражданской войны. И Ленин далеко не добрый дедушка, как учили нас в детстве, а жесткий беспринципный диктатор.

– Ваша любимая музыка – метал. С каких пор?

– В 90-х все слушали сборники. Так получилось, что на том сборнике, который попал мне в руки, были Metallica и Guns’n’Roses. Уже появился MTV, на котором показывали такую музыку и программы про нее. Захотелось послушать еще что-то из этого. Ну и пошло.

– Песня, которую вы всегда делаете громче?

– «Nothing else matters» Metallica или «Smoke on the water» Deep Purple. В машине я слушаю музыку не дисками, а радио – у меня всегда включено RockFM. Вчера ехал, как раз попал на «Smoke on the water». Улыбнулся – и на полную.

– Как вы относитесь к шансону? Он вас бесит?

– Спокойно. Для меня это всегда было не очень понятно: если тебе что-то не нравится – нажми на кнопку «Выкл». У каждого есть право выбора. У нас говорят про засилье чего бы то ни было в телевизоре. Борись с этим кнопкой: не нравится – переключай. Так что шансон меня не бесит. Его просто в моей жизни нет.

Главное

– Про Украину вас спросили более или менее все. Я задам пару вопросов, которые интересуют лично меня. Александр Панов рассказывал, что в раздевалке была гробовая тишина и только Бесчастных орал на вас. Правда?

– Нет, никто не орал. Только подбадривали. Все знали, что это футбол, что это могло случится с любым человеком.

– 9 октября 1999 года – худший день в вашей жизни?

– Нет. В основном все это надумано. Надумано, что это меня убило. Поэтому у меня нет оснований считать это худшим днем своей жизни.

– Самая трогательная реакция на этот матч, которая до вас докатилась?

– Меня удивляет непоследовательность людей. Часто люди подходят и говорят, что не хотят напоминать про этот матч. Но обязательно закончат: «Ты не переживай!» У всех ощущение, что я переживаю, посыпаю голову пеплом, готов повеситься. В основном этот матч помнят широкие массы – просто футбольные болельщики. А вот среди болельщиков «Спартака» я не встречал ни одного, который подошел бы и напомнил об этом. Они обычно говорят: «Спасибо за годы в «Спартаке». Без всяких воспоминаний о 9 октября.

Злая реакция слышна постоянно. Не было ни одного города, ни одного стадиона, где бы не скандировали: «Не простим!», «Украина!» или «Шевченко!». Я отношусь к этому как к данности. Если бы я мог что-то изменить – изменил бы. Но эта реакция существует так же, как я и шансон – параллельно и друг друга не касаемся. Люди кричат, а я играю в футбол.

– Вы так говорите, будто вам за тот матч совсем нестыдно. Но вам же стыдно?

– Нет. Стыдно бывает, когда ты можешь что-то сделать, а не делаешь – потому что не хочешь, например. Мне нестыдно, потому что я свое дело всегда делал честно и специально никаких плохих вещей никогда не делал.

– Но вы же подвели миллионы людей.

– Я в первую очередь подвел себя. У миллионов людей это было, но они со временем это забыли и пошли дальше. Мне это напоминают до сих пор.

– Ну как же «пошли дальше»? Мне тогда было 12 лет, и моя жизнь как будто остановилась. Я до сих пор помню свою истерику в ванной и ощущение пустоты на несколько ближайших недель.

– Вам говорят об этом каждую неделю? А мне говорят. На каждом стадионе. На каждом, куда я приезжаю. И в Хабаровске, и на КФК, и в пляжном футболе. Если бы я продал эту игру, мне было бы стыдно. Я, может, сгорел бы от стыда. Но я на тот момент, на ту секунду делал все, что было в моих силах.

У меня есть друг, он всегда мне говорил: «После той игры ты стал ошибаться чаще». Я отвечал: «Не стал. Посмотри, что было до Украины. Я и тогда ошибался». Я ошибался и до, и после. Просто на ошибки на выходах или на глупые голы, которые были до этого матча, внимания не обращали. На те, что были после Украины – обращали.

На тот момент это не воспринималось как грандиозное событие. Мы пришли в раздевалку расстроенными, очень расстроенными – да. Мы играли как могли. Но это могло произойти в любом матче. Мы могли допустить ошибку в любой из предыдущих игр, и тогда эта ошибка не играла бы никакой роли. Ощущения, что жизнь закончилось, не было.

После этого матча я три раза стал чемпионом России. О какой, блин, потерянной жизни, нефарте, снижении мастерства может идти речь? В 2000 году на групповой стадии Лиги чемпионов мы пропустили три гола. И вот скажите теперь: мог бы убитый вратарь это сделать?

Я думаю, что нет.