Спартаковские исповеди: Федор Черенков

Я начал болеть за "Спартак" с шести лет, когда отец, спартаковский болельщик, сводил меня в Лужники на матч с киевским "Динамо". Помню, что "Спартак" проиграл - 0:2. Но был полный стадион, и зрелище для меня, мальчишки, неповторимое. Голы забили как раз в те ворота, за которыми сидели мы.

Конечно, расстроились. Но я получил от игры столько эмоций, что стал постоянно ходить на матчи с отцом. Моими кумирами стали спартаковцы 60-х - 70-х - Кавазашвили, Логофет, Киселев, Папаев, Калинов, Хусаинов, Ловчев, Осянин, Абрамов, Силагадзе...

Отца не стало, когда мне было 16. И когда я уже играл в основном составе, после окончания очередного сезона в отпуске вспоминал его и думал: может, если бы папа это видел, то был бы рад. Потому что болел за "Спартак", а я играю за его любимый клуб.

Мама отдала нам всю свою заботу и любовь, но на мои матчи не ходила. Может быть, потому, что мой брат младше на шесть лет, и нельзя было оставить его одного дома. Но по телевизору на меня она смотрела. Кстати, от нее я услышал историю, что, когда был совсем маленьким, какой-то мужчина увидел во дворе, как я играю. А потом разыскал нашу квартиру, пришел и вручил мне мяч. Мой первый настоящий футбольный мяч.

Родителям я благодарен еще и за то, что они привили мне главный жизненный принцип: "Честно делай свое дело и будь до конца предан ему". Звучит, конечно, чуть банально, но это так. А еще - делать добро.

В спартаковскую школу я мог и не попасть. Однажды произошла такая история. Мы в спортклубе в Кунцево, где тренировались, с ребятами на два года старше решили попробовать себя в ФШМ. Точнее, решили они, а я попросил взять меня туда за компанию. Они согласились, и в ФШМ меня зачислили.

Но потом я приехал на очередную тренировку в Кунцево, и мой тренер Михаил Мухортов вызвал меня и сказал, что так не поступают. Прежде чем куда-то идти, надо посоветоваться с тренером. Отругал меня, и мне стало очень стыдно. А потом Мухортов сказал, что раз я болею за "Спартак", то он меня туда и направит. Кажется, он был знаком с олимпийским чемпионом Анатолием Масленкиным - и тот после первой же тренировки оставил меня в команде.

Масленкин и любовью к "Спартаку" нас всех пропитывал, и технику ставил. С особым упоением он рассказывал, как играет бразильская сборная. Все упражнения, говорил тренер, у нее построены на технике - и у нас было так же. И передачи, и ведение мяча, и разнообразные игры, и даже гимнастические упражнения - все происходило с мячом.

Повзрослев, я пришел к выводу, что это самый правильный подход к детям младшего футбольного возраста. О тактике можно говорить в последние год-два перед выпуском. Когда технически ты уже можешь все исполнять.

Масленкин, Николай Паршин, Владимир Чернышев - все мои тренеры в спартаковской школе никогда не говорили, что в соревнованиях обязательно нужно занять первое место. Они считали, что самое главное для нас - играть и получать удовольствие от игры. А результат должен приходить как раз через игру. Само собой, что мы старались быть первыми, но никто не просил отбиться и отстоять в защите, только бы не пропустить. В "Спартаке" этого не было никогда.

***

Когда я только второй или третий год тренировался в спартаковской школе, летом в Тарасовке был организован детский спортивный лагерь. Там же тренировался и основной состав "Спартака". И вот однажды мы сидели за столом, обедали.

Вдруг к нам подошел Николай Петрович Старостин. Спросил, кто из нас Черенков, и пригласил меня пройти с ним. Посадил за стол, рядом с кухней, где питались игроки основного состав, и начал со мной разговаривать. Сказал, что если я буду так же хорошо играть и себя вести, то они в дальнейшем возьмут меня во взрослую команду. И добавил, чтобы я обязательно старался.

Я был очень рад услышать такие слова. И родителям рассказал об этом, и брату. Но, конечно, тогда не представлял себе до конца, какая это фигура - Николай Петрович.

Как он любил футбол и особенно футболистов! Это было его главное качество - и уже из него проистекало все остальное. Например, помощь игрокам во всех вопросах, как внутрикомандных, так и внешних - институт, быт. Он о каждом из нас заботился по-отечески. Николай Петрович был как капитан Немо: его вроде не видно, но в нужный момент, самый тяжелый - раз, и появлялся. Чтобы помочь.

Именно Старостин с помощью своего любимого выражения: "Выигрывает не тот, кто больше может, а тот, кто больше хочет" - объяснил мне, что "Спартак" должен играть так, будто каждый матч для нас последний. Мы играем для зрителей - об этом Николай Петрович не уставал нам повторять.

Старостин читал нам наизусть всего "Евгения Онегина", "Песнь о вещем Олеге", другие стихи Пушкина. Брал микрофон в автобусе и часами декламировал. Говорил: "Хватит музыку слушать, послушайте стихотворения великих поэтов!" В ответ на наше удивление рассказывал: у него была такая память, что стоило ему один раз прочесть стихотворение - тут же его запоминал. Я был просто потрясен.

Помню одну из последних встреч со Старостиным. Он хотел помочь мне по какому-то личному делу. Попросил кого-то в клубе, началась суета. А потом на меня посмотрел так... грустно-грустно. И я сразу понял: происходит что-то не то. Наверное, он больше не может какие-то вещи для меня делать. Мне стало неудобно. Мы попрощались, и я ушел. Потом еще видел, как его водитель на красной "шестерке" вез с работы. А потом - на похоронах...

На Ваганьково к Николаю Петровичу и Константину Ивановичу захожу редко. Раз в год. Когда смотрю на могилы этих людей, которые столько для меня сделали, не хочется ни о чем говорить или думать. Хочется просто помолчать.

От личности Старостина и исходил спартаковский дух, о котором все столько говорили. Я верю, что он есть. И не хотелось бы, чтобы он выветрился из "Спартака", потому что дух переходил от одного нашего поколения к последующему.

Он идет от особого склада командного характера, твердости, стойкости. Когда во время матча или целого чемпионата что-то казалось нереальным, "Спартак" добивался успеха. В ситуациях, которые выглядели абсолютно безнадежными. Этот дух трудно описать словами, он находится на каком-то другом уровне человеческого сознания. Его чувствуют те, кто в "Спартака" приходит. Почувствовал и я, хотя знал о нем еще до того, как попал во взрослую команду.

***

Сейчас практически ничего не читаю. Особенно когда болезнь приходит - она читать не дает, отторжение идет. К тому же и зрение немножко упало. А когда-то и Достоевского любил, и Джека Лондона, и "Войну и мир" прочитал запоем. В школе имел представление о Толстом только из учебников, а в районную библиотеку ходить было неловко. Потому что читаю медленно, вдумываясь в каждое слово, а там сроки пользования ограничены.  Когда игрой в футбол начал зарабатывать деньги, завел собственную библиотеку.

В Горный институт попал по большому счету случайно. Однажды к нам в спартаковскую школу - а я как раз в выпускном классе учился - приехала команда этого вуза. Мы с ними и сыграли. Выиграли - 6:1, и нас всех, проведя небольшой экскурс в горное дело, пригласили туда поступать.

Меня в институт физкультуры не тянуло, я хотел чего-то нового и более интересного. И решился. Кстати, единственный. А уж если поступил, то учиться надо по-настоящему. И я не уходил в академические отпуска и закончил институт за пять лет - с 76-го по 81-й. С однокурсниками связь сохранил.

Учился на дневном отделении - единственная поблажка заключалась в свободном посещении. Все экзамены сдавал в срок, завалил лишь "Статистические машины". И мне это пошло на пользу.

В школе у меня была классный руководитель - Вера Андреевна Старченко. На редкость принципиальная женщина. Свой предмет, математику, знала от и до. И от нас требовала того же. Всегда держала класс в строгости, и когда за малейшую ошибку ставила тройку или четверку, я ужасно расстраивался. Зато математику вызубрил так, что во время контрольной успевал еще и за оставшиеся 15 минут сделать домашнее задание по русскому. А в аттестате по алгебре у меня значилась пятерка.

В Горном - то же самое. Преподаватель тоже была очень принципиальная и заслуженно поставила мне "неуд". Когда друзья попытались вступиться, ответила: "А я футболом не увлекаюсь". Стал готовиться к пересдаче, брал у однокурсников конспекты, приезжал в общежитие (москвичей среди них было всего процентов десять) после игр "Спартака" и учил, учил. Пересдал на четверку, которая по этому предмету была равносильна пятерке.

Как-то раз Бесков даже отпустил меня на экзамен с игры "Спартак" - "Динамо" (Киев). Обычно у меня экзамены с матчами не совпадали, а тут случилась такая неприятность. Константин Иванович сказал, что могу ехать сдавать, и ничего страшного нет. В те годы с этим было жестко - по звонку ничего не сделаешь. Сдал экзамен, еду к ребятам в общежитие. Такси на радостях поймал - так-то обычно на троллейбусе добирался. Попросил водителя включить радио, и услышал, что мы победили - 2:1. Можно было праздновать сразу два события!

Диплом назывался - "Смоло-инъекционное упрочнение горных пород". Писал его и на базе, и дома, и в общежитии. К этому времени большинство преподавателей уже знало, что я еще и футболист. Сам никому не говорил. Но поблажек на экзаменах мне в любом случае не делали. Не сказать, чтобы я был отличником или "хорошистом", но "хвостов" не было.

Считаю, что учеба в Горном мне очень помогла. Я получил жизненный опыт, встретился с людьми, которые живут более прозаичной жизнью. Увидел этот труд - очень сложный, сопряженный с множеством опасностей. И в то же время обнаружил, что характер у этих людей твердый, но добрый. На практике в Приэльбрусье общался с горными проходчиками и инженерами. Крепость духа, которую почерпнул у них, помогала и помогает мне в самые тяжелые моменты.

Хотя характера мне хватает не всегда. Вот, скажем, опять начал курить, хотя и бросал. Пост соблюдать не могу. Наверное, слабохарактерен. Надо бороться с чревоугодием, но до конца не получается...

***

Кто был мне ближе по духу - Бесков или Старостин? Николай Петрович. Что бы ни сказал о нем - всего будет мало. Братья Старостины отдали "Спартаку" всю жизнь. Но и Константин Иванович тоже дал мне очень, очень много. Хотя не думаю, что у Бескова, при моем к нему уважении, получилось бы так успешно работать со "Спартаком", не будь рядом Старостина.

Бесков любил говорить: "Хозяин положения не тот, кто находится с мячом, а тот, кто себя предлагает". Если нападающий открылся и предложил себя, я обязан помочь ему удобной передачей. Не забил - значит, не он, а именно я, пасующий, должен думать, какую совершил ошибку. На этом принципе строилась спартаковская игра.

Поэтому, когда мы с Сергеем Родионовым поехали во французский "Ред Стар", и там практиковалась более индивидуальная игра, я себя комфортно не почувствовал. Тренер часто говорил: "Бери на себя!" А у меня уже до автоматизма выработалось ощущение, что, если вижу игрока в более удобной позиции, отдаю ему пас. И я видел, что это приносило пользу команде, но требования были другими. Перестроиться так и не смог.

Если меня Бесков и критиковал, то только по рабочим моментам. Словом "ругал" назвать это было нельзя. Жестко со мной тренер поговорил только один раз - в 88-м году. В чемпионате я забил всего три мяча. А в "Спартаке" был негласный принцип: атакующие полузащитники должны забивать не меньше десяти мячей за сезон. Константин Иванович вызвал. Сказал сухо: "Посмотри на свои показатели".

Каждый игрок у нас вел журнал, где отмечались технико-тактические действия. Узнавали их у Федора Новикова. У меня в тот год процент брака порой зашкаливал за 30, а требовалось - не более 20-25. Бесков и на это обратил внимание. Обиделся ли я? Да что вы! Как я мог обидеться на Бескова?! Разговор пошел на пользу. Следующий сезон и у "Спартака", и у меня получился - мы стали чемпионами. Правда, уже без Бескова...

В списке на отчисление, который Бесков оставил Старостину в конце 88-го года, меня, насколько знаю, не было. Но я встал на сторону ребят. Стеснялся этого, но встал. Мне было сложно на это решиться, но я не представлял себе, что восемь человек основного состава будут отчислены. Я не мог вообразить, как же это вся команда, с которой выходил на поле, и за год до того стал чемпионом, перестанет существовать.

Константин Иванович, повторяю, многое для меня сделал. Просто тогда был момент, когда надо было делать выбор. Или тренер, который научил тебя всем тонкостям футбола, - или ребята. Ни одно, ни другое не принесло бы полного удовлетворения, в любом случае я бы понес какие-то внутренние потери.

К счастью, обиды со стороны Бескова и его жены Валерии Николаевны не последовало. Наши отношения не изменились. Как-то после ухода из "Спартака" Константин Иванович с водителем ехал на стадион "Локомотив", а я шел туда пешочком. Бесков притормозил: "Федор, как дела? Садись, подвезу..."

***

Меня много лет мучила совесть из-за своего сотого гола, который я забил "Днепру" с пенальти. Сейчас это чувство немного притупилось. Успокаиваю себя тем, что в тот момент не знал, за кого и почему был назначен 11-метровый. Просто мне сказали: иди и бей. И я пошел.

Когда после матча стали говорить, что пенальти не было, я посмотрел по телевизору момент - и тогда для меня все прояснилось. Оказалось, судья посчитал, что правила нарушены на мне. А на поле я думал, что сбили или толкнули кого-то еще. По-моему, Валерия Шмарова. На мне же действительно не фолили.

Неприятно вспоминать и о двух удалениях, которые были у меня ближе к концу карьеры - против АЕК и "Фейеноорда". Бьют в игре - нужно спокойно реагировать. Но я не выдерживал, и винить могу только себя. Видимо, в обоих случаях наслоились две вещи - с одной стороны, то, как соперники били, и, с другой, то, что мы сами никак не могли забить. Слава богу, после моего удаления в матче с "Фейеноордом" - забили и выиграли.

Старостин в фильме сказал: "Правы Черенковы, а не Лобановские"? Об этом судить не мне, а тем, кто анализирует развитие футбола. Я же вижу, что он пошел как раз по пути более жесткому и силовому. Футбол стал каким-то фрагментарным, он состоит из отрезков - побывав у двух, максимум трех игроков, мяч либо уходит за боковую, либо происходит нарушение и звучит свисток. Постоянно идет борьба, прессинг. Даже защитники стали выбивать мяч в аут, а у нас это осуждалось. В "Спартаке" считалось: если мяч у тебя в ногах - надо найти партнера. Ни о каком ауте и речи быть не могло!

Бесков на послематчевом разборе остановил бы запись и до мельчайших деталей бы объяснял защитнику, что он сделал неправильно. Как именно он должен был сохранить мяч и начать атаку. А сейчас даже во многих высококлассных командах игроки обороны предпочитают не рисковать и выходить из ситуации с наименьшими потерями.

Сейчас смотрю не так много футбола, и английский мне нравится больше российского. Разница заметна. Нашу игру глядишь и порой не можешь понять, в какой футбол играет та или иная команда. Ощущение, что почти все клубы одинаковые. Однажды переключил на "МЮ" - и тут же увидел, как здорово у них игроки открываются.

Футболист, получив мяч, уже имеет несколько адресов и выбирает лучший - то, чему учил нас Бесков. Развитие атаки зависит не от скорости бега, а от скорости передачи и мышления, от неожиданного перемещения. Так в Англии и играют. Не думаю, что наши футболисты физически слабее, просто английская игра какая-то другая.

Не знаю, почему мы стали немножко отставать от зарубежного футбола. В свое время мы английские команды регулярно обыгрывали. Когда в Лондоне разгромили 5:2 "Арсенал", в конце матча весь стадион встал и аплодировал нам.

Недавно на диске мне показали два гола, которые я забил в Бирмингеме "Астон Вилле". И я поймал себя на ощущении, что смотрю на это как будто со стороны, а как это происходило изнутри, уже не помню. В памяти осталось лишь то, что после второго гола у меня нашлись силы побежать вдоль бровки к трибуне. За мной рванули ребята. Обнимались всей командой.

Стадион тогда был в шоке - как Лужники после матча с Украиной в 99-м. Кстати, я считаю, что в той ситуации все мы должны были отнестись к Александру Филимонову добрее и милосерднее. Да, не скоординировался, не рассчитал полет мяча, и ошибка произошла в такой момент, что получила большой резонанс. Но мы должны помогать людям и не искать недостатки в своих любимых игроках. И если бы тогда отнеслись к Филимонову иначе, может, это не отразилось бы на его карьере. Мастерство-то его я под сомнение ставить не хочу.

Память у меня устроена интересно: какие-то вроде бы более важные голы вспоминаю, только когда вижу их по телевизору, а менее принципиальные моменты в память врезаются. Вот, допустим, первый гол "Арсенала" в Москве Дасаеву помню - очень красивым он получился. А свой дебют с "Араратом", когда я в 78-м вышел на 15 минут, вспомнить сложно. Хорошо, что есть видео, благодаря которому какие-то матчи и голы можно посмотреть.

Но дома записей не держу. Осталась кассета с прощального матча, однако и ее только раз посмотрел. Не хочется зацикливаться на прошлом. Чем чаще обращаешься к повторам на пленке, тем выше опасность уйти в них с головой. А жить хочется сегодня.   

Когда я забивал "Астон Вилле", у меня была необычная прическа - химическая завивка. До того года носил челку, а тут парикмахер с женой уговорили поэкспериментировать. Я согласился, и Константину Ивановичу очень понравилось. Где-то года полтора делал себе эту завивку. А потом подумал: зачем мне химия? Надо быть естественным. 

В "Астон Виллу" меня после того матча звали. Я отослал гонца к спартаковскому руководству. Да и вообще тогда подобные переходы были нереальны. Уже гораздо позже были полгода в парижском "Ред Старе" - и все. А внутри страны куда-то звать стали только в последние годы карьеры. Но я сразу решил: если бы ушел из футбола насовсем, мог бы выбирать любую работу, но пока в футболе - буду до конца служить "Спартаку".

А "Ред Стар"... К тому времени, середине 90-го года, немногие ребята успели попробовать себя за границей. И тут появилась возможность увидеть своими глазами, что это за футбол. Но в одиночку ехать не хотел. И когда мы с Родионовым поговорили на эту тему, у нас появилось желание ехать только вдвоем.

Как поживает наш с Родионовым благотворительный фонд "Форвард"? К сожалению, он на нулевом балансе, практически не работает, потому что не найти спонсоров. Хотели его даже закрыть, но наш генеральный директор Владимир Малахов старается как-то поддерживать его жизнеспособность. Жаль, что так получилось, потому что это хорошее занятие - помогать детям организовывать турниры, небольшие праздники. Это же для них положительные эмоции! Но все равно думаю, что ничто не проходит даром. И если кому-то наш фонд чем-то помог - хорошо.

Но вернусь к "Ред Стару". В течение первого круга наша команда занимала во втором дивизионе первое место. Мы с Сергеем играли в основном составе, все было нормально. Но когда команда стала иногда проигрывать, состав начали менять, и меня порой оставляли на скамейке. Я, конечно, не был этим доволен - но что можно было сделать?

И когда я приехал на Новый год в отпуск в Москву, у нас состоялся разговор со Старостиным. Николай Петрович сказал: "Федор, если ты хочешь остаться в Москве и вернуться в "Спартак", то можешь это сделать. У меня был разговор с руководством "Ред Стара", они не будут препятствовать". И я решил, что мне больше хочется остаться. Не считаю, что играл там плохо. Но вот чувствовал себя...

Сейчас для меня те месяцы в Париже - сплошное темное пятно. Уставал на тренировках так, что не мог выучить элементарные слова на французском. Приходил в гостиницу, открывал учебник, читал и отключался. Перегрузки были колоссальные. Я почувствовал себя ветераном. И когда Николай Петрович предложил остаться в Москве, согласился сразу. За границу, к слову, я и отдыхать никогда не ездил. И не тянет. Разве что с ветеранами на матчи выбирался.

Но то, что недуг обострился именно за рубежом - конечно, совпадение. Это могло произойти где угодно.