Онопко: жалею только об одном…

Вот уже год бывший капитан "Спартака" и сборной России состоит на службе в ЦСКА. На загородной базе армейского клуба Виктор Онопко и 41-й день рождения в четверг отметил. Чай, кофе, тортик. Там же, в Ватутинках (это чуть меньше 20 км от МКАД), и состоялась эта беседа.
 

Каюсь, немного злоупотребил терпением собеседника – разговор растянулся на добрых два часа. Зато обсудили массу тем – рекордсмен национальной команды по количеству матчей в её составе много повидал на своём веку. И немало интересного рассказал, не избегая неудобных вопросов. Это теперь редкость.

ТАРАСОВСКОЕ ОБЩЕЖИТИЕ

— Виктор Савельевич, когда вы в последний раз отмечали день рождения в кругу семьи?
— Два года назад. Родные тогда навестили меня в Москве. Была жена, из Луганска приехали мама, сестра и брат. Не помню, были ли дети. Кажется, прилетала дочка. А в прошлом году празднований не устраивал – говорят, 40 лет не отмечают. Нехорошая примета. Жду семью в гости этой осенью. Попозже.

— Вы вообще любитель шумных застолий?
— Да, люблю компании, люблю неформальное общение. За столом, правда, больше слушаю других, чем говорю сам. Работа работой, но такие паузы тоже необходимы.

— В вашу бытность футболистом принято было накрывать одноклубникам "поляны"?
— Конечно. Футболисты совместно отмечали дни рождения, свадьбы. И просто так собирались, когда у команды что-то не клеилось. Выезжали на природу, с семьями, с детьми. Жарили шашлыки, общались. Это сближало, объединяло, снимало лишнюю напряжённость. Что ни говори, а двух часов совместной работы в день мало для того, чтобы узнать человека, понять его. Это не значит, что посиделки должны носить регулярный характер, нет. Но встречаться во внерабочей обстановке нужно. Это полезно для коллектива. В "Овьедо", допустим, каждую пятницу устраивались лёгкие фуршеты для игроков, тренеров. Потренировались, в сауне посидели, перекусили, выпили немного вина или пива, поговорили. И это, заметьте, была обязательная программа!

— Кто в "Спартаке" был за тамаду?
— Как такового массовика-затейника не было. Было несколько шутников, балагуров. Это нормально. После распада Союза в "Спартак" съехались люди из разных городов и республик. На первых порах селились на базе. Многие со вторыми половинками, а кто-то, как Илья Цымбаларь или Каха Цхададзе, ещё и с детьми. Около года прожили в Тарасовке и мы с женой. Атмосфера большого общежития способствовала возникновению и укреплению дружеских отношений. Классная, что там говорить, тогда подобралась компания…

— Правда ли, что, будучи капитаном команды, вы вели дневник, в котором аккуратно фиксировали дни рождения одноклубников?
— В основном такие вещи отслеживала жена. Но и у меня был свой список именинников – память не очень хорошая. Правда, если уж что-то запоминаю, то на всю жизнь – скажем, какие-то важные даты близких друзей и родичей. Тем не менее Наташа до сих пор, бывает, звонит с напоминаниями: "Ты не забыл, что у Юры Никифорова день рождения?". Или у Андрея Пятницкого. Или у Валеры Карпина.

— Так в телефон записали бы – есть же специальная функция.
— Теперь так и делаю. Разобрался с техникой...

НЕ КИЕВ, ТАК "СПАРТАК"

— А конспекты тренировочных занятий вы вели?
— Только в дубле киевского "Динамо". Анатолий Дмитриевич Коньков, в ту пору тренер "Шахтёра", надоумил. Ехал-то я в Киев не по собственному желанию, призвали на год в армию, и всё равно эту школу считаю очень полезной. Поиграл с выдающимися футболистами Советского Союза, поработал с большими тренерами Лобановским и Колотовым, которые уже отошли в мир иной. Это дорогого стоит. Вообще, на моём жизненном пути встречалась масса классных специалистов, замечательных людей, но их методики я не конспектировал. Может быть, и зря. В голове что-то отложилось, а на бумаге – нет. Только те, киевские, записи и сохранились.

— По окончании срока "службы" не предлагали задержаться в "Динамо"?
— Предлагали. Я уже получил военный билет на руки с отметкой о демобилизации, и тут вызывает меня Лобановский. "Я видел, как ты работал этот год, – говорит. – У тебя хорошие перспективы. Оставайся". А команда тогда в Киеве была на загляденье – вся сборная СССР, считайте. Но я не мог подвести Конькова. Уезжая в Киев, пообещал ему вернуться в Донецк. Так и ответил Валерию Васильевичу. Он только пожал плечами: "Ну, что же, тебе решать".

— Вы ведь и в "Спартак" из "Шахтёра", мягко говоря, не рвались.
— Да, жена уговорила…

— Как дело было?
— У меня состоялся телефонный разговор с Романцевым. В Донецк приезжал на переговоры спартаковский селекционер Покровский. Я упрямился. Не хотел уезжать. В "Шахтёре" тогда сложилась славная команда, играющая. Правда, очень хорошая.

— Канчельскис, Щербаков…
— Список можно долго продолжать: Погодин, Стельмах, Корниец, Ковтун, Елинскас, Драгунов, Петров, Леонов… Грачёв ещё играл, Смолянинов, Ященко, Варнавский. Некоторых ребят уже нет в живых… Жалко было бросать такой коллектив. Тем более что не любитель я скакать с места на место. Домосед по натуре. Теперь-то понимаю, что решение было принято правильное. Как и все остальные решения в карьере – кроме одного.

— Вы о злополучном "письме четырнадцати"?
— О нём…

— К нему мы, если позволите, ещё вернёмся. А пока расскажите, как жене всё-таки удалось вас уломать на переезд в Москву?
— Так ведь и её "обрабатывали" и Романцев, и Покровский (смеётся). Убеждали. Она всю полученную информацию своим женским умом проанализировала, предложила рискнуть. А отец сказал: "Сынок, поступай так, как считаешь нужным". Я любил "Шахтёр". Но и за киевлянами со спартаковцами следил внимательно. Их матчи были классикой советского футбола. Тогда же в Донецке объявились люди из Ташкента. Стали звать в "Пахтакор" к Тарханову.

— Уровни, конечно, несопоставимые.
— Это да, но занятно другое: практически одновременно со мной в "Спартак" перешёл и Тарханов. Не в Узбекистане, так в России с ним встретились.

— Выходит, если бы не жена, того и глядишь, всю футбольную жизнь на Донбассе провели бы?
— Может быть. Кто знает? В жизни есть моменты, которые определяют всю твою дальнейшую судьбу, поворачивают её в ту или иную сторону.

ЗА РОМБИК

— "Спартак" был пиком вашей клубной карьеры?
— Безусловно. В этой команде я добился очень многого. "Спартак" много для меня сделал. Всегда буду с теплотой вспоминать Николая Петровича Старостина – он очень любил мою семью, моего сына. Помогал нам. А Романцев для меня был и остаётся одним из самых выдающихся отечественных тренеров. "Спартак" многое определил в моей футбольной судьбе и в жизни. Четыре года в этом клубе – особенное время. Тогда играли действительно за ромбик, за имя. Ледяхов, Никифоров, Цымбаларь, Рахимов – у всех у них были другие предложения, от "Динамо", "Локомотива", уверен, что и ЦСКА интересовался этими ребятами, но они выбрали "Спартак". Это о многом говорит. Единственное, что нам тогда не удалось, это выиграть какой-нибудь кубок в Европе.

— Какой была средняя зарплата в "Спартаке" 1990-х?
— Помню, премиальные были очень маленькие – 300 или 400 долларов, и получали мы их в разных валютах – рублями, франками бельгийскими, ещё чем-то. Да и зарплаты платили небольшие – точную сумму не скажу, просто не помню. После девальвации ставки значительно поднялись. Ведущие футболисты "Спартака" стали получать от семи до десяти тысяч долларов – таких денег, думаю, в ту пору в других российских клубах не было.

ДВЕ ПОВЯЗКИ И СЧАСТЛИВАЯ СЕМЁРКА

— Капитана команды в "Спартаке" и в сборной выбирал коллектив или назначал главный тренер?
— Почти везде это была выборная должность. В "Спартаке" "референдум" проходил в начале каждого года. На собрании команды игроки писали на листочке по три фамилии, голоса суммировались, и победитель получал в своё пользование повязку.

— В сборной действовал тот же принцип?
— Зачастую – да. Только Бышовец назначал капитана самостоятельно. У Анатолия Фёдоровича повязку получал самый старший игрок команды. Во всех остальных моих командах капитана выбирали общим голосованием. В Испании этой чести, как правило, удостаиваются местные футболисты – и это, я считаю, правильно. А всё-таки и там я один сезон выводил команду на поле. Хотя и был иностранцем, человеком, который, по идее, отбирал работу у какого-то испанца. И всё-таки меня любили в Овьедо. Я и поныне ощущаю себя в этом городе своим. И семье там комфортно.

— У вас была одна повязка на все случаи жизни или на каждую игру выдавали новую?
— В "Спартаке" у меня было две повязки – под цвет белой и красной футболки. Постоянно их хранил у себя, сам стирал, сам надевал. А в сборной всей экипировкой заведовал администратор.

— Вы и в "Спартаке", и в сборной предпочитали седьмой номер. Верите в счастливые свойства этой цифры?
— Люблю семёрку. Мне эта цифра приносила и приносит удачу. Вот и старался брать её. А если седьмой номер бывал занят, выбирал 77-й. В "Овьедо" в первый сезон получил футболку с числом 15 – ни туда, ни сюда. Деваться было некуда: седьмым был коренной житель Астурии, капитан команды Берто. По окончании сезона он ушёл в другой клуб, и любимая семёрка вернулась ко мне.

— Вы пользовались расположением практически всех тренеров национальной команды. Как вам это удавалось?
— Работа, только работа. И самоотдача – на каждой тренировке. Другого рецепта успеха просто не существует. Поверьте, это очень тяжело – постоянно держать себя в тонусе, в игровом ритме. Но если ты хочешь чего-то добиться, другого выхода нет. Надо терпеть. Мой тесть – известный в прошлом футболист и судья Виктор Звягинцев – мне, ещё пацану, только начавшему ухаживать за его дочкой, любил приговаривать: "Витя, запомни: футбол – это работа, работа и ещё раз работа".

— Можете себя назвать бесконфликтным человеком?
— С тренерами точно никогда не ругался. Всегда находил общий язык. Расскажу смешную историю. В начале моей испанской эпопеи играли с "Компостелой". И тренер соперника Фернандо Васкес что-то то и дело кричал от кромки поля. Я по-испански ещё не очень хорошо понимал, но – достал! Подбежал я к этому Васкесу и давай на него орать! А через год он пришёл в "Овьедо"…

— И припомнил старую обиду?
— Нет. Мы, представьте себе, стали лучшими друзьями! Я, конечно, подошёл к нему, объяснился, извинился. Так, мол, и так, был не прав. Вообще не люблю ругаться. Но если меня или мою семью кто-то сильно обидит, я этому человеку не позавидую...

Неважно, какой тренер – хороший ли, плохой. Если ты игрок, то должен выполнять его требования. У меня такие принципы. И в жизни – тоже. Вот был у нас президент Ельцин. Какой бы он ни был руководитель, я всегда его уважал. Есть гимн, есть флаг, есть ценности, которым нужно следовать. Иначе будет беспорядок, бардак.

ФУТБОЛ ТРЕБУЕТ ЖЕРТВ

— Миф об Онопко как о строгом режимщике и аскете имеет под собой основания?
— Да. Жизнь, безусловно, не ограничивается рамками футбольного поля, но на тренировках, в играх я всегда старался выкладываться на 100 процентов. Соответственно себя готовил к матчам. За два дня до игры уже не спал с женой в одной кровати – она уходила ночевать в другую комнату…

— Даже так?!
— Да. Спать ложился вовремя. Массаж, тихий час – всё по расписанию. С правильным питанием, в принципе, у меня никогда проблем не возникало. Это не значит, что я был закоренелым трезвенником, совсем нет. На праздник мог и пива себе позволить, и вина. Но работу и досуг строго разделял. Кстати, в Испании доктор даже в день матча, в обед, наливал футболистам по бокалу вина. Кто-то пил, я – воздерживался.

— Вы курили?
— Никогда. Мои родители не курили, жена и дети – тоже. В то же время тесть с тёщей дымят.

— Может, вы потому и доиграли до 36 лет, что вели здоровый образ жизни?
— Не исключено. Я алкоголь попробовал только в 22 года. Пиво. Потом иногда мог себе позволить немного шампанского. Я видел, как пацаны по 18 лет, "сборники", покупали в Duty free сигареты, выпивку. И хорошо поддавали. Фамилий я, конечно, называть не стану. Но многих, поверьте, это дело сгубило. Молодому человеку, спортсмену, важно хотя бы до 20 лет, пока организм растёт, развивается, воздержаться от алкоголя – потом можно, если понемногу. Мне понравились слова Луиса Арагонеса по этому поводу. Он как-то сказал нам: "В футболе можно всё. Нужно только знать, когда, сколько и с кем".

В Испании в порядке вещей были приёмы у президента или тренера. У них традиция: десерт, кофе. "Чупито" — это рюмочка коньяку или настойки на траве. Она даже полезна после жирной пищи. Но чтобы кто-то там напивался, такого я ни разу не видел.

ПЛЮС ОРДЕН, МИНУС "ДЖИП"

— В 1995 года вы удостоились правительственной награды…
— Да, Ордена почёта. Ельцин в Кремле вручал. Не скрою, было приятно.

— Не интересовались, за что?
— Написано "за спортивные заслуги". Наверное, и за сборную, и за "Спартак". Мы же тогда и в еврокубках достойно представляли страну – в полуфинале Кубка кубков выступали, в Лиге чемпионов шесть матчей из шести выигрывали. Были успехи…

— Трагический полуфинал Кубка кубков-1992/1993 с "Антверпеном" часто вспоминаете?
— Бывает. Замечательный был шанс выступить в финале на "Уэмбли", может, даже выиграть турнир, а мы его упустили.

— Не без помощи португальского судьи.
— Да уж. При счёте 2:1 в пользу бельгийцев он ошибочно выгнал меня с поля, вместо Иванова, царствие ему небесное… Андрей тоже, считаю, не особенно там правила нарушал. Подзатыльник нападающему дал. Уже атака на другие ворота пошла, а боковой судья стоит, флажком машет. Я на правах капитана побежал выяснять, что случилось. И моментально получил красную карточку. Плюс пенальти в наши ворота. Так и проиграли 1:3. А могли бы с "Пармой" в финале играть…

— Когда вы в 1996 году уезжали в Испанию, Романцев не пытался удержать?
— Ну, как… Он сказал, что хочет, чтобы я остался. Но я уже всё для себя решил. Тем более, вокруг меня начали происходить странные, нехорошие дела: "джип" угнали, потом какие-то люди стали названивать мне домой и интересоваться, не продаю ли я квартиру. В дверь трезвонили, когда меня не было дома. Может быть, таким образом меня кто-то и подталкивал к отъезду…

— А кто в этом мог быть заинтересован?
— Не знаю. Точно не Романцев. То, что машину угнали, это дело такое. Не одного меня такая неприятность постигла – почти всю команду. Только Ледяхов успел отогнать свою "Мицубиши" к отцу в Сочи – это, видимо, её и спасло. Но эти звонки, я думаю, были не случайны. В любом случае, наступил момент, когда нужно было уезжать. А "Спартаку" необходимо было зарабатывать деньги. До меня за рубеж рванули Карпин, Ледяхов, Попов, Радченко. В 1996-м пришла моя очередь.

ОБМАН, ЕЩЁ ОБМАН…

— Вы ведь могли совсем не в "Овьедо" уехать, а в клуб солиднее?
— Совершенно верно. В "Овьедо" меня приглашал Радомир Антич. Но уже после того как я подписал бумаги с этим клубом, серб оказался в "Атлетико". И позвал меня в Мадрид. Там целая история вышла. Если в двух словах, агенты меня просто надули. Они заверили, что в контракте есть пункт, согласно которому покупатель, предложивший "Спартаку" большую цену, получал право первостепенного выкупа моего трансферного листа. Я ещё по-испански ни бельмеса не понимал, подписал, наивный, соглашение. После отпуска раздался звонок от Антича, уже тренера "Атлетико". Я съездил в испанскую столицу, пообщался с сыном Хесуса Хиля, он в ту пору помогал знаменитому папе в клубе. Обо всём договорились. И тут на арене появился "Овьедо". И пригрозил мне отлучением от футбола.

— Никакого "отступного" пункта в контракте на самом деле не было?
— Именно! Я сначала возмутился: делайте, мол, что хотите, мне всё равно. Но всё же меня уговорили не лезть в бутылку. В Испанию, сами понимаете, ехал в неважном настроении. Теперь, спустя годы, редко вспоминаю весь этот негатив – со временем неприятности забываются. А хорошего там было не так уж мало.

— Сколько за своего капитана выручил "Спартак"?
— Даже не знаю, не интересовался. Меня волновали в первую очередь условия своего контракта. Правда, и здесь испанцы ухитрились меня обмануть.

— Каким образом?
— В Испании в порядке вещей были так называемые "чёрные" зарплаты, полулегальные схемы. Об этом все знали, но смотрели на финансовые шалости клубов сквозь пальцы. При этом при обращении в суд истец, разумеется, мог рассчитывать только на ту сумму, которая прописана в официальном договоре, зарегистрированном федерацией футбола. В общем, клуб обещал человеку одну зарплату, а по решению суда выплачивал совершенно другую, намного более скромную. Попался на эту удочку и я. Более того, мне и по "легальному" контракту кучу денег недоплатили.

— Невзирая на это, в Овьедо вы отыграли целых семь лет – дольше, чем где бы то ни было. Так прикипели к городу?
— Можно и так сказать. Моей семье было там хорошо, я полюбил команду, город. Люди полюбили меня. Я играл в одной из сильнейших лиг мира. Смысл было что-то менять?

— А приглашения были?
— Были. В 28 лет я мог покинуть "Овьедо" свободным агентом. Но, опять-таки, позволил себя уговорить на новый контракт. Два года всё было нормально, а потом команда вылетела во вторую лигу, дотаций стало меньше. Начались новые проблемы…

— После Москвы Овьедо, небось, показался большой деревней?
— Так Москвы-то я тогда толком и не видел. Сборы, игры – мы не вылезали с базы. Могу сказать только, что было меньше пробок, чем сейчас. МКАД не такой широкий был, всего две полосы, без разделителя. Дорога смерти… Потом дети пошли – совсем не до экскурсий стало.

А Овьедо я себе представлял типичным горняцким городишкой, с шахтами, забоями – он же, насколько мне известно, является побратимом Донецка. Оказалось – ничего подобного. Зелёный прекрасный город, один из самых экологически чистых в Европе. Красота… RUSO ДЛЯ АРАГОНЕСА

— Если я не ошибаюсь, у вас была возможность поиграть в Англии.
— И не одна! Мог в "Эвертон" перейти. В "Болтон". В Ливерпуль даже ездил на переговоры. Однако предложение заключить контракт до конца сезона, считай на пару месяцев, меня не устроило. Всё-таки не 20 лет – хотелось определённости, стабильности. Долгосрочное же соглашение "Эвертон" просто не мог предложить – они стояли на вылете из премьер-лиги. В общем, отказался я и уехал во Владикавказ, а потом ещё два года в "Сатурне" отбегал. А "Эвертон", кстати, так и не вылетел.

— А что насчёт "Челси"?
— Слухи. Ничего конкретного не было. Был ещё "Ньюкасл". Меня там старый знакомый Гуллит хотел видеть. Но и этот переход не выгорел.

— Испанцы обожают давать своим любимцам различные клички. Вас как в Овьедо звали-величали?
— Виктор. Луис Арагонес называл просто ruso – русский значит. Всё по-доброму. Мне было приятно с ним работать – молодец дедушка (улыбается). Я многому у него научился.

— В целом испанский этап карьеры позитивно оцениваете?
— Да я почти всю свою карьеру оцениваю позитивно. Как и всё то, что сейчас происходит в жизни. Что-то могло сложиться иначе в спортивном плане, но я живу интересами семьи. Она для меня важнее работы. Ей хорошо в Испании, значит, всё было правильно.

— А как вас занесло в неказистый "Райо Вальекано"?
— "Овьедо" к тому моменту был фактически неплатёжеспособен. Клуб задолжал всем подряд – футболистам, кредиторам, гостиницам, перевозчикам, садовникам. Там был президент Эухенио Прието – добрый такой толстяк, с бородой. Проблема в том, что он не являлся хозяином "Овьедо", а реальному владельцу клуба футбол был до лампочки. Его интересовали только деньги. А поскольку команда вылетела, поступлений в казну от продажи телевизионных прав, сезонных абонементов стало значительно меньше. Вдобавок наш шеф умудрился повздорить с мэром города, на политической почве, и городские банки перекрыли "Овьедо" кран, перестали давать кредиты. И команда полетела под откос. Сейчас она в третьей по счёту лиге кувыркается, не ровён час, среди коллективов физкультуры окажется.

Так вот, я тогда оказался в нелепой ситуации. С одной стороны, "Овьедо" больше не мог мне платить оговоренную зарплату и вместе с тем отказывался отпустить куда-либо без денежной компенсации. В обмен на "вольную" мне предлагали простить клубу все долги, накопившиеся за год. Естественно, я отказался. А буквально перед закрытием трансферного окна Фернандо Васкес позвал меня в "Райо", и я на год поехал в Мадрид. Как бы в аренду от "Овьедо". Пока играл в столице, "Овьедо" докатился до третьего дивизиона и лишился профессионального статуса. Теперь я мог уходить куда угодно и уехал во Владикавказ. Испанцы подали в суд и выставили "Алании" несуразный счёт. На 18 миллионов евро! Руководство "Алании" ко мне: как это понимать? "Забудьте", – говорю. Несмотря на то что фактически я мог подписывать любые контракты, формально ещё принадлежал "Овьедо". Из-за этого пункта контракта я с ними судился, извёл на адвоката 60 тысяч евро. Но дело всё-таки выиграл.

— А долг истребовали с "Овьедо"?
— Что вы? Они до сих пор в долгах как в шелках. "Овьедо" не одному мне задолжал – массе людей.

КРЕЩЕНИЕ АНГЛИЧАНАМИ

— Свой первый матч за сборную, тогда ещё Содружества Независимых Государств, помните в деталях?
— Да, встречались в "Лужниках" со сборной Англии. 2:2 сыграли. Я вышел на замену во втором тайме.

— Вам тогда противостояли большие мастера – Линекер, Ширер. Пиетета перед грозными британцами не испытывали?
— Волнение было. Я до сих пор, выходя на поле, каждый раз волнуюсь – перед матчами ветеранов. А тогда, конечно, мандраж был гораздо сильнее. Но ничего, справился. Бышовец меня и раньше вызывал в команду – на товарищеский матч с датчанами. Но ту игру я просидел в запасе. Мы тогда и представить себе не могли, что имеем дело с будущим чемпионом Европы. Датчане ведь не должны были ехать в Швецию и буквально в последний момент заменили дисквалифицированную Югославию.

— В определённой смысле судьбоносной для вас стала игра на Евро-1992 против Руда Гуллита. Вы действительно проснулись после неё знаменитым?
— Да, мы сыграли с голландцами 0:0, но чувства, что совершили что-то выдающееся, у меня, к примеру, не было. Что пишут об этом дома, не знал – Интернета же ещё не было. Это потом уже, по возвращении из Швеции, мне стали задавать вопросы о Гуллите. В целом же воспоминания о том чемпионате остались наилучшие – может быть, потому что это был первый крупный турнир в моей жизни. Может, из-за присутствия рядом любимой жены. Тогда это было в порядке вещей – что в сборной, что в "Спартаке". Супруги нас часто сопровождали, своя кухня… Тёплая была атмосфера, семейная.

ПЕШКИ В ЧУЖОЙ ИГРЕ

— В начале нашей беседы вы упомянули о единственной серьёзной ошибке в карьере. Письмо четырнадцати…
— Да, больная тема… Сейчас все прекрасно понимают, что игроки тогда оказались пешками в чужой игре. Нас просто использовали, настроив команду против невинного человека. Не буду называть фамилий, но кое-кто рассчитывал таким образом стать у руля сборной, а кто-то и во главе федерации футбола. Я до сих пор сожалею, что оказался втянутым в эту аферу. Теперь-то осознаю, насколько большую ошибку мы тогда совершили. К сожалению, 17 лет назад мы многих вещей не понимали. Не нашлось рядом мудрых товарищей, которые подсказали бы, как быть.

Лично против Садырина я никогда ничего не имел. И на чемпионат мира летом 1994-го поехал – как и все остальные спартаковцы. Но всё равно неприятный осадок остался. Из-за всей этой истории меня поначалу враждебно приняли некоторые болельщики ЦСКА – ведь Павел Фёдорович много для этого клуба значит. Наломали мы тогда дров, что тут говорить. Хоть и не по злому умыслу…

— Кто и как проводил "разъяснительную работу" с отказниками?
— Борис Петрович (Игнатьев. – Прим. "Чемпионат.ру") позвонил моей жене. Мы с Наташей посовещались и решили: надо ехать. Многие ещё тогда осознали, что были не правы, что второго такого шанса выступить на чемпионате мира в жизни может не быть. А ребята, которые не поехали в Штаты, знаю, об этом до сих пор сожалеют. Может быть, не все, но многие.

— С этими людьми отношения не испортились?
— Ни в коем случае. Если вначале и возникало какое-то недопонимание, то потом мы неоднократно встречались, играли вместе, и я не ощущал с их стороны неприязни или чего-то в этом роде. Сейчас нормально общаюсь со всеми – и с теми, кто поехал в США, и с теми, кто не поехал. Без обид. Если я тогда и совершил ошибку, то она заключалась в подписи под этим злополучным письмом, а не в последующем отказе от неё.

В 1994-м пострадали все – и тренер, и команда. Все эти передряги не могли не сказаться на нашем выступлении в Америке. Получилось оно, скажем прямо, бесславным.

ЗЕМЛЯ И НЕБО

— Вы дважды участвовали на чемпионатах Европы, столько же раз – на первенствах мира. И ни разу сборная России (СНГ) не вышла из группы. Невезение?
— Я считаю, что не хватало в ту пору чёткого взаимодействия между командой и федерацией. Не было взаимопонимания. Не между игроками, нет. Между футболистами и функционерами. Постоянно происходили какие-то конфликты на почве рекламных контрактов, экипировки и т.д. Ребята, уже поигравшие за границей и повидавшие, как всё устроено там, не желали беспрекословно мириться с диктатом чиновников, отстаивали свою точку зрения. На этой почве и вспыхивали конфликты. В 1994 году в США, в 1996-м – в Англии… Да и в той же Швеции в 1992 году нет-нет, да и возникали напряжённые моменты. Только после Евро-1996 ситуация стала меняться в лучшую сторону, хотя и на чемпионате мира-2002 некоторые организационные шероховатости ещё имели место. Теперь-то всё иначе – сборной создан режим максимального благоприятствования. Я знаю, о чём говорю – ведь вся подготовка к последнему чемпионату Европы проходила на моих глазах.

— Вам, кстати, не обидно за земляка Семака? Хиддинк лишил его капитанской повязки, Адвокат и вовсе вывел из состава сборной…
— Моё мнение: Семак ещё пригодился бы сборной. Я понимаю, что Сергей уже не юн, что конкуренция на его позиции очень высокая, но наличие такого человека в коллективе – это большое подспорье для команды. Нельзя взять и выбросить из команды всех ветеранов – должна быть преемственность.

— Вам доставляла моральное удовлетворение чиновничья работа в РФС?
— Любая работа идёт на пользу – даже подметание улиц. Мне эта работа позволила увидеть наш футбол с совершенно другого ракурса. На многие вещи посмотрел иначе. Какие-то моменты не понравились. Это было познавательно.

— Обычно футболисты после завершения выступлений идут в тренеры, реже – в судьи или агенты. А вы вдруг функционером сделались. Почему?
— Закончив играть в футбол, я год вообще ничем не хотел заниматься. Просто отдыхал. Потом собрался поступать в Высшую школу тренеров – тут Мутко и предложил поработать спортивным директором в федерации. Что такое по своей сути спортивный директор? По большому счёту, это второй человек после президента. Не я это придумал – меня Фернандо Йерро в курс дела ввёл; он сейчас занимает аналогичный пост в испанской федерации. В Испании я и с тренерами юношеских команд плотно общался, выяснял, как построена работа у них. Ведь практически все футболисты, которые стали чемпионами Европы и мира, выигрывали аналогичные турниры по юношам. Подготовка резерва отлажена на высшем уровне. То, что увидел там, я хотел в каком-то виде осуществить здесь. Что-то получилось, что-то – нет. В любом случае я благодарен Виталию Леонтьевичу за этот опыт.

КОГДА БЛИЗКИЕ ДАЛЕКО…

— Сколько времени вы уже в отрыве от семьи?
— В отрыве – громко сказано. Примерно раз в месяц мы встречаемся с женой – в Москве ли, в Овьедо или на нейтральной территории, где-нибудь в Европе. С детьми реже общаюсь, это да. Последний раз виделись ещё в мае.

— А как поживает в Испании ваш гимнастический клуб?
— Функционирует. Бюджет формируется из родительских взносов и небольших дотаций со стороны города. Прибыли он не приносит. Денег хватает на зарплату тренерскому составу да оплату коммунальных услуг. Наташа там президент и тренер в одном лице. А дочь Евгения в этом клубе занимается и уже входит в состав сборной Испании. Даже на юношеские Олимпийские игры в Сингапур ездила.

— Сын по отцовским стопам не пошёл?
— Нет. Раз привёл его в футбольную школу – не понравилось. Пошёл в плавание. Но когда встал выбор – спорт или учёба, – Виталий выбрал школу. Учится хорошо.

— Сколько им сейчас?
— Дочке 15, сыну в январе исполнится 18.

— А для вас, получается, в Испании не нашлось занятия?
— Как видите. Во-первых, у меня лицензии не было для тренерской деятельности. А во-вторых, там и своих кадров хватает. Бывшему футболисту, к тому же иностранцу, не так-то просто устроиться по специальности.

— Хоть кто-то из коллег, обосновавшихся в Испании, себя там реализовал?
— Хм, так сразу и не скажу… Ледяхов без работы, Никифоров – тоже. Попов – здесь, Карпин – здесь. Бесчастных и Радченко – тоже в России. Вроде бы у Перепаденко был в Испании свой бизнес – точно не скажу. О Мохе и Касумове давно не слышал. Галямин, Кузнецов и Корнеев вернулись. Дима Черышев одно время работал в структуре мадридского "Реала", но сейчас, насколько я знаю, тоже безработный. По-моему, только Ильшат Файзулин там устроился по тренерскому профилю – в школе "Расинга" работает.

СЮРПРИЗ ДЛЯ МУТКО

— От кого исходила инициатива вашего приглашения в ЦСКА?
— От Гинера. Я находился со сборной в Петербурге, когда позвонил президент ЦСКА. "Есть важный разговор, когда будешь в Москве?" — без долгих предисловий спросил он. Я ответил – 10 сентября, у нас ещё впереди был выезд в Уэльс. По прилёту домой, как и договаривались, набрал номер Евгения Ленноровича. "Есть работа, — сообщил Гинер по телефону. – Можешь подъехать в клуб?". Приехал, там уже Хуанде Рамос. Гинер вкратце изложил детали своего предложения, я сказал: "Согласен". В тот же день поехали на базу знакомиться с командой…

— А как же РФС?
— Когда я освободился, звонить Мутко уже было поздно. Ночь на дворе. Перезвонил ему наутро. Мне показалось, Виталий Леонтьевич нормально воспринял эту новость. Хотя, возможно, немного обиделся, что я не сразу сообщил ему о своём решении, а только утром.

— Что за история вышла с армейским шарфом?
— Я слышал гадости, которые кричали в мой адрес с трибун. И даже знал, кто настраивает людей против меня. Был там один активист. Старался не реагировать на всю эту грязь. А после победы над "Спартаком" болельщики попросили пустить их на базу, пообщаться с командой. Никто не вёл себя неадекватно – только этот товарищ и "наезжал" на меня. Тогда братья Березуцкие и Акинфеев стали на мою защиту. Постепенно выкрики с трибун прекратились. А на предсезонной встрече с болельщиками пристал ко мне другой молодой человек: поцелуй, мол, шарф и эмблему. Я это сделал с единственной целью – остановить поток негатива.

Я не считаю, что тем самым предал "Спартак". Я всегда уважал, уважаю и буду уважать эту команду и её болельщиков. Я не хочу быть яблоком раздора между поклонниками ЦСКА и "Спартака". Именно между болельщиками – потому что клубы и их игроки всегда поддерживали уважительные отношения. На последнем дерби в "Лужниках" оскорблений с трибун уже не было – спасибо за это болельщикам обеих команд.

— Из вашего созыва "Спартака" командой уже руководили Чернышов, Черчесов, немножко Ледяхов, теперь вот Карпин. Вам не предлагали в клубе какой-нибудь должности?
— Предлагали. Черчесов, будучи главным тренером, звал в помощники. Однако я тогда не был готов к этому. Во-первых, не имел лицензии, во-вторых, стал ближе к первой сборной и хотел до конца пройти этот путь. Потом Карпин в качестве гендиректора предлагал войти в штаб Лаудрупа. А я ещё не освободился из сборной. Так Валере и объяснил.

— Должность второго тренера – даже в таком клубе, как ЦСКА, – это едва ли потолок ваших тренерских устремлений?
— Конечно, я хочу расти. Но на данный момент всем доволен. У меня хорошая работа.

— Чувствуете, что тренерское ремесло – это ваше?
— Да, моё. Я даже в разъездах со сборными всё время старался быть ближе к ребятам, к мячу. В юношеских командах с удовольствием в тренировках участвовал. Меня всегда и везде тянет к полю – всё-таки я футболист, а не чиновник. Потому я здесь, в ЦСКА, и хочу быть полезным этой команде.