«Старостин сказал: «С твоей фамилией пробиться в сборную будет тяжело». Но я не стал ее менять»

Критика — великая вещь. Без нее жизни нет

Это интервью никогда прежде не публиковалось. Мы с Валерием Рейнгольдом записывали его чуть менее четырех часов в 2013 году для книги, по не зависящим от нас причинам так и не вышедшей из печати, — и в итоге оно осталось в архивах.

По фразе: «Послезавтра позвоню Анатолию Константиновичу Исаеву, поздравлю его с днем рождения» удалось установить даже точную его дату — 12 июня 2013-го. Родной для Рейнгольда «Спартак» тренировал Валерий Карпин, сборную России — Фабио Капелло. Крепко досталось — таков уж был неподражаемый Валерий Леонидович — обоим, и далеко не только им…

Сегодня чемпиону СССР в составе красно-белых исполнилось бы 78. Завтра — девять дней с момента его скоропостижного ухода на ветеранском турнире в честь 110-летия со дня рождения легенды «Спартака» Владимира Степанова. В память о Рейнгольде (как же жаль, что не раньше, когда он был жив) я извлек из архивных глубин эту интереснейшую беседу.

Такую характерную для этого очень настоящего, веселого и честного человека, который обожал свой «Спартак», но всегда говорил о нем — да и обо всем! — то, что думает, и ему было глубоко наплевать на то, как на это отреагируют облеченные любой властью люди. В нем каким-то фантастическим образом не поселился внушавшийся любому советскому человеку страх сказать что-то лишнее. Он жил и говорил без компромиссов и внутреннего цензора. Таких людей сейчас становится все меньше и меньше.

«Не надо обижаться на критику! — восклицал Валерий Леонидович в нашем разговоре. — Критика — это великая вещь. Без нее жизни нет». Если мы с вами свободные люди, уверенные в честности того, что делаем, и не боящиеся ничьих оценок — с этим тезисом только согласимся.

А потому давайте рассматривать даже самую жесткую его критику, оценки людям и событиям, которые тогда дал Рейнгольд, как исторический документ более чем шестилетней давности. Не обижайтесь задним числом, тренеры и футболисты, если он по вам даже танком прошелся.

Он. Так. Думал.

Из ряда цитат видно, что порой его заносило — ну так не ошибается, тот, кто не рискует. Сегодня он о ком-то из этих людей мог бы высказаться совершенно иначе — в отличие от увлекательных рассказов о собственной жизни и карьере. Эту аудиозапись я обязательно передам родным духовитого спартаковского ветерана…

«Наши футболисты — это жирные коты»

— У вас был шанс в национальную команду попасть? — спросил я Рейнгольда.

— Был, и большой. Но там были некоторые нюансы из-за фамилии. Николай Петрович Старостин сказал: «Тебе в сборную тяжело будет пробиться с такой фамилией». Но я ответил, что менять ее не буду.

— Как это было?

— В 63-м году мы играли с тбилисским «Динамо» в Москве, обыграли его — 2:1, а у грузин балда (команда. — Прим. И. Р.) была такая! В «Лужниках» было 103 тысячи — и еще тысяч 50 ходило вокруг стадиона. Я вышел на замену при счете 1:1 и ближе концу как дал под крестовину в самую «девятку»! Мы выиграли — 2:1.

На следующий день Старостина вызвал к себе идеолог ЦК Михаил Суслов. И говорит: «Это что у тебя там за фамилия?» Николай Петрович — он сам мне потом рассказывал — ответил: «Посмотрите, как народ его принимает». Больше его на эту тему никуда не вызывали, прямых гонений на меня за еврейские или немецкие корни не было. Но время в политическом смысле было сложное.

— А какие корни все-таки превалируют?

— Еврейского побольше. Отец у меня был еврей. В ЦСКА играл Борис Разинский, в «Торпедо» — Давид Паис, а потом Миша Гершкович. Пробились не потому что евреи, а потому что талантливые ребята. Ну, а в сборную я не попал еще и потому, что там была страшная конкуренция. В том поколении можно было составить пять-шесть почти равных сборных. Одних крайних нападающих, кроме меня, сколько было — Апухтин, Численко, Месхи, Еврюжихин, Метревели, Хусаинов…

— Но быстрее вас было не сыскать.

— Да у нас многие были быстрые. Численко, Хусаинов, Месхи… Никогда в жизни не говорил, что быстрее всех. Ведь одно дело — просто бежать, а другое — на скорости еще и мяч контролировать.

Когда «Спартак» играл с «Торпедо» или с киевским «Динамо» — надо было видеть, что творилось в Лужниках. Такое было впечатление, что трибуны сейчас разломятся напополам и все рухнет. А какие футболисты! Уверен: будь у нас открытая страна, если бы мы могли выехать и играть за любую профессиональную команду на Западе, у нас бы половина высшей лиги играла в «Милане», «Барселоне» и где угодно. Великолепное поколение, просто чума. При том, что мы были зажаты, жили по инструкциям ЦК КПСС. Но был какой-то фанатизм, и таланты потрясающие!

Хотя никто этих ребят не обучал, условий не было. Что их могло обучать — Ширяевка? Пыльное поле без травы, которое во время игры пять раз машина поливала в перерыве? Все таланты рождались во дворе. И в следующем поколении так же было — Юра Гаврилов, Федя Черенков…

Это сейчас в футбольном мире творится полное безобразие. Ни за что деньги платят! Читаю, что Карпин хочет выставить Билялетдинова на трансфер. А как ты его отдашь, если он получает три миллиона евро? За что? Пешком по полю ходит, в Англии потерял все, что у него было. И не он один. Это был отвратительный опыт для наших футболистов.

— Но почему?

— Потому что играть не умеют. Они думают, что, если раз-другой по мячу ударили, то все сразу получится. Там надо полностью отдаваться игре, а они здесь привыкли дурака валять. Никто не зацепился, вообще никто. Там из России ждали игроков, которые любой клуб поднимут, а вроде известные наши футболисты так обкакались! И сейчас их все меньше и меньше зовут.

Это все от избалованности, разболтанности. Наши футболисты — это жирные, упитанные коты. Не дай бог что-то сказать им, тебе в ответ моментально прилетит, как Эмери от Дзюбы: «Тренеришка». Или Широков что-нибудь покажет трибуне.

Меня тоже зрители обижали часто. Кто-то Электричкой называл, а кто-то — Всадником без головы, бестолковым. Ну и что? Нельзя даже на Всадника без головы обижаться. Болельщик имеет право говорить все, что хочет, а футболист должен понять: он играет для него. Он из-за него стал миллионером. Не надо из себя никого строить, ты просто футболист!

Наше поколение отличалось от нынешнего. Мы были голодные, неустроенные, жили в безобразных условиях, но умели не обращать на это внимание. У нас единственной любовью был футбол. А когда я узнал, что мне еще и деньги будут за него платить… Я так и спросил Никиту Павловича Симоняна, первого моего главного тренера в «Спартаке»: «За что?» — «Как за что? За работу твою». Хотя профессии «футболист» тогда не существовало, и в трудовой книжке было написано — «инструктор по спорту».

«Синявский врал. Но как красиво!»

— Вы родились в феврале 1942 года. Мама рассказывала, как выживала с вами в голодной военной Москве?

— Сам не знаю, как мое поколение выжило. Матери по гроб жизни благодарен, не представить, через что она прошла. Уже после войны работала связистом, оператором в научном цеху у «Красных ворот», связанного с разработками Константина Циолковского. Это нас и кормило.

Отца у меня не было — ушел на фронт, потом вернулся, но бросил нас с братом и сестрой. Один кусок хлеба мы делили на троих. Только в 49-м карточную систему отменили, до того питались по карточкам. В итоге выросли приличными людьми.

А на то, что увлекся футболом, повлияла черная тарелка (радиоточка. — Прим. И. Р.) с Синявским, который так здорово вел репортажи, особенно из Англии, когда динамовцы туда поехали! Он вещал на всю нашу коммуналку у трех вокзалов, на пять-шесть квартир. Мне три года было, а я не то чтобы отчетливо, но помню.

С Вадимом Святославовичем потом познакомились. Хороший мужик. Он всегда приходил на наши игры с московским «Динамо», мы обнимались. Ну, врал… А как не врать? Это надо делать красиво, и у него получалось. Тем более что не по телевизору, а по радио, никто не проверит. Репортажи вел сумасшедшие!

А Озеров? Отец родной! Николай Николаевич говорил: «Валер, ни в коем случае нельзя показывать симпатию к какому-то клубу. И я старался не показывать, хотя за «Спартак» очень переживал». А сейчас комментаторы что творят!

— Вас же в 15 лет из «Динамо» в «Спартак» переманили?

— Там был скандал, конечно. В то время тяжело было переходить из таких военных организаций, как «Динамо». Тренером сборной Москвы по моему возрасту был спартаковец Васильев. Вот он и уговаривал: деньги, мол, будут платить. Но дело не в деньгах было, а в отношении к «Спартаку». Я ему и в динамовское время симпатизировал — влюбился в эту команду, когда увидел, как она «Буревестник» из Кишинева 9:2 разнесла.

И перешел. Месяц не давали играть, но потом разрешили. Конечно, рисковал, потому что руководство «Динамо», великие динамовцы — Соловьев, Семичастный — сначала уговаривали, а потом прямо угрожали. Но вышло так, как вышло, и я об этом абсолютно не жалею.

А то, что меня «Динамо» меня подметило, — это случай. Леонид Соловьев, игравший центральным защитником и живший на Новой Басманной, шел мимо, а мы, пацаны, мяч гоняли. Остановился, подозвал меня, написал записочку, попросил на следующий день прийти с ней в «Динамо». Пришел, взяли в одну секунду, форму дали — и пошло-поехало.

— В 59-м году вы выиграли Кубок России среди производственных коллективов в одной команде с будущими великими хоккеистами — братьями Майоровыми и Старшиновым.

— Мы с Борей и Славой по сей день дружим, они зовут меня на хоккейный «Спартак», я вручал даже приз лучшему игроку матча! Они играли только в Москве, а на финальную часть не ездили. Борис с Женькой здорово бежали, были крайними нападающими, злыми, как в хоккее. Конечно, они могли бы и в футбол заиграть. Славка все-таки бежал слабовато. Боролся — да, но у нас же не хоккей.

С хоккеистами-спартаковцами мы вообще дружили. С Виктором Шалимовым, Владимиром Шадриным. Шалимов рассказывал: Брежнев приходил на матчи своего любимого ЦСКА и иногда… засыпал. Первый период закончился — а он храпит. Сразу включали музыку погромче, чтобы храп не был слышен.

— Вернемся к вашей юности.

— Я был моложе всех, 17 лет, быстрый, вот меня той команде и взяли помочь. Закончил восемь классов, и Николай Петрович, взяв меня в дубль, сказал: «Мы потом тебя в вечернюю школу молодежи отправим, а пока устроим в артель, чтобы деньги были. Мы не имеем права пока тебе платить — слишком молодой.

И вот нас с Толиком Фирсовым, гениальным хоккеистом, устроили в артель в Лялином переулке. Получали три копейки, конечно, но я вроде как уже работал, поэтому меня и имели право заявить на кубок производственных коллективов. Хотя что это была за работа? Приходили, носили работягам-болельщикам водку и уходили.

А финал тот проходил в Тбилиси. Выиграли его 1:0 у команды краснодарского электролампового завода. Я был моложе всех лет на пять-шесть, и этот опыт наверняка помог мне в настоящий «Спартак» попасть.

Хотя, честно говоря, не думал, что заиграю. Мы жили в одной комнате с Севидовым, и Юрка дал мне важнейший совет: «Делай свое дело, как играл в пацанах — так и здесь играй. Никого не слушай — ни Симоняна, ни Дементьева, ни Старостина. Делай то, что умеешь делать. Природа дала тебе скорость — и используй ее при каждом соприкосновении с мячом. Насколько тебя хватит — настолько и хватит». Хватило лет до 28, когда скорость начала падать.

Или Тищенко Николай Иваныч, который со сломанной ключицей в полуфинале Олимпиады в Мельбурне играл, — золотой человек! Любил говорить мне: «Сильнее тебя никого нет. Что бы тебе Симонян или Дементьев ни сказал — ты самый сильный!» Психологически это очень помогло.

Все это поколение были потрясающими людьми. Уже не играя за «Спартак», они все были в нашей раздевалке, когда мы приезжали в Лужники на матчи. У нас двери были открыты, и туда все входили — Тищенко, Парамонов, Сальников…

— То есть как? Они уже не были в команде — но были в раздевалке?

— Да! Это была одна семья. Свои люди, посторонних нет. Встанут в уголке у стенки и смотрят. Сами, без разрешения, к тебе не подойдут. Сначала Симонян как главный тренер говорит, на что надо внимание обратить, потом Николай Петрович. А когда все это закончится, Старостин скажет: «Подойдите, подскажите». И Никита Павлович это приветствовал, потому что в схемы нас не загонял. Разрешал, допустим, нам с Хусаиновым меняться краями, когда что-то не идет.

Или играем с ЦСКА. Выхожу против Володи Пономарева, игрока сборной, очень быстрого игрока. Тот же Тищенко ко мне подходит: «Не подпускай его к себе, договорись с Амбарцумяном: только он на тебя бросается, ты с ним в «стеночку» — раз, и набираешь. Пока Володька развернулся — тебя уже нет».

И это работало, потому что мы понимали, какие люди нам это говорят. Такой опыт громадный! Вот что такое преемственность. А кто сейчас Дзюбе это подскажет, когда он зацикливается на чем-то одном — и не получается? Талант-то потрясающий!

— Сможет он выйти на новый уровень?

— Нет. Ему 25 почти, когда уже возвращаться? Характер он иногда показывает, но побольше двигайся! Как он прыгает — с таким-то ростом, фигурой, с шикарной фактурой? Прыгни, локоточки поставь, кому-нибудь засади. Вместо этого он все время валяется на земле. Так не годится. Думаю, что ничего у него уже не получится.

При ста тысячах бегал от Маслаченко, когда засадил ему мячом в лобешник

— Когда из коммуналки в свою квартиру переехали?

— В 62-м году после чемпионства «Спартак» дал мне однокомнатную квартиру на проспекте Вернадского. Это было еще до женитьбы. Хотел с родителями туда уехать, но Николай Петрович говорит: «Ну какие родители? Тебе надо отдыхать. Поживешь один, а там видно будет».

В то время получить квартиру было великим счастьем. «Спартак» мне их дал три. Команда была бедная, но руководство Москвы болело за «Спартак» и делало для игроков все, что возможно.

— Прозвище у вас какое было?

— Симонян любя звал — Рейнгольдик. Логофет почему-то прозвал Кисой. А Маслаченко — Рексом. Потому что быстрый. Однажды от него я и убежал. Прямо на поле.

— При каких обстоятельствах?

— Выходим на разминку против «Динамо». Маслак говорит: «У меня мандраж какой-то, побейте». В один из моментов он мяч отбивает, и я метров с шести как ему дал в самый лобешник! Кепка у него была красивая, букле, в Столешниковом покупал, — в «девятку» влетает. И он как за мной припустил!

Сто тысяч смотрит, я от него несусь. Поди догони. В это время Николай Петрович выходит из раздевалки, садится на трибунку там, где раньше сидели запасные, очки протирает, смотрит — и ничего понять не может. Мы бежим по гаревой, команда по пустым воротам бьет. «Никит, — спрашивает он Симоняна, — а что эти два … (дурака) делают, Маслаченко с Рейнгольдом?»

Тут выходит судья, Ваня Лукьянов, хороший арбитр был! Дает нам свисток построиться в тоннеле, а я в песочную яму встал. Лукьянов говорит: «Не могу вас вывести, потому что Рейнгольда нет, давайте его сюда». Маслаченко мне орет: «Иди, не трону». Я подошел, он мне в ухо говорит: «Забьешь — я забыл».

В итоге я пенальти заработал, и мы выиграли. Лева, Лев Иваныч, при выходе один на один двинул так, что меня нашатырем откачивали. Я вправо его обкидываю, и он мне двумя руками как дал! Глаза открываю — и в это время Геша Логофет бьет пенальти. Забивает и говорит: «Тащи, Вася». Яшину, лучшему вратарю мира! Лева взял мяч из пустых ворот — и как засадил! Только по Логофету промахнулся и попал в Славку Амбарцумяна, а рикошетом от того — в Гилю Хусаинова. Тот поворачивается: «Лева, ну я-то здесь при чем?» — «Да ты вообще шпана!»

Но на Яшина никто обид не держал. Идем в автобусы, он мне в коридоре говорит: «Валер, понимаю — больно, я не прав. Но это футбол». — «Лев Иваныч, какие проблемы? Все нормально!» — «Но этот хам Логофет! Какой я на … Вася!» И все это было совершенно по-футбольному. А Яшин перед тем за нас ездил во Францию играть, и мы с ним в одном номере жили.

— Вы хотите сказать, что он на те игры в спартаковской форме выходил?!

— Нет. «Спартак», усиленный Яшиным и Витей Понедельником, поехал на один матч как сборная Москвы. Первый тайм Лева стоял, второй — Маслак. В номере у Яшина было три блока «Беломора», и он смолил папиросы одну за другой. И говорил: «Кури, Валера, я знаю, что ты куришь» — «Да как можно, Лев Иваныч!» — «Кури, твою мать, сюда никто не зайдет».

— Понедельник же мог по-настоящему в «Спартак» перейти?

— Он и перешел ненадолго, мы с ним в паре играли. Но астма его замучила, и Витя закончил (так и не сыграв за «Спартак» ни одного официального матча. — Прим. И. Р.).

— В 62-м Маслаченко долго не разрешали перейти из «Локомотива» в «Спартак».

— Да, скандал был, работники ЦК уже подключились. Но Николай Петрович был вхож к Суслову, и вопросы решались на таком уровне.

— Если бы Маслаченко тогда не пришел — не стали бы чемпионами?

— Думаю, нет. Вратарь от бога! При этом как цапля — все пальцы от переломов гнутые. А хватка — мертвая.

— Владимир Никитович рассказывал, что через своего тестя, влиятельного человека, помогал вернуть Старостина после его увольнения из «Спартака» в 65-м.

— Так и было. Профсоюзы накатили на Николая Петровича, убрали его. Назначили Сосульникова, партизана какого-то. Потом вдруг пришел Петя Болотников, марафонец, олимпийский чемпион. Сказал: «Я у вас буду начальником». Приехал весь в медалях, штук 50 навешал на пиджак — тот тяжеленный стал. Нетто отреагировал так: «Вот такой человек будет у нас начальником». Но его так и не назначили. А Старостина после сезона вернули назад.

Вообще, Маслак был классный парень! Несколько лет назад, когда он еще был жив, ребята с НТВ-плюс подарили мне кассету с нарезкой моментов из матча с «Марселем», когда я забил. Она так меня обрадовала! 3:0 вели в первом тайме, а потом Маслак там такие напускал… Французы навешивают — он мимо пролетает.

Я посмотрел и говорю: «Володь, ты видел эту кассету? Ты же пеночник, и стоял у нас в «Спартаке» по блату». Он ржет, и я ржу. Классно, когда люди с чувством юмора. А вратари — все пеночники! И если приз лучшего игрока матча голкиперу дают — значит, команда вообще не играла!

Пробил мимо ворот — и сбил мороженщицу, проходившую по первому ряду

— Слышал замечательную историю, как вы в высшей лиге мячом в мороженщицу во время игры засадили.

— Так, что она вместе со своим сундуком упала! Тогда же они как ходили по трибунам — спереди ремень, а сзади сундук, из которого пломбир вытаскивали. Один на один выхожу, как дал — а мяч чуть-чуть мимо пролетел. А по первому ряду, на свою беду, идет эта мороженщица — и на поле, конечно, не смотрит. Так она и брык — свалилась со своим мороженым. Народ хохочет, пломбир весь рассыпался. Юрка Севидов мне кричит: «Только мороженщицам забивать и можешь!»

— Вы же даже Сергея Сальникова на поле застали, который был на 17 лет старше вас.

— Вышел вместо него с «Жальгирисом» на «Динамо» и забил гол. С ума сойти! Шутник был, опеку взял надо мной. Говорит: «Я в день игры проверю. Если у тебя лоб блестит — отыграешь на «пятерку», если нет — ничего не получится». Утром к зеркалу подхожу, к соседу по номеру Севидову поворачиваюсь, он говорит: «Не блестит!» — «Сделай что-нибудь! Помажь бриолином!» — «Он увидит!»

Чуть-чуть помазали. Сальников заходит: «Блестит. Но не так. Ну ничего, игру не провалишь». Такие были шутки и обычаи. Еще объяснял, как с первой ноги бить, не пропускать под дальнюю, правую, даже если она рабочая. Или: «Запомни — мяч должен лететь штык-лопатой!»

— Это как?

— На высоте 40 сантиметров. Потому что на такой высоте мяч, с одной стороны, не застрянет, а с другой, не улетит выше. Может быть какой-то рикошет. Мы это все впитывали.

Сергей Сергеевич любил красиво одеваться. В зеркало смотрел, что по тем временам редкостью было. В послевоенные годы говорили, что самый красивый футболист — Бесков из «Динамо», но Сальников не соглашался: «Самый — это я!» Всегда подтянутый.

И в то же время — неряха сумасшедший! Как снимет костюм — трусы и носки рваные. Бутсы кидал в угол. Непонятно, как все это в нем сочеталось. А какой он злой в двусторонках был! Ему 40 лет, а он носится, в стыки идет. «Я тебе сейчас врежу», — говорит. Приходилось отвечать: «Ты меня сначала поймай!»

— Легенда все-таки или правда, что Сальников был внебрачным сыном Николая Старостина?

— Думаю, что правда, многие об этом говорили.

— Сальников же и главным тренером «Спартака» полгода при вас был. Почему убрали?

— Не убрали. Сальников за деньгами поехал в Шахты Донецкой области. За год такой куш сорвал в команде класса «Б»! (тут Рейнгольд перепутал — Сальников работал в Шахтах в 1961 году, за шесть лет до того, как возглавил «Спартак». — Прим. И. Р.)

— Какими вспоминаются братья Старостины?

— Джентльмены! Одевались красиво. Их костюмы с иголочки, галстуки — это был пример для всех. Ботинки всегда начищенные… Когда мы приезжали в Тарасовку, и Николай Петрович встречал нас в таком виде — это сразу внутреннее уважение к человеку вызывало.

Красиво говорили, много шутили — и все по делу. Для ребят делали многое — квартиры пробивали, телефоны ставили (а тогда это было непросто), разные бытовые услуги обеспечивали. Как таких людей не любить?

Андрей Петрович обожал на ипподром съездить, на лошадок ставки сделать — заводной парень был! При этом такого уровня человек, что стал одним из руководителей федерации футбола СССР и начальником команды в сборной. Яркие, видные люди. При этом без какого-либо высокомерия по отношению к другим.

— А как Николай Петрович объяснял, что сделал только закончившего карьеру игрока Симоняна главным тренером «Спартака»?

— И Романцева! Если брать всю историю клуба, то все, кто тренировал красно-белых — спартаковцы. За редчайшим исключением. Николай Петрович вообще со стороны никого не брал, кроме Бескова, которого всучил ему Андрей Петрович, родной брат. Они с Константином Ивановичем в связке работали в сборной. Иначе Бесков никогда порог «Спартака» не переступил бы. Но и Андрей, и вслед за ним Николай Петрович не ошиблись. Как тренер Бесков — талант сумасшедший. И многое сделал для «Спартака».

Когда Капелло выгнал с лавки отца и братьев Месси — думал, у меня волосы на голове вырастут!

— Как у поколения, которое играло с Симоняном, хватило такта и гибкости перестроиться и изменить отношения с недавним партнером на подчинение главному тренеру?

— В команде к нему было потрясающее уважение. Его любили и те игроки, которые при нем закончили. Не обижались, а желали успеха. Хотя представляете, как ему было сложно попрощаться со всеми теми, с кем он рядом играл. С Ильиным, Исаевым, Тищенко, Масленкиным… И сделать это тактично, чтобы люди с такими достижениями это поняли и приняли.

Многим казалось, что команда после ухода этого поколения еще нескоро возродится. А мы в 62-м чемпионами стали. Исаев с Ильиным в первом круге еще выходили, но потом молодежь их переиграла, и Симонян это вовремя понял. Это как же аккуратно надо было сделать, чтобы никакого разброда в коллективе такое решение не вызвало! Таким было уважение к Никите Палычу в команде.

Иногда надо выходить и играть за тренера. Когда проходит слушок, что тренера хотят снять с работы, ребята должны собраться. Конечно, не это поколение, где одни легионеры. Как, например, вдолбить Инсаурральде или Парехе, что надо сыграть за тренера? Им по фигу, они не поймут. А мы в 62-м вышли за Никиту Палыча и Николая Петровича в Ташкенте, в дикую жару. Слышали, что пришла телеграмма: в случае неудачи будут оргвыводы.

После первого тайма проигрывали — 0:2. Старостин заходит в раздевалку, смотрит… «Да что мы будем говорить — они ничего не понимают», — и выходит наружу. А мы все понимали. Перед выходом на второй тайм Толя Крутиков говорит: «Ну мы что, вообще с ума посходили, в футбол разучились играть? Пусть даже проиграем — но хоть покажем что-нибудь! Нельзя так ходить!» Вышли и так начали их терзать, что нас уже не остановить было. Оглушили хозяев, и они уже ничего не могли сделать.

— Вы же победный гол забили.

— Да, под перекладину. И после этого мы перевернули сезон и стали чемпионами. Тренеры должны быть такими человечными, как Симонян, которого я считаю лучшим тренером в истории «Спартака». А то вот слышали, как Капелло выгнал со скамейки отца с братьями Месси? Это полный … (конец)!

Играли в Латинской Америке товарищеский матч друзья Месси и Неймара, команду Лионеля, так вышло, тренировал Капелло. Месси пригласил своего отца и двух братьев, сказал им сесть там, где и запасные — на скамейке. В это время Фабио приходит руководить с командой и прогоняет их с лавочки. Полицейский что-то ему шепчет, а он продолжает: валите, валите. Они трое встали и ушли, после чего Месси на пятой минуте перестал играть и покинул поле. Когда это показали — думал, у меня волосы на голове вырастут! А у нас это замяли. Один раз показали случайно, но дальше, чтобы Капелло не трогать, развивать тему не стали. Значит, нашим СМИ дали указание об этом не напоминать. Сумасшедший дом!

Считаю, что должен говорить об этом. И рад, когда журналисты произносят хорошие слова в мой адрес, звонят: «Валерий Леонидович, не хочу больше ни у кого, кроме вас, брать интервью — сплошные жопошники! Даже футболисты-ветераны ничего толком сказать не могут!» Объясняю им: они работают. Сегодня вякнут что-нибудь, а завтра придут — а его сняли с работы. Меня же снимать неоткуда.

В одной статье написал в очередной раз, как гробят «Спартак». Так мне стали угрожать: «С огнем играешь. Забыл про Юру Тишкова?» А я продолжал и буду продолжать писать и говорить только правду!

— А почему не стали работать в футболе после карьеры игрока?

— Не было желания. Работа в спорте — это разврат. Идти туда, где ты от кого-то зависишь, кому-то в одно место смотреть, как Попов Карпину — это я не сумел бы. Пошел в строительство, знакомый болельщик устроил поблизости от дома на МЛРЗ — локомотиво-ремонтный завод, где он работал председателем профкома.

У меня была больная тема — детей воспитать нормально. Побыть дома. Если бы пошел в футболе дальше — может, и развелся бы. И я дал себе обет: больше с футболом связан не буду. За ветеранов сыграть — это пожалуйста. Перестал это делать после того, как на моих глазах сначала Сергей Сальников в День Победы в Зеленограде начал снимать майку и умер, а потом — Коля Абрамов. Понял: ни к чему это.

12 лет работал директором стадиона в Перово, трибуну построил, забор сделал — не впустую там время провел. И в плане семьи есть чем гордиться. Старшая дочка Лена — выпускница юрфака МГУ, стала полковником в Генпрокуратуре. Младшая, Катя, на пять лет младше, закончила финансовую академию. Я дал им образование, выполнил свою миссию и ни в чем перед ними не виноват. Все, что мог, детям дал!

— Вы же с женой столько лет вместе!

— Скоро 50 будем отмечать. Она моя первая и последняя. Как и я у нее. Мы счастливы вместе. А на футболе она только один раз была. Только потом, когда я закончил играть, поняла, что это за профессия — до этого ей было как-то до фонаря. На воспитание двух наших девочек все время у нее уходило.

Я первый из нашего поколения женился, свадьбу гуляли в доме Володи Высоцкого, и сам он заглянул нас поздравить — как и Олег Табаков, и Олег Ефремов. Юрка Севидов свидетелем был.

Поддали там, правда. Когда ехали невесту забирать, Севид Логофету машину разбил. Отец подарил Юрке «Форд», а Генка только «Волгу» новую купил. И Севид ему на Каширке как в ж… дал! Подбегает милиция: «Ой, вы что, пьяные?» Говорю: «Слушай, капитан, мы сами разберемся, уйди отсюда». — «Да кто вы такие, как разговариваете с сотрудниками при исполнении!» А как узнал — смягчился: «Что ж вы, ребята, друг другу машины бьете?» Ну подумаешь, разбили. Все нормально!

А как мы с ними помогали друг другу мебель покупать, тащили ее. Когда квартиры начали получать, Юрка договорился с каким-то директором мебельного магазина. Поехали купили мне такую ерунду, шкаф из толстого дерева. Двадцать грузчиков еле дотащили. Жена увидела — ахнула: «Вы пьяные это, что ли, покупали? Выбрасывайте его через балкон!»

Севид вообще был рубаха-парень. Мы не были жадными, алчными. Ну да, любили посидеть в ресторане. Эх, как же скучно без них жить. Молодыми совсем ушли. Обидно…

Вторая часть интервью — в среду