Ушел из жизни Валерий Рейнгольд. Том Сойер нашего футбола

Он был озорной старик. Черт возьми, как жаль. Когда такие уходят, принято говорить — «казалось, он будет всегда»…

Но ведь действительно казалось. На стене его квартиры висела застекленной древняя полоса «Спорт-Экспресса». Была у нас такая рубрика — «История в фотографиях»…

Я встал около, долго рассматривал. Все это было словно о нем и не о нем. Потому что рядом со мной стоял мальчишка со звонким голосом и цепкими глазами. Чуть поблекший, но не растерявший главного Том Сойер.

Настоящий рыжий.

**

Он доставал какие-то черно-белые пленки с играми времен царя Гороха. В мутной толпе выхватывал фигуру — будто впервые видел:

— Я, я! Смотри!

Я смотрел. Юный Рейнгольд бежал быстрее всех, это факт.

**

Странно все закольцевалось — Рейнгольд ушел почти в ту же дату (разница — один день), когда скончался Юрий Севидов. Лучший друг юности. Только Юрий Александрович — десятью годами раньше.

Я не могу понять, почему от того «Спартака» 60-х никого не осталось. Почему почти никто не дотянул до восьмидесяти. Зачем вы так поторопились, любимые наши? Кто расскажет нам про тот волшебный футбол?

**

Как раз об этом мы говорили в 2011-м году. Кажется, вчера. Тем более, Рейнгольд не менялся даже внешне.

Мы с Сашей Кружковым напомнили о недавних потерях.

— Хусаинова и Севидова в прошлом году похоронили.

— Умерли с интервалом в шесть дней. А потом за неделю два вратаря — Ивакин и Маслаченко. Оба не пили, не курили, — тюк, и нету… Да многие могли пожить. Вот был у нас в «Спартаке» Леонард Адамов. В состав не проходил, отправился в минское «Динамо». Там раскрылся, играл здорово. Но выбросился из окна. Нашли на козырьке магазина.

— Мы даже знаем почему.

— Для нашего поколения секрета не было — его жена ушла к Саше Прохорову, вратарю. У Миши Булгакова судьба один в один. Прыгнул в окно, и с концами. Толя Солдатов и Володя Лисицын повесились. Слава Амбарцумян вышел в булочную, машина сбила у подъезда. Девять часов лежал на улице. Думали, пьяный и пьяный, пока кто-то с собачкой не вышел. Скончался в больнице не от удара, а от пневмонии. Володю Редина сын поколотил. Пришел в поликлинику за помощью и в коридоре умер. Вася Калинов пропал без вести. Володю Поликарпова омоновцы до смерти забили ногами. Валера Воронин попрошайничал на Автозаводской — кто даст, кто не даст, кто пива плеснет. Опустился страшно. А спортобщество, которому посвятил жизнь, от человека отказалось. Как отказался от меня сейчас «Спартак».

**

Горячность обходилась Рейнгольду в жизни дорого — «Спартак» не платил ветеранскую пенсию. Долларов двести, что ли. Переживал ветеран страшно — не за деньги. Тьфу ему на эти доллары. Сам факт был обиден!

— Я-то обойдусь, — багровел Рейнгольд. — А Юру Фалина, Лешу Корнеева, Валеру Дикарева, того же Амбарцумяна хоронить было не на что. Коля Осянин ходит в рваных джинсах…

**

Баек у него было столько — успевай записывать!

Начиная с собственной фамилии. Мы выказали легкую настороженность — Рейнгольд поднял палец:

— Как-то пришел в Лужники Кириленко, член Политбюро. Услышал: «Что это за фамилия такая — Рейнгольд?» Старостина на следующий день вызвали в ЦК — а он ответил: «Рейнгольд хороший игрок, народ его принял». Суслов поддержал Николая Петровича. Вопрос закрылся. Помню, в Кельне играли — так мою фамилию объявили, и целая трибуна встала. Аплодировали.

**

— А вот медаль, смотри — именная!

Рейнгольд хватает медаль — да так, что чуть не срывают с вымпела. Поворачивает другой стороной, и мы видим — действительно, выведено гравером: «Рейнгольд». Сейчас таких не делают.

— Это за чемпионство 62-го года…

— Все как в тумане?

— Да все помню, — почти обиделся Рейнгольд. — Начали жутко. В июле едем в Ташкент. Из Москвы нагоняет телеграмма от профсоюзов. Никита Палыч ее на установке зачитал: «В случае неудачи сняты с работы Старостин и Симонян». А хитрые узбеки назначили игру на дневное время — там 50 градусов жары. Да поселили в гостинице на солнечную сторону. По пять человек в номер. Только успевали в мокрые простыни заворачиваться. В первом тайме быстро получили два гола. Толю Коршунова «скорая» увезла — солнечный удар. В перерыве стоим под ледяной водой, Симонян говорит Старостину: «Что им рассказывать? Пойдем отсюда». Развернулись и ушли. Тогда Крутиков рукава закатал: «Мужики, нельзя сдаваться! Проиграем, так с музыкой!» Вышли мы и разорвали «Пахтакор». На злости сыграли. Гиля Хусаинов два забил, я — один. После этого началась беспроигрышная серия. Ну истали чемпионами.

**

Уходят веселые люди. Способные рассказывать и показать в лицах. Нет Геннадия Логофета, с которым так сладко курилось нам на скамеечке в Тарасовке. Так слушалось и говорилось. Ушел Юрий Севидов — даже историю со сбитым на машине академиком, сломавшую всю жизнь, преподносивший театрально:

— Сейчас до метро поедем — десять таких ситуаций будет. Вот увидишь!

Я вздрагивал, помню.

Нет теперь Рейнгольда. Каждое слово которого читали — неважно, прав он или нет. Главное, он был славным футболистом и чудесным, неповторимым рассказчиком. Которых теперь в нашем футболе почти нет. Прошла мода. Слово обходится дорого. Но Рейнгольду было наплевать — он жил памятью в своих 60-х. Не собираясь приспосабливаться к дню сегодняшнему. Чего ради? Пенсии, что ли? Ну, нет…

А наш с вами футбольный мир стал чуть-чуть суше.