Борис Майоров: "Старостин сказал мне: «Ну и дурак ты, связался с хоккеем!»"

- Меня пригласили попробовать себя после смерти брата. Брат у меня умер в декабре 1997 года. Правда, он ещё при жизни предлагал попробовать вместе с ним, но я как-то всё отказывался. После его смерти мне предложили попробовать себя на телевидении в качестве комментатора, и я в январе 1998-го провел первый репортаж, это был матч Национальной хоккейной лиги: ночью, не очень привычно, «Вашингтон» с кем-то играл.

- Какими были первые ощущения у микрофона, насколько необычными они были в сравнении с тем, что было до этого?

- Вы понимаете, в чем дело, одно дело, если бы я пришел с улицы, сел к микрофону и стал бы рассказывать о бое быков, о нюансах этих боев и так далее. А я рассказывал зрителю о предмете, который хорошо знаю. И конечно это было огромным облегчением для меня. Безусловно, существуют какие-то нюансы в нашей работе, особенно в начале. Но нашелся человек, который мне очень хорошо подсказывал – тогда с нами работал Аркадий Фалькович Ратнер. Он имел огромный опыт телевизионной работы, много лет сам был комментатором, освещал футбол и хоккей, поэтому как-то он мне неназойливо в дружеской беседе подсказывал, что и как надо делать. Конечно, речь шла о каких-то стандартах или о подходах к комментаторской работе: как себя вести в паузах, в начале репортажа и т.д. Вот с этой точки зрения, я ему очень благодарен и считаю, что он мне в самом начале очень хорошо помог.

- На кого из коллег по цеху ориентировались на первых порах?

- Вы знаете, я в жизни много поиграл, в том числе и в сборной Советского Союза, и никогда ни на кого не ориентировался, никогда. У нас часто задают такой вопрос, который меня всегда шокирует, когда читаю какое-нибудь интервью: «Кто у вас был любимым игроком, на кого вы хотели ровняться?». Да ни на кого я не хотел ровняться! Ни когда играл, ни потом, когда работал, в том числе крупным начальником. Я был сам по себе. Точно также и в комментаторской работе. Это невозможно на кого-то ровняться, и потом надо следовать известной поговорке о том, что копия хуже оригинала. Что же я буду кого-то копировать, я тогда вообще ничего представлять из себя не буду. Поэтому для меня не было кумиров в комментаторской работе.

- Бывшие игроки у микрофона - не редкость, а вот комментирующих бывших тренеров единицы. Насколько опыт работы тренером помогает в комментарии?

- Он мне здорово помогает, потому что я знаю нутро тех событий, которые происходят на поле. Ни один комментатор, кто не попробовал тренерской работы, а тем более не попробовал игровой карьеры, не разберется в этих нюансах. А они существуют, причем существуют в каждой игре. Порой я не просто вижу, а чувствую как игра меняется: как именно, в какую сторону, чем всё это может закончится и так далее. Это именно за счет того, что я сам много играл и много работал тренером. Поэтому всё нутро психологии хоккея знаю.

- Какую задачу ставите перед собой во время репортажей?

- В первую очередь я хочу расшифровать зрителю то, что происходит на поле. Потому что то, что касается каких-то элементарных вещей, я абсолютно уверен, что зритель их знает, особенно тот, кто постоянно смотрит, болеет и читает прессу. А вот расшифровать то, что происходит на поле, я считаю, это обязанность комментатора. Я знаю, что многим мои репортажи не нравятся, кто-то, наоборот, отзывается о них с восторгом. Это обычное явление, и ориентироваться нельзя ни на тех, ни на других, что я, собственно, и делаю.

- Как сильно отличается работа комментатора на футбольной и на хоккейной трансляции?

- Надо сказать, что футбол я очень люблю, правда сейчас уже год как не работаю на футбольных репортажах, а раньше вёл и Лигу чемпионов, и чемпионат России, и на испанском чемпионате работал вместе с Васей Уткиным. Но сейчас я веду только хоккей. А различия хотя бы в том, что футболистов проще запомнить на поле, их одиннадцать человек и только, и они не так быстро бегают, получше картинка, видно передвижение мяча. С точки зрения комментатора для меня, например, футбол легче, чем хоккей: маленькая шайба, да не дай бог откуда-нибудь из Омска идет искаженная картинка, или как в Новокузнецке темно – для телевидения это гибельное дело. Поэтому футбол, конечно, легче вести, чем хоккей.

- А репортажи НХЛ и КХЛ сильно разнятся по картинке и по содержанию?

- Очень здорово разнятся. Особенно если трансляция в формате HD, то это вообще прелесть. Правда, я недавно вел репортаж матча из Риги – великолепнейшая картинка, я получил огромное удовольствие. Я скажу, что техническая сторона для комментатора тоже имеет очень большое значение. То подрывы картинки, то отсутствие титров, то тебе вместе с интершумом проходит какой-то посторонний звук – всё это, безусловно, мешает. При хорошей технической работе режиссера и звукорежиссера всё это порой превращается в удовольствие.

- Борис Александрович, вы столько лет в хоккее, насколько он менялся за эти годы и может ли вас чем-нибудь еще удивить?

- Как говорится, всё меняется, движется вперед. В дни моей зрелости, не только юности, не было, например, мобильных телефонов, сейчас они появились. Точно также в хоккее. Игра здорово уплотнилась, динамика игры выросла в несколько раз по сравнению с тем, что было. Я не очень воспринимаю восторги о том, что раньше в советские времена ох какие были команды, какие были игроки. Да были, но они соответствовали своему времени. Я не знаю, как бы сейчас выглядели звезды моего поколения: Локтев, Альметов, Александров, Виктор Коноваленко, Старшинов, да и я тоже на хоккейном поле теперешнем. Я просто не знаю, да и не собираюсь сравнивать. Каждому времени - свои достоинства и свои недостатки. По тем временам, а это шестидесятые, семидесятые годы мы были звездами, нами восхищались, и восхищаются, кстати говоря, до сих пор. Но сейчас хоккей стал гораздо быстрее, он стал агрессивней. Правила, во-первых, для того, чтобы он стал агрессивнее, изменились – разрешена силовая борьба на всех участках поля, а раньше её можно было вести только на своей половине. Поэтому изменения произошли очень серьезные. В чью пользу? Боюсь ответить на этот вопрос. Еще раз подчеркну, что каждому времени свои достоинства и недостатки. В теперешнем хоккее выделиться гораздо сложнее, надо быть архиталантом, чтобы стать звездой.

- Сейчас часто ходите в Сокольниках на «Спартак»?

- Хожу, обязательно. Когда могу, то хожу почти всегда. Это единственный стадион, который я всегда посещаю в течение зимы. За исключением ЦСКА и «Лужников», где по воле расписания мне приходится работать в качестве комментатора.

- А на футбольном «Спартаке» бываете?

- Очень редко. По телевизору игры стараюсь не пропускать. Я вообще много футбола смотрю, я очень люблю футбол и сам в молодости играл достаточно много. Естественно, как воспитанник «Спартака», переживаю за него, болею, возмущаюсь, радуюсь и так далее.

- Расскажите о том, как выходили на футбольное поле за красно-белых.

- Я коренной воспитанник «Спартака». Сначала начали играть с братом в хоккей с мячом, причем клюшку для хоккея с шайбой я впервые взял в 18 лет – очень поздно. А в футбол организованный я начинал играть в 17, после того, как школу закончил. Это был 1955-й год, я поступал в институт и играл за юношескую команду «Спартака». Два года отыграл в юношеской команде: сначала вторая юношеская, затем первая, потом меня сразу, как по возрасту в юношескую не проходил, поставили в первую мужскую команду. В те времена, а был 1957-й год, это было явление, недосягаемая высота для того, кто только что играл за юношескую команду, и тут сразу в первую мужскую команду. Мне, играя в чемпионате Москвы за первую команду, несколько раз предлагали попробовать себя в команде мастеров. Предлагал мне Николай Алексеевич Гуляев, был такой тренер в «Спартаке», предлагал Симонян, но я учился в институте на дневном отделении. Предложения начались года с 1958-го, у меня уже третий курс был, я же не мог бросить учебу. Одна из задач была – закончить вовремя институт. И я всё отказывался: «Времени нет». И наконец, в 1961-м году я защитил диплом, и буквально через неделю после защиты меня отправили в Тарасовку и говорят: «Давай, теперь уже всё ясно, институт закончил». И я вышел на поле во втором тайме за дублирующий состав, сначала против «Спартака» ереванского: забил гол, мы крупно выиграли. И после игры подошел к Симоняну, он был главным тренером «Спартака», и спросил: «Никита Палыч, когда на тренировку дубля приходить?». Он говорит: «Тебе не надо к дублю, приходи к основному составу». И через неделю я играл уже в основном составе против «Пахтакора», вторая игра была против «Кайрата» из Алма-Аты. Но я в 1961-м году отыграл уже один чемпионат мира в сборной СССР по хоккею и пришел на очередную тренировку, как раз после матча с «Кайратом», и Симонян со Старостиным мне сказали: «Знаешь, скандал в спорткомитете СССР, начальники очень возмущены, пожаловались Романову, председателю Спорткомитета СССР, что игрок хоккейной сборной играет в футбол. Давай решай: или ты в хоккее остаешься, а если в футболе, то мы за тебя будем биться». Честно говоря, я подумал: «Что копья-то ломать?». В хоккее я уже в сборной страны играю, а футболе – неизвестно что будет. Поэтому я для себя решил, что останусь в хоккее. Но и после этого много раз меня приглашали в футбол – дырки затыкал в дублирующем составе, то у них игроков не хватает, то еще что-нибудь. Я у них довольно часто играл за дубль. Даже однажды в Тарасовке играли с «Адмиралтейцем» из Питера, и как раз наша хоккейная команда мастеров жила на сборах в это время. Лето, август месяц, я был в хорошем физическом состоянии и так здорово отыграл за дубль, что Старостин в раздевалке сказал мне: «Ну и дурак ты, связался с хоккеем!».

- А правда, что когда вы играли в футбол в союзном первенстве зрители на трибунах начали кричать: «Шайбу! Шайбу!»?

- Так говорят. Я, честно говоря, не очень помню, не очень слышал, потому что когда ты выходишь, ты сосредоточен на игре. А тогда, когда я вышел на футбольное поле, меня же знали болельщики в основном по хоккею, что я игрок команды мастеров и игрок сборной СССР, а здесь они получают программки, где написано: «7-й номер, правый крайний, Борис Майоров». Да, я появился на поле, и говорят, раздались крики: «Боре шайбу, шайбу!», и вот с тех пор, это со слов Николай Николаевича Озерова, пошел это клич «Шайбу, шайбу!».

- За профессиональную карьеру вы выиграли множество наград, а после становились лауреатом государственных премий. Можете назвать самую дорогую вам награду?

- Трудно сказать. Есть 1962-й год, когда мы впервые со «Спартаком» стали чемпионами Советского союза, причем из ничего. Это первая настоящая победа. Плюс чемпионат мира 1963-го года в Стокгольме, первый, который мы выиграли после семилетнего перерыва. Это было связано еще с чем: мы оттуда ехали, и все у тренеров интересовались: «А дадут нам звание заслуженных мастеров спорта?». Это было очень почетное звание. Сейчас оно, с моей точки зрения, обесценилось. Чуть ли не всем подряд стали давать – дали даже Брылину за то, что он выиграл Кубок Стэнли. Хотя какое отношение НХЛ имеет к России? Это же не наше и не международное соревнование. Вот до такого абсурда дело доходит. А тогда это было очень почетное звание. Оно не считалось спортивным, оно считалось именно почетным. И это звание утверждалось в ЦК КПСС, Спорткомитет СССР выносил постановление в ЦК: «Вот этим людям мы хотим дать звание заслуженных мастеров спорта». И там это уже утверждалось.

- 40 лет назад выходила ваша книга «Я смотрю хоккей». Если я правильно пониманию, это был своего рода дневник воспоминаний?

- Не совсем так. Воспоминаниями эту книгу назвать нельзя. Она была основана на совсем других событиях. Дело в том, что я в 1969-м году не поехал на чемпионат мира из-за травмы. Это был последний мой чемпионат. А попал я тогда в Стокгольм туристом, и в книге был мой взгляд на то, что происходило на поле, на события в этом чемпионате мира. По поводу воспоминаний я на днях встречался с одним товарищем, который уговаривал меня заняться литературным творчеством, с его помощью естественно и с его участием издать книгу. Но это действительно будут воспоминания: как было, что было, с кем, кто есть кто и так далее. У меня было много предложений, но душа не лежала просто. Не был настроен на то, чтобы рассказывать о вещах, о которых в принципе не надо рассказывать. У нас как-то сейчас принято лепить всё в книжку или на экраны. Я не думаю, что такая откровенность должна быть. Я всё равно не посмею рассказать напрямую о многих вещах, свидетелем которых я был, и участником которых был.