Дмитрий Торбинский: «Злюсь я редко»

– Кем бы ты был, если бы не было в твоей жизни «Спартака»? Может, итальянцем?

– Лучше испанцем. Хотя при любых обстоятельствах я был бы самим собой – простым русским парнем из далекого Норильска, который безумно любит футбол.

– Но ты опять учитываешь «Спартак».

– Если не учитывать совсем… Не играл бы я уже в футбол, возможно. Уж до сборной бы точно не добрался.

– «Норникелем» бы довольствовался?

– Точно, в мини-футболе наверняка бы окопался.

– В «Спартаке» ты попал под интересную смену поколений, где Бесчастных жутко удивлялся Данишевскому, поправлявшему перед выходом на поле прическу.

– Поколения разные, друг другу непонятные. Для меня, кстати, то время было жестким. Но я молча работал. Дедовщины, конечно, не было, но при старших товарищах ходить со спущенными рукавами было невозможно. За это запросто можно было схлопотать. Даже физически. Хотя у нас до такого не доходило. Тогда я заметил, чтобы выжить в том «Спартаке» и получить шанс состояться в нем, надо было поменьше разговаривать и много вкалывать. Такая система была тоже неправильной, но она по-своему соответствовала времени. Если ты адекватно отвечал времени, в ответ на тебя смотрели с позитивом и в трудный момент поддерживали. Сейчас подобного микроклимата, совершенно не тепличного, уже не встретишь. Все уравнялось. И порядки того времени были неидеальны, и сегодня тоже мало где все в порядке, но в прошлом «Спартаке» был максимализм, а это такая струна, которая не позволяет застояться на месте.

– Динияр Билялетдинов имел схожее с твоим уважение к старшим игрокам, но не помешало ли оно ему, когда пришлось затянуть капитанскую повязку в «Локо»?

– Нет, здесь проблема сугубо спортивная. «Локомотив» стал другим, и игра не получалась у всех. Стартовал новый процесс, который стабилизируется до сих пор. Я вот тоже пришел в «Локомотив» и третий год топчусь на месте.

– Ты осознаешь, что нынче образовалось поколение еще новее, чем твое?

– Я живу сегодняшним днем. Не в смысле, что есть только сегодня, а завтра – как получится, а в плане понимания реалий. Если раньше «ветеран – молодой» – это был такой жесткий стык, то сегодня все по-другому и время не поменяешь. Сегодня человек моложе тебя может больше зарабатывать и раскованнее себя вести, но неправильно к этому цепляться. Прежнее понятие «старшак» больше неприменимо к реальной жизни. Движется рабочий процесс, в котором каждый имеет право на выбор личного пути.

– Понятие «напихать» тоже изживает смысл?

– Это немного другое. Напихать партнеру можно, но умей в этом формате и объяснить, чтобы до человека дошла информация, которую ты хочешь ему передать. По крайней мере, для меня это важно. Я понимаю, что в моем окружении есть молодежь, а я уже не совсем молодежь, но с теми, кто моложе меня на пять-шесть лет, я общаюсь на одном языке и не собираюсь учить их жизни, читать им лекции, проявлять какую-то строгость, гонять. По-моему, человек, чувствующий время, осознает это. Это и объективно подтверждается: если раньше тебя одного, в лучшем случае на пару с таким же «зеленым» бросали в топку, то сегодня молодежь более массово внедряется в основные составы клубов, и молодежная сборная помолодела. Когда я в ней играл, мне было двадцать два, кажется, года, в команде Колыванова много ребят, которым по восемнадцать-девятнадцать, двадцать лет.

– Говорят, Сергей Овчинников был больше чем вратарь для «Локомотива». Недавно вернулся Лоськов, событие ли это для клуба?

– Я не чувствую, что что-то кардинально изменилось в атмосфере внутри команды. А Лоськов играет так же, как раньше, только в движении немного потерял. Человек он простой, а для меня суперавторитет наряду с Титовым. Это два лидера лучших наших команд времен их расцвета. Они легенды, на которых я воспитывался, которым подавал мячи. Честь играть с такими людьми. Желаю Диме новых побед, а Егору, чтобы его постфутбольная жизнь получилась не менее успешной, чем футбольная.

– С Норильском тебя что-то связывает?

– Родные уехали, друзья остались. Еще по школе. Я бы слетал туда, но могу сделать это только зимой, когда там можно застрять на неделю-две из-за нелетной погоды. Рисковать отпуском не хочу.

– Ты как-то говорил, что рос в среде, где разных подростков хватало, многие наркоманами стали.

– И моя жизнь могла бы вполне сложиться нехорошо…

– Если бы не футбол? У темнокожих американцев вроде Аллена Айверсона эту роль играл баскетбол, у других бокс.

– Есть ли сходство Норильска с гетто? Останься я там, наверняка бы пришлось «все попробовать». Хотя не знаю. Я никогда не шел на поводу у толпы и не делал что-то только потому, что «так принято». В любом случае, у меня была цель, и за нее спасибо родителям. Благодаря им я понял, что в жизни нужно стремиться, а не плыть по течению. Они ведь сначала ради меня бросили Подмосковье и приехали в Норильск, на заработки, а потом ради меня же вернулись обратно.

– Когда ты впервые понял, что ценен как футболист, что можешь играть на рояле, а не таскать его?

– Никогда об этом не задумывался. Я до сих пор отношусь к себе строго, и, так думаю, чересчур. Мне чего-то не хватает.

– И в жизни?

– Нет, в футболе. В жизни у меня все хорошо. Я простой человек, не персонаж из высшего общества. Люблю быть поближе к людям, а не к вещам.

– Так почему в футболе у тебя недовольство, если не учитывать тех чертовых травм?

– Амбиции. На их фоне я постоянно собой недоволен.

– Егор Титов говорит, что в жизни человек один, а на поле или корте другой.

– Отчасти это про меня. На поле невозможно не быть агрессивным, а в жизни я агрессивен разве что в экстремальных ситуациях. Я редко злюсь.

– На что?

– Я считаю себя по-своему справедливым. Именно по-своему. Потому что у каждого справедливость своя, и вообще справедливости нет. Или у нас часто бывает так, что вроде бы что-то делается из соображений справедливости, но завершается все беспределом. Поэтому я для себя сам выбираю позицию по тому или иному вопросу, и когда вижу несправедливость (опять же, по моему мировосприятию), то я могу злиться.

– Если ты в жизни злишься так же, как на поле, то я сочувствую твоим оппонентам.

– Те эмоции, которые меня иногда перехлестывают на поле, я бы не назвал злостью. Это нечто другое. Просто я ненавижу проигрывать. Вдобавок во мне с детства крепко сидит чувство коллективизма и, когда у команды или у кого-то из партнеров что-то не ладится, то я стараюсь отработать за себя и за того парня. Вот и пытаюсь везде поспеть, отсюда и эти подкаты, которые порой оборачиваются против меня.

– От матча с «Зенитом» оправился?

– Трудно сказать. Ночь не спал. А на следующий день ждала сборная. Старые эмоции где-то глубоко в себе на время заморозил, сейчас питаюсь новыми. Благодарен Дику и ребятам за поддержку.

– Поддержка необходима, когда такой шквал критики и критиканства?

– В этом плане я счастливый человек. У меня есть семья, есть родители, есть друзья, есть люди, профессиональному совету которых я доверяю. В трудную минуту каждый из них готов подставить плечо. Другое дело, что я привык с неприятностями справляться сам. К критике отношусь нормально, а вот к уничижительным заявлениям... В жизни с глазу на глаз никому оскорбления не спущу. То есть, человек Торбинский хамства не простит. А вот футболист Торбинский понимает, что он представитель публичной профессии, что болельщики, особенно те, кто сидит в интернете, подвержены эмоциям. Я дал внушительный повод эти негативные эмоции выплеснуть на меня. Люди вникать в ситуацию не стали, выплеснули. Все логично. Какие у меня на них могут быть обиды? Претензии только к себе.

Моя задача независимо от того, критикуют меня или хвалят, всегда предельно проста – работать над собой и доказывать себе, тренерам, общественности, что футболист Торбинский достоин уважения.

– Ты, говорят, играл на фортепиано. Не жалеешь, что закончил?

– У меня и без него веселая жизнь. Дома лежит синтезатор, уже запылился давно, но послушать хорошую музыку я люблю.

– С Денисом Мацуевым знаком?

– Лично – нет. Однажды летели в одном самолете.

– Он любит смотреть футбол из-за ворот. Ты не хотел бы понаблюдать за ним со сцены?

– Интересная мысль. С удовольствием бы посмотрел, как он обращается с инструментом и на его эмоции. Техника и эмоции – в них мастерство и зарыто.

– Все как в футболе.

– Да в любом деле, которое любишь.

– Ты уверен в завтрашнем дне?

– Уверен. Только надо амбиции дополнять удовлетворением от их реализации. Здесь пока стагнация.

– Это не нагнетает пессимизм?

– Нет. С другом, являющимся одним из директоров компании, которая ведет мои дела и с моим отцом, могу часами обсуждать свою игру. И несмотря на то, что они меня нередко критикуют, да и сам я себе «пихаю» прилично, несмотря на то, что нынешний сезон не должен добавлять оптимизма, я теперь куда оптимистичнее смотрю в будущее, нежели раньше. По итогам моих многочасовых размышлений, копаний в себе, я наконец-то отыскал понимание, что мне ничто не помешает выйти на более качественный уровень. Мне двадцать шесть. По большому счету, еще лет шесть ударного футбола. Желания совершенствоваться хоть отбавляй. Сил – тоже. Проблем с весом нет, кондиции оптимальные. Восстановление у меня довольно легкое...

– Зато кондиций не хватало для юношеских сборных. Маленьким был.

– А я рад, что в них не играл.

– Почему?

– Потому что никогда не воспринимал их всерьез. Мне кажется, они коррумпированы. По крайней мере, были на тот момент. Мне ничего бы они не дали, эти юношеские сборные. Ну вот выиграли наши чемпионат Европы, а где новый народ в российском футболе? Может, кто-то имеет перспективу стать большим игроком, но это не значит, что он в юношеской сборной сделал серьезный шаг в профессиональном мастерстве. Из юношеской сборной Бразилии людей расхватывают, а представителей ее российского аналога никуда не берут. Я изучал азы футбола в «Спартаке» и делал свою работу правильно, вот это было действительно важно.

– А что значит «правильно»?

– До определенного момента не надо грузиться всякими тактиками и стратегиями, а просто играть в футбол. В детстве я был меньше других, мои ровесники взрослели быстрее, и я как-то вообще об этом не задумывался. Меня даже в сборную Москвы не брали. Я основной игрок «Спартака» в своем возрасте, а меня даже за Москву не зовут играть! Было обидно, но я был спокоен.

– Андрей Чернышов, некогда возглавлявший юношескую сборную, признавался, что ему не рекомендовали вызывать Билялетдинова по причине все тех же низких кондиций.

– А есть ли в принципе такое понятие как «недобор веса»?

– Наверное, есть у тех, у кого недобор образования.

– Я тоже так думаю. Вес тяжело сбросить, а вот набрать всегда можно. Тренер берет тебя за руку, ведет в тренажерный зал, составляет комплекс упражнений, фармакологию расписывает, и ты вскоре обрастешь мышцами. Если тебе это реально необходимо. У меня вес – 60 килограмм. Так на земле я никому не уступлю в единоборстве. Воздух – это специфика, нижний же бой зависит от характера, от резкости, от технических умений, а не от фактуры. Внизу у тебя в любом случае есть опора. Поэтому в современном футболе малый вес – не фактор при выборе футболиста. Все упирается в понимание футбола тренером. Вон в Англии разве играют слабаки? А Нани из «Манчестер Юнайтед» разве великан? Просто у него думающий тренер, знающий, какой футболист и для чего ему нужен. Испанцы вовсе чуть выше стакана, а мячом владеют так, что его не отнимешь.

– Что тебе было тяжелее проходить – «кресты» лечить или в Челябинске сидеть?

– Конечно, лечение. О Челябинске я не жалею, там я играл, оттуда попал в молодежную сборную.

– Страшно было в «Спартак» не вернуться?

– Нет, пошел бы по другому пути. Как Паша Погребняк. Доказывал бы постепенно свое право на большой футбол. Однажды я и сам хотел уйти из «Спартака», в 2007-м. Кстати, при Федотове. Подошел к Владимиру Григорьевичу и говорю, что не клеится у меня что-то, а я хочу играть, и предложение у меня есть… Таких моментов в футбольной жизни хватает у каждого, и практически никто не движется вверх перманентно. Профессиональный спорт – это ведь тоже дорога, тернистая, но и в ней когда-то начинается просвет.