Ворвался в «Спартак» из низшей лиги в 29 лет и тренировал легендарный «детский сад». Памяти Георгия Ярцева

В юности болел за «Динамо», поклонялся Численко и Мальцеву

— На тот турнир в январе 1977 года я не очень хотел ехать, — рассказывает Ярцев. — Мы знали, что Константин Бесков принял московский «Спартак» и решил провести в Москве смотр всех спартаковских команд Советского Союза — и в это число вошла одноименная команда из Костромы, где я играл. Но мне было уже 29, и особого смысла срываться из дома сразу после отпуска, да и вообще участвовать в этом соревновании для себя не видел.

В Костроме чувствовал себя вольготно и спокойно. Спортивная карьера, как мне казалось, на исходе, рядом — семья, многочисленная родня… Отец к тому моменту уже ушел из жизни, но мама — мать-героиня, сестры, братья — все там. Я заботился о них, заканчивал институт. Все у меня, словом, было великолепно, и никакой Москвой не грезил.

Но команда поехала — и я поехал. Побывать в столице, повидать товарищей, да и, как жена выражалась, «еще апельсинов с колбасой купить для семьи» — все это в конечном счете заставило поехать. Турнир мы провели хорошо, и в один из дней в коридоре манежа в Сокольниках ко мне вдруг подошел Константин Иванович, поздоровался, причем назвав по имени.

Я оторопел. Когда такой человек среди толпы подходит именно к тебе — это даже не удивление, а чуть-чуть даже испуг. Ведь это же Бесков! Тот самый, при появлении которого в манеже все вставали. И вот этот самый Бесков говорит, что хочет видеть меня в московском «Спартаке». Задаю ему встречный вопрос: «Вы знаете, сколько мне лет?» И слышу ответ: «29. Ты опоздал ко мне на десять лет. Но не все потеряно». Мы крепко пожали руки — и все.

Это было под конец турнира. Тем же вечером подошли люди из костромского «Спартака» и сказали, что мне звонили из дома: нужно срочно возвращаться. Я испугался, что с родными что-то произошло, а со связью в ту пору было не так легко, как сейчас. И тут же поехал. Оказалось, что все в порядке, и это, скорее всего, был некий ход руководства костромичей, прослышавших об интересе Бескова и пожелавших меня таким образом «спрятать», пока утрясется. Все-таки я был лучшим бомбардиром и капитаном команды.

Но не утряслось. В конце турнира был выставочный матч сборной этого соревнования против московского «Спартака». Я был включен в сборную. А Бесков, не увидев меня в составе, начал интересоваться, что да как. Поднялась большая волна. Моя команда вернулась в Кострому, после чего было сказано: «Бесков рвет и мечет. Уезжай срочно в Москву, иначе нас тут всех поснимают!»

Давление было очень сильным, и я, опять же не больно того желая, поехал на сборы в Сочи. Ни нагрузками, ни сложными упражнениями меня было не испугать. Я быстро понял, что в футбол, который ставит Бесков, играть могу. Плюс тренер меня поддерживал. И я остался в «Спартаке», и начал играть, и со временем почувствовал себя спартаковцем.

1979 год. Георгий Ярцев — в сборной СССР. Фото Сергей Колганов

Интересно все-таки жизнь поворачивается. Все ветераны знают, что в юности я болел за московское «Динамо», и любимым моим игроком был Игорь Численко. Тот же Эдуард Анатольевич Стрельцов был для меня великим, но я понимал, что в такую игру, как он, не смогу играть никогда. А вот Игорь Леонидович, в том числе и по амплуа форварда, был моим кумиром. Болел за «Динамо» и по хоккею с шайбой, где поклонялся Александру Мальцеву, и по хоккею с мячом… И сейчас могу назвать состав динамовской футбольной команды, которая в 70-м году выиграла Кубок СССР и положила в него серебряные медали, проиграв в ташкентской переигровке армейцам.

В том году я как раз за ЦСКА немного и поиграл, выйдя на замену в Ереване. А потом получил серьезную травму — разрыв боковой связки колена — и это заставило вернуться в Смоленск. При современной медицине, может, и за месяц вылечился бы, но тогда… Нормального лечения не было, и весь следующий год провел с сухой грелкой. Когда мы входили в гостиничный номер, выбирал себе кровать, рядом с которой находилась розетка, включал грелку — и лечил колено ею и мазями.

Во времена игры за костромской «Спартак» симпатии потихоньку перешли с динамовской на спартаковскую сторону — и не только потому, что выступал в клубе с таким названием, а поскольку все больше узнавал об этом обществе. Мы и в Москву не раз приезжали, на разных спартаковских собраниях были, да и антураж вокруг команды — множество зрителей на трибунах, кричалки болельщицкие — мне очень нравился.

В Костроме у меня же два «захода» было. Когда был в тамошнем «Спартаке» первый раз, меня вскоре в армию призвали, и службу начал в 67-м практически на китайской границе. Это потом уже на меня вызов из Смоленска поступит — и именно там женюсь, сын родится, друзья появятся… Но в Кострому однажды все-таки вернулся — к Кавазашвили. И вот тогда уже начал проникаться спартаковской идеей. А окончательно это произошло в Москве — и тоже, что парадоксально, когда «Спартаком» руководил Бесков, изначально динамовец…

Был, правда, момент в 77-м, когда я уехал из команды. Вернулись из Ташкента, и пошли слухи, что кому-то из ребят дали квартиру, а Ярцеву — нет, хотя я стоял на очереди раньше. Вначале после каждой игры уезжал к семье в Кострому, а потом Бесков мне первому разрешил жить в Тарасовке с семьей. Но когда случилась эта ситуация с квартирой, я посчитал, что свое дело сделал — и на попутном грузовике укатил в Кострому. Константин Иванович мне быстро позвонил. Разговор был секундный: «Я тебя жду. А если не приедешь, то с большим футболом попрощаешься».

Я понял, что это не шутки. Бесков пригласил меня к себе домой на Маяковку. Надо отдать должное Валерии Николаевне, она как настоящий дипломат беседой «рулила». Знаете, с чего Константин Иванович начал? «Лера, — говорит, — ну налей ему, он с футболом все равно закончил!» «Ты коньяк будешь?» — это уже мне. — «Я водку пью!» Так и посидели за «рюмкой чая», и я вернулся в Тарасовку.

В один из моментов это «я водку пью» меня, кстати, спасло. Опять кто-то Бескову «наклепал», что мы пили, он вызвал: «Что вы там разливаете коньяк в пельменной?» Я ответил: «Да кто вам это сказал? Вы же знаете, я коньяк не употребляю!» — «Да, я тоже подумал — ты же водку пьешь»…

А квартиру мне в итоге дали. В Сокольниках, где я мечтал жить. И до сих пор люблю этот район. Даже когда в «Локомотиве» предлагали переехать в Крылатское, отказался.

Продолжение первой части — о том, как в 1977 году 29-летний безвестный форвард Ярцев перешел из костромского «Спартака» в московский, после чего стал лучшим снайпером чемпионата СССР и золотым медалистом-1979; о Константине Бескове, братьях Старостиных и партнерах по «Спартаку» — здесь.

Нас с Романцевым нередко пытались стравить

У нас в 96-м отношения были очень простые. Он мог позвонить: «Я сегодня нужен?» — «Да у меня предыгровая, справимся» — «Ну, тогда вечером приеду, пойдем в баню, поговорим». И вопросов больше не было. Хотя нас нередко пытались стравить — в частности, когда я подключался к тренировкам сборной, это всегда вызывало неудовольствие его помощников. Они видели во мне соперника, и в какой-то момент я понял, что лучше мне там не появляться.

К тренировкам во втором круге чемпионата-96 Олег Иванович порой присоединялся. Причем четко давал понять, что занятие проводит главный тренер Ярцев, а он мне только помогает. Мы заранее обговаривали упражнения, и Романцев выполнял ту задачу, которую я ставил. На ту «станцию», где он работал, я мог и не смотреть. Все было в высшей степени корректно.

Я никогда не позволял своим помощникам подглядывать за игроками — и Олегу от меня этого, к счастью, не было надо. Будучи вторым, я никогда не стоял перед строем рядом с главным тренером, который объяснял задачу. Мало ли — он говорит, а я, условно говоря, почесался и отвлек внимание. Поэтому и отходил в сторону. Он всегда говорил: «А ты чего там?» — «Так надо». И он это принял. Я объяснил ему свою позицию: на авансцене должен быть один человек. Двух капитанов на корабле быть не может.

Да, Романцев мало общался с игроками. А что говорить, когда все четко и грамотно выстроено? Наверное, эта дисциплина сохранилась у него от Константина Ивановича — расставить акценты, каждому поставить задачу. И — строго спросить за ее выполнение.

Как я уже говорил, со временем Романцев замкнулся. А как иначе, когда ответственность и внимание такие, что ему каждое лыко в строку вставляли? Вот был, к примеру, разговор о том, что Старостина с «мерседеса» на «жигули» пересадили.

Глупости! Николаю Петровичу было удобнее так ездить, понимаете? Он сам, как говорил мне Олег Иванович, высказал такое желание. Тем более что он не любил больших скоростей и больших машин, а его водитель Толя Ильин (не путать с полным тезкой — автором золотого гола Олимпиады в Мельбурне, — Прим. И. Р.) был этакий Винни-Пух, никуда никогда не гнал. Знаете, если бы Старостин захотел, он бы на самой крутой иномарке ездил. Но он не хотел!

Вот я, например, не автолюбитель. Не сажусь за руль, не интересует меня это. И мне совершенно безразлично, кто на какой машине едет — мне важны другие ценности. И Николаю Петровичу — так же. А можете представить, как обидно человеку, в адрес которого, не разобравшись, бросают такие обвинения?

А тем более когда говорили, что это дело рук Нечаевой. Не могла Лариса это сделать. Все в клубе было под контролем Романцева, он не был номинальным президентом. Если же его помощники допускали ляпы, весь град критики обрушивался на него.

1996 год. Георгий Ярцев и Олег Романцев. Фото Александр Федоров, «СЭ»

Такого тайфуна критики не обрушивалось ни на кого другого. Помню, встретились с Валерой Газзаевым после его ухода из сборной. И он сказал мне: «Не ожидал и не знал, что у меня столько врагов». Так на него свалилась только маленькая толика того, что упало на Романцева! И так — каждый день с 1989-го по 2003-й годы.

Или история с похоронами Николая Петровича. Мы были на сборах за границей. А ведь это не нынешнее время, когда можно поставить Шенгенскую визу — и летать туда-сюда. Все было сопряжено с куда большими сложностями. Будь мы в Сочи — конечно, прилетели бы. Но тут…

Это, конечно, была трагедия для всего «Спартака». Но у нас не было физической возможности приехать всей командой со сборов, а потом снова оформляться и лететь обратно. И никто не скажет, что мы были безразличны к тому, что произошло. У нас там был траур, мы сели вечером, помянули Старостина добрым словом. Но критические стрелы опять понеслись в Романцева: почему команды нет на похоронах?

Когда в 95-м году многие игроки ушли, и я стал главным тренером, у нас какой разговор был? «Ты строишь новую команду на будущее», — поставил мне задачу Романцев. Мы могли тогда задержать опытных футболистов, но в этом случае молодые спартаковцы не получили бы хороших контрактов, жилищных условий и других привилегий. Деньги целиком вложили бы в сегодняшний день, не подумав о завтрашнем. Олег же смотрел дальше.

Да, может, мы в той Лиге чемпионов, сохранив состав, и до финала дошли бы — команда была очень мощная. Но если бы выкупили права на тех же Черчесова, Юрана, Кулькова, находившихся у нас в аренде, клуб остался бы без денег. Все, что мы заработали в Лиге, нужно было бы отдать на их приобретение. Но решили пойти по другому пути, и это было поручено мне.

А я видел дубль и знал, что уже выросла плеяда молодых — Тихонов, Аленичев, Ананко, Титов, Липко, Дуюн, Джубанов, Ширко, Мелешин, Евсеев — которые готовы играть. Плюс опытные Цымбаларь, Хлестов, Мамедов, Шмаров, Пятницкий. Ну и Горлукович, конечно. Когда я его взял, все надо мной смеялись. А он оказался тем самым Дедом, который был так нужен этой молодежи. Сцементировать их своим опытом, на кого-то рявкнуть, где-то своими действиями за собой повести.

Сам Романцев в детской спортивной школе не работал, в отличие от меня. Может, это и сказалось, когда он сделал мне такое предложение. Он был сосредоточен на том, чтобы взять игрока и найти ему верную позицию. Были ли ошибки? Конечно, были — у кого их не бывает? Величко, Дмитриев, Канищев. Хотели мощного центрфорварда, но никто из них не потянул.

Но все это не значит, что он молодых не ставил! Ведь сумел же Романцев разглядеть Аленичева в «Локомотиве»! И Кечинова юного взял. Так что разговоры о том, что Олег Иванович не любит работать с молодыми, — тоже упрощение. Это спорный вопрос, хотя какой-то момент подобного рода и существовал.

Мое назначение стало для всех неожиданностью. И его восприняли неоднозначно

А произошло мое назначение так. Когда мы уже вышли из группы в Лиге чемпионов, оставался матч в Польше с «Легией». Олег Иванович позвонил мне и пригласил в Тарасовку, сказав, что есть разговор.

Тогда он и сообщил, что в следующем сезоне хочет посвятить себя работе со сборной и разобраться с клубными делами. А мне рекомендует возглавить команду. Я согласился, и мы обговорили все по поводу игроков, кто остается, кто — нет. И перед игрой в Варшаве сели в тесный кружок, где был весь тренерский штаб. Там Романцев и объявил, что уходит, а я остаюсь главным тренером. Но он будет рядом.

Это было воспринято неоднозначно и стало для всех неожиданностью. И когда мы, выиграв, приехали из Польши, стало ясно, что новость вызвала фурор. Мы сели в машину, поехали в Тарасовку и все детально обговорили — манеру своего поведения, ответы на возможные вопросы, чтобы свести на нет шумиху. И так же, кстати, в 97-м состоялось возвращение Олега Ивановича — тоже сначала мы обговорили, как это будет выглядеть.

Кто-то наверняка думал, что подобных разговоров не было, а Романцев просто вызвал меня и сказал: «Ты — главный тренер, а я ухожу. Все, разбирайтесь сами!» А такого не было. Все было сделано конструктивно. И то, что деньги, заработанные в Лиге чемпионов-95/96, окажутся вложены в будущее, а не в настоящее «Спартака», тоже было коллегиальным решением. Хотя, конечно, многие удивились, когда такая команда разошлась.

На самом деле предложения были не только у тех, кто ушел, но и у Цымбаларя, Пятницкого, Мамедова, Хлестова… А оставь мы всех, возможно, ни Титов, ни Кечинов, ни другие молодые не сделали бы шаг вперед, поскольку их места были бы заняты.

И потом, Романцев же не ушел посреди сезона! Дождались межсезонья, у нас было время на раскачку. Дали мне и карт-бланш на то, кого оставить. В частности, остался Шмаров, которого мы в 95-м, в отличие от других, выкупили. Да, вскоре он сам изъявил желание поехать в Корею, но тогда — остался.

Все вокруг говорили, что Романцев меня подставил. Но я с этим категорически не согласен. Почему подставил? Он дал мне возможность проявить себя как главному тренеру «Спартака»! Да, с молодежью, да, было тяжело. Но я-то видел другое, я-то знал этих игроков по дублю и осознанно пошел на этот шаг для будущего. И дальнейшее доказало мою правоту. Даже с «Нантом» мы уже выглядели достойно!

Хочу разуверить тех, кто убежден, будто я обиделся на Романцева за его возвращение в 97-м. Не обижался! Опять же, у нас состоялся разговор. Олег Иванович сказал, что хочет вернуться к нам. Да возвращайся, конечно!

Я не чувствовал себя ущемленным. Он оставил все мои привилегии, я был назначен не вторым, а старшим тренером. А за наш успех 96-го года был достаточно прилично вознагражден. Когда на церемонии награждения РФС вручил две грамоты главным тренерам, Романцев, которого первым пригласили, сказал: «Нет, это твой праздник, Георгий Александрович, пожалуй на сцену!»

Более того, мой контракт в 97-м даже повысился по сравнению с 96-м! И решения в тот момент мы принимали вдвоем. Разговоры на эту тему нагнетались со стороны, а внутри вообще не было проблем, клянусь! Я даже не почувствовал, что мой статус в команде понизился. Как жил в отдельном номере — так и остался, как была машина с водителем — так и осталась…

16 ноября 1996 года. Санкт-Петербург. «Спартак» — «Алания» — 2:1. Георгий Ярцев празднует победу в «Золотом матче» чемпионата России. Фото Александр Федоров, «СЭ»

Разумеется, перед сезоном 1996 года я совсем не был уверен, что он получится успешным. Впрочем, и задача была — в течение того сезона наиграть новую команду. Понятно, что главным претендентом на золото вновь будет «Алания» — с ее-то бюджетом и игроками. Мы у нее годом ранее не могли выиграть, когда у нас играли все звезды.

Перед 96-м я думал не о месте в таблице, а о команде и игре. Каждый из этих ребят в дубле показывал хороший футбол, и им только нужно было дать шанс. Я в этих ребятах не сомневался. В каком-то интервью даже сказал, что Тихонов будет очень долго играть. Видите, как прав оказался! И то, что Аленичев добьется успеха, тоже сказал. А Кечинову только травмы помешали — иначе он вырос бы в очень большого игрока.

Я не говорил, что мы выиграем чемпионат или Кубок страны, но был убежден, что у этой команды — большая перспектива. Хотя уже в том сезоне мы выиграли чемпионат и вышли в финал Кубка. А в том финале «Локомотиву» очень повезло! Дважды мы вели в счете, но недотерпели, недодержали. Опыта ребятишкам не хватило…

Большую роль в том сезоне сыграл Горлукович. Как он у нас оказался? В 95-м в «Алании» играл. Но Газзаев его освобождал, его не удовлетворяла игра Сергея. Мы приехали в Германию на сбор, и я случайно об этом узнал. Романцев принял мое предложение сразу, когда я ему объяснил, почему он мне нужен. А разговор с самим Горлуковичем длился всего 15 минут. Он высказал свое предложение, мы — свое. Он с нашим согласился, я привел его в гостиничный номер и сказал, чтобы он выбирал любую кровать. И все!

Еще по временам «Локомотива» о Горлуковиче много историй ходило, что, дескать, он там чудил. А у меня с ним вообще проблем не было. Я давал ему задание взять группу игроков и бежать в лес три километра — полтора туда, полтора обратно. Так он и разминку, и растяжку с ними проводил, и задание выполнял от сих до сих. Иногда Виктор Самохин с ними бежал — но все равно точно знал, что Горлукович всю работу сделает.

За весь 96-й год — ни одного инцидента. Да, может, приедет порой после, скажем так, расслабленного отдыха. Но сходит в баню и отработает так, что мне не приходило в голову на него обижаться. Просто ему нужно было после игры давать не один, а два дня отдыха. Я мог ему полностью доверять. Физически Дед всегда в порядке, технику я бы ему не прибавил, а тактики у него — выше головы.

Межсезонье началось с тяжелых травм Цымбаларя и Хлестова, выбывшего на весь сезон. И это при тех потерях, которые у нас уже были! Вскоре играли с «Нантом», и первый матч на выезде проиграли — 0:2. В домашнем же к перерыву вели с тем же счетом. И тут я перевел Юру Никифорова из центра поля на место свободного защитника…

Дело в том, что Олег Иванович не видел Нику в сборной опорным полузащитником. В то время в национальной команде центральных хавбеков было много — и Мостовой, и Радимов, и Ледяхов, и Пятницкий… А с защитниками были проблемы, и Романцев использовал его в сборной так же, как раньше в клубе. И в финале Кубка с «Локомотивом» он отошел назад, сам меня попросив: «Георгий Александрович, можно я в защите сыграю?» И я, наступив на горло собственной песне, произвел эту перестановку.

Хотя я ему все время говорил, что своей игрой в «Спартаке» он доказал свое право играть центральным полузащитником. С его мощнейшим ударом в полузащите он был куда ближе к чужим воротам, и поразить их шансов имел гораздо больше. Мы много с ним на эту тему разговаривали, и Юра говорил: «Георгий Александрович, я же в сборной все-таки центрального защитника буду играть!» А первый тайм с «Нантом» он отыграл великолепно.

По сей день уверен, что на результат того матча повлияло судейство. Смотрю эти кадры — из двух пенальти один должен был назначаться в любом случае. Если бы счет стал 3:0, это было бы совсем другое дело. Не скрою, у меня где-то было желание укрепить оборону Никифоровым, чтобы сзади использовать его мощь, а впереди надеяться на конструктивные действия Цымбаларя, Тихонова, Шмарова и других.

Коль скоро матчи и с «Нантом», и с «Локомотивом» были проиграны, то, конечно, это были мои ошибки. Мог и настоять на своем. Тактику выбирает тренер, и игрок должен подчиниться. Но бывают моменты, когда опытный игрок может тебя в чем-то убедить. И с «Нантом», и с «Локомотивом» игра шла нормально, но моя осторожность, желание сохранить преимущество совпадали с желанием Никифорова играть в центре обороны — что и приводило к таким перестановкам.

Вторая часть — о том, как тренеру без опыта самостоятельной работы в высшей лиге удалось в 1996 году поднять спартаковский «детский сад с вожатым Горлуковичем» на невероятное золото чемпионата России — здесь.