Анзор Кавазашвили: «Перед каждым выездом в Тбилиси меня просили продать игру»

Каждому бы так стареть, как делает это великолепный Анзор Амберкович. Встречает в байкерских перчатках, подмигивает:

— Обниматься, целоваться не будем. Эпидемия.

Что-то мы про эпидемию слышали — но и она не помеха нашим затеям, нашему озорству.

Прямо перед подъездом увидели древний мотоцикл с люлькой — и Кавазашвили немедленно подписывается под идею с фотосессией. Лихо запрыгивает, рассказывая на ходу что-то из собственного мотоциклетного прошлого. Фотографируемся напротив ковра с изображением нашего героя. У странной картины, где состязаются на бильярде товарищ Сталин с маршалами Жуковым и Василевским.

Веселыми историями этот человек пропитан. Один из последних еще живущих легендарных футболистов. Много ли их осталось в Москве? Симонян, Понедельник, Шустиков, Кавазашвили. Всё.

Лужков

— Утро у вас насыщенное. Прямо перед интервью отправились продлевать лицензию на оружие.

— По закону обязан делать это каждые пять лет. Раньше в милиции получал разрешение, затем в полиции, теперь в Росгвардии. У меня два газовых пистолета и охотничье ружье. Шикарная двустволка, которую еще в 60-е подарили в Туле.

— А пистолеты вам зачем?

— На всякий пожарный. Сейчас каждый второй в машине возит травмат. Даже женщины — у них в основном «Оса». Маленькая, но очень опасная штука. Метров с пяти легко переломает кость или разорвет связку.

— У вас-то пистолеты давно?

— С 90-х. Время для бизнеса было неспокойное, а я и в другие города на машине мотался, домой возвращался ночью. На дороге могло случиться что угодно. То оскорбят ни за что. То деньги начнут вымогать.

— Кто?

— Гаишники. Бывало, остановят на трассе: «Ну что, превысил? Тебе это будет дорого стоить». Объясняешь: «Я не превышал». А в ответ знаете что?

— Что же?

— «Да ладно, ты черный, бабки есть». Открытым текстом! Вот тут-то и вынимаешь…

— …Пистолет?!

— Ну что вы! Какой пистолет? Бумагу, которая позволяет сказать подлецу «до свидания». Ни копейки не заплатив.

— Это что ж за бумага?

— Визитка одного из руководителей ГИБДД. Среди них много футбольных болельщиков. Говорили: «Анзор, если ничего не нарушал, а тебя на трассе тормознули, деньги тянут — покажи визитку. Отпустят сразу». Ну, а пистолет последний раз брал в руки лет пятнадцать назад.

— Что за история?

— По обочине на джипе объехал пробку, подрулил спокойненько к переезду. Никого не подрезал, не сигналил. А у шлагбаума стоял заказной автобус, там человек 20. Судя по виду, бывшие военные. Один из них выскочил, ко мне двинулся. То ли не понравилось, как перестроился, то ли еще что… Матом обложил, а когда я окно открыл, кулаком врезал. В последнюю секунду успел увернуться, удар прошел по касательной. Выйти из машины я не мог. Во-первых, вез в чемодане зарплату на объект — два миллиона рублей. Без присмотра их не оставишь. Во-вторых, нога была в гипсе, ходил с костылем.

— Как же автомобилем управляли?

— Да это не проблема, когда коробка-«автомат». В ярости выхватил газовый пистолет, нажал на курок — хоть бы что. Три подряд осечки! Я этим пистолетом и не пользовался, валялся в бардачке. Наверное, патроны отсырели. Сейчас понимаю — слава богу! Если б выстрелил и мужика покалечил, меня бы наверняка посадили. У него-то в автобусе два десятка свидетелей, а я один. Ничего бы не смог доказать.

— Человек вы горячий. Даже с Юрием Лужковым, когда тот был в силе, не постеснялись рассориться.

— Я 20 лет занимался строительством. Начинал с гаражей. Тогда это было очень прибыльно, машины прямо от подъезда воровали, снимали колеса, зеркала. Еще мои бригады возводили за городом небольшие особняки. Как-то попросил Кобзона, с которым был в добрых отношениях, замолвить словечко перед Лужковым. Чтобы дал хороший объект.

— Под строительство?

— Да. Кобзон ответил: «Ты сам найди, остальное решим». Я договорился с инвестором, заказал за свой счет проект. Между прочим, дорогое удовольствие.

— А конкретнее?

— Более миллиона рублей. Еще куча денег ушла на согласование документов. В том числе на мелких чиновников, которые постоянно шпильки вставляют, пока не подмаслишь. Наконец все инстанции миновали, финальное постановление должен был подписать Лужков. Вдруг застопорилось. Никаких объяснений. Я снова к Кобзону. Проходит неделя, он руками разводит: «Слушай, не дает! Может, ты что-то натворил?» — «Нет» — «Ладно, позвоню Елисееву…»

— Это кто?

— Знаменитый дирижер, руководитель ансамбля песни и пляски. Он как раз к Лужкову собирался. Но и Елисеев помочь не сумел. А потом префект Западного округа шепнул, что на мой объект супруга Лужкова глаз положила. Сообщили ей, мол, есть комплекс, где все готово к началу работ. Ответила: «Забирайте. Оформляйте на нашу фирму». Юрий Михайлович вмешиваться не стал.

— Вы же с ним были знакомы?

— Да. Я был членом клуба правительства Москвы, в Лужниках два раза в неделю в футбол играли. Правда, из-за больных коленей вскоре с этим делом завязал. А Лужков до 75-ти на поле выходил. После матча в раздевалке устраивали сабантуй. Кто-то привозил из дома выпивку, кто-то закуску, всё выкладывали на стол. Но Лужков к спиртному не притрагивался, на кашку налегал. После беседы с префектом я отправился в Лужники. Подошел к мэру: «Юрий Михайлович, что ж вы меня отфутболили? У вашей жены достаточно объектов для строительства. Зачем мой забрала? Неужели ей мало?»

— А он?

— Вспыхнул: «Как вы смеете со мной так разговаривать?!» Я махнул рукой: «Да ну вас на хрен с вашей женой!» Развернулся, сел в машину и уехал. Из клуба, естественно, выгнали, но это ерунда по сравнению с тем, что пришлось закрыть фирму. Я ведь в тот проект вложил практически половину своего состояния.

— Близки к банкротству?

— Ну нет. Несколько бригад у меня сохранилось, что-то строим, но масштаб уже не тот. А свободные помещения сдаю в аренду двум таксомоторным компаниям.

Наезд

— В 90-е с криминалом сталкивались?

— Были наезды, попытки отжать бизнес. Но в таких случаях хватало одного звонка. В силовых структурах еще было много болельщиков, которые помнили, как я играл. Да и авторитетные люди помогали. Они тоже футбол любят, фамилия Кавазашвили для них не пустой звук. Расскажу историю. У меня дача неподалеку от автосалона в Немчиновке. Всегда там машины покупал.

— Какие?

— Land Cruiser Prado. Года четыре назад решил новую взять. Старую сдал. Менеджер назвал цену. Я сказал: «Дороговато. Мою машину оценили в полтора миллиона. Еще столько же добавлю и все». Дальше началась непонятная карусель. Мне предложили бонусов на 400 тысяч рублей, параллельно на 700 тысяч навязали запчастей и какое-то дополнительное оборудование. Говорю: «Стоп. Я не хочу такую сумму тратить». В ответ: «Ну и чего сюда пришли? Торговаться на рынке будете. Если что-то не устраивает — уходите».

— Ого.

— От такой наглости я обалдел: «Ты как с людьми разговариваешь? Зови руководителя». Подходит девчонка. Лопочет что-то невнятное: «Ой, так получилось… Не волнуйтесь, мы разберемся…» Но я-то вижу — никто разбираться не будет. Выхожу на улицу, звоню Сергею Анатольевичу Михайлову. Знаете такого?

— Михась?

— Он самый. Мой старый товарищ, болельщик. «Сергей, могу подъехать? Есть маленькая проблемка…» — «Анзорчик, конечно!» В 11 вечера был у него в офисе — в Центральном доме туриста. В приемной целая очередь! Все с какими-то просьбами. Меня увидел, сразу завел в кабинет. Я рассказал об инциденте в салоне. Сергей вызвал помощника: «Завтра реши вопрос». Повернулся ко мне: «Сколько готов заплатить за машину?» — «3 миллиона. Ну, максимум еще тысяч триста найду».

— И?

— Говорит помощнику: «Вот за эту сумму пусть отдадут. Со всеми прибамбасами, которые хотели накинуть». На второй день звонок из салона: «Вас беспокоит зам генерального директора. Можете забрать автомобиль». Я к чему рассказываю?

— К чему?

— Люди должны честно работать. Без уловок и «разводов». Но у нас пока не надавишь авторитетом, ничего не добьешься. Через два года была еще история, посерьезнее. Это к разговору о наездах.

— Так-так.

— На территории гаражного комплекса открыл футбольную школу. На паях со спонсором. Я вложил полтора миллиона рублей, он обещал побольше дать. Но возникли финансовые затруднения, а в одиночку я не потянул. Пришлось работу школы приостановить. Вдруг парень нарисовался: «Анзор-джан, мы занимаемся продажей 3D оборудования. Пусти в офис на три месяца». Я согласился. Предупредил, что оформить договор официально не могу, поскольку это помещение — на балансе школы. Через три месяца он попросил еще на два продлить аренду: «Потом съедем. Обещаю».

— Обманул?

— Тут я загремел в больницу с инфарктом, какое-то время было не до работы. А зама, который потребовал освободить офис, чуть не отлупили. Добавив напоследок: «Никуда мы отсюда не уйдем». Дальше чеченские ребята появились, начали запугивать моих сотрудников, других арендаторов. Я, едва выписавшись из больницы, пошел в полицию. Там диалог такой. «Вам угрожали?» — «Да» — «Били?» — «Нет» — «Тогда мы ничего не можем сделать. Если б вас ножом ударили, возбудили бы уголовное дело. А хозяйственные разборки нас не касаются. Подавайте в суд».

— Вот незадача.

— Знакомые из ФСБ дали охрану. Поставил у входа, велел никого не пускать. Затем в присутствии адвоката и наряда полиции вскрыли дверь в офис. Все, что там было под опись, снимая на камеру, уложили в пакеты, заклеили и отвезли на специально арендованный склад в районе кольцевой дороги. Вскоре меня стали прессовать два чеченца. Я культурно объяснил, что ничего отжать у меня не получится. Усмехнулись: «Посмотрим».

— Надо думать, не отжали?

— Я позвонил в Грозный советнику Кадырова. Тот выслушав, воскликнул: «Анзор, ты хоть и грузин, но для нас — старший брат. Все решим. Жди звонка». Через пару минут соединил с человеком, у которого большие связи и в том мире, и в этом. На второй день ребята, угрожавшие мне, прискакали, извинились. Вопрос закрылся.

Мандарин

— Как будете юбилей справлять?

— Хотел в ресторане друзей собрать, человек 80. Но пандемия проклятая все планы порушила. Мой друг юности — Лео Бокерия, великий хирург. Сердце только у него лечу. Прежде чем гостям рассылать приглашения, решил позвонить ему, посоветоваться. Он сказал: «Анзорчик, сейчас не стоит отмечать. Поцелуи, обнималки… Вдруг кто-то заболеет? Не у тебя — но скажут, ты виноват. Лучше на позднюю осень перенести, когда пройдет вторая волна коронавируса».

— Прислушались?

— Разумеется. Праздник отложен до ноября.

— В чем вам 80? А в чем 40?

— Возраст лишь в одном чувствую — колени болят. Бесконечные уколы, по лестнице хожу с трудом. А настроение — как у пацана. Мое отношение к людям за эти годы не изменилось. К любому — с добрыми намерениями. Жена морщится: «Хватит всем помогать». А я по-другому не умею. Если с просьбой обращаются, не отказываю. Хотя обманывали часто. Особенно грузины.

— Вот бы не подумали.

— Когда плотно занимался строительством, постоянно приезжали: «Дядя Анзор, помоги…» Одному мать хоронить не на что, другому сестру лечить надо, третьему — брата. Я всегда деньги давал. Позже случайно узнавал — мама жива, сестричка здорова, братик — тоже. Или был у меня строитель, Амиран. Хороший мужик, да пьющий. Кстати, для грузина — редкость.

— Неужели?

— Да! За столом-то накатить могут, это понятно, а на работе — ни-ни. Амиран же периодически уходил в запой. После очередного срыва уволил. Время спустя приезжает ко мне на дачу. С порога: «Спаси! С дочкой беда, на грани жизни и смерти. Нужны деньги на операцию» — «Сколько?» Называет сумму. Немалую! Говорю: «Я с тобой поеду. Что за больница?» — «Возле рынка. Точный адрес не знаю». Это сразу насторожило.

— Поехали?

— Я начал догадываться, что он врет, вот и предложил вместе до больницы прокатиться: «Довезу тебя, у входа деньги отдам, ты врачу отнесешь». Клюнул. Но когда припарковались, я сказал: «Нет, Амиран, сам пойду к доктору. Ты посиди». Оставил его с водителем, пошел в регистратуру. Все-все-все списки изучил — никогда девочка с такой фамилией в больницу не поступала. Возвращаюсь к машине: «Амиран, не стыдно?» Он ничего не ответил. Голову опустил и побрел… Но бывали и комичные ситуации. Как-то в 5 утра явились трое. В телогрейках, сапогах.

— Грузины?

— Да. Чуть не плачут. «Батоно Анзори, выручай!» — «Что такое?» — «Мандарин отняли…» — «Какой мандарин?» — «Мы целый вагон привезли, а его забрали, отогнали в тупик» — «Я-то при чем?» — «У нас в Москве, кроме тебя, родственников нет». Начинают грузинские имена перечислять, тетю какую-то приплели. Я никого из них не знаю, но ладно, одеваюсь, еду к начальнику железной дороги.

— В 5 утра?

— Был у него в 8. Когда про мандарины заикнулся, он расхохотался: «Что? Вагон? Да пускай забирают. Им же сказали — никаких проблем, только оплатите штраф. Копеечный. За то, что справки о завозе нет».

— Смешно.

— Выхожу на улицу: «Ребята, что, штраф не могли уплатить?» Помолчал и напомнил в шутку: «Когда сюда ехали, вы обещали мне пару ящиков мандаринов за полцены. Если помогу. Что ж, жду». Больше этих «родственников» не видел.

— В Батуми когда последний раз были?

— Ой, давно. Лет двадцать назад.

— Не тянет?

— Абсолютно. Я уже 60 лет в Москве живу. Обрусел. Плюс все время сложности между нашими странами. Вроде соберешься в Грузию — снова какая-нибудь напасть. При Саакашвили меня вообще объявили персоной нон грата!

— За что?

— В книжке прилично его чесанул. Написал, что Саакашвили — вор и подлец. Друзья тут же предупредили: «Пока Миша у власти, в Грузию не суйся. Прямо в аэропорту арестуют». Но в родном городе меня не забывают. В 2013-м присвоили звание почетного гражданина Батуми, а сейчас хотят назвать моим именем центральный стадион.

Договорняки

— Когда вы возглавляли совет по договорным матчам, какие игры вызвали наибольшие сомнения?

— Сначала поступил сигнал от Тукманова, президента «Торпедо». Назвал несколько фамилий — игроков своей команды, которых подозревал в сдаче матча «Спартаку» из Нальчика. Стали разбираться. В нашем комитете было четыре группы. Первая — профессионалы. Бубнов, Ловчев, Эштреков и Тарханов. Вторая — судьи во главе с Левитиным и Эрзимановым. Третья — я, Бубнов, как мой заместитель, Рогачев, юрист РФС и человек из ФСБ. Кто в четвертой, знаете?

— Теряемся в догадках.

— Адвокаты! Зазвал их, наученный печальным опытом в комитете по этике.

— Вы и туда входили?

— Да. При Алу Алханове. В матче «Сатурн-2» — «Волга» Тверь случилась заваруха. Судья Матюнин назвал Гаджибекова, игрока «Волги», «черножопым», да еще на три буквы послал. С помощью видеозаписи и опроса свидетелей мы это дело разобрали, вызвали Матюнина, объявили, что дисквалифицируем на год. За оскорбительные и националистические высказывания. Но судья явился с адвокатом, который все наши доводы разбил в пух и прах. Даже Алханова, зама министра юстиции, на лопатки положил!

— Ловко.

— Чтобы избежать подобных ситуаций, я и привлек к работе адвокатов. Они полностью поддержали наше решение, что ошибки некоторых игроков «Торпедо» в матче со «Спартаком» из Нальчика носят преднамеренный характер. Мы даже выяснили, как деньги передавались!

— Ну и как?

— Через сканер, который просвечивает багаж в аэропорту. На камерах четко видно — спартаковский администратор кладет на ленту чемоданчик, а забирает его футболист «Торпедо». Который потом поделился с тремя товарищами по команде.

— Много в чемоданчике было?

— Не помню. Да и неважно. Главное, доказали — игра была продана. То же самое с матчем «СКА-Энергия» — «Торпедо» Владимир. Там и сумма, которую Хабаровск заплатил за победу, известна.

— Сколько же?

— 4 миллиона рублей, если мне память не изменяет. Евгений Дурнев, тренировавший команду из Владимира, рассказал нам, что сдавать игры заставлял вице-губернатор. Потому что из ФНЛ вылетали, денег на содержание клуба не было. Гендиректора «СКА-Энергии», который проигнорировал наше заседание, мы хотели отстранить от работы. Толстых не позволил. Это, кстати, одна из причин, почему он разогнал наш комитет.

— Была и другая?

— «Амкар» — «Анжи». Толстых был уверен — пермяки сдали игру. Сказал: «Я такие вещи сразу просекаю, всю жизнь с договорняками борюсь…»

— Факты привел?

— Нет. В том-то и дело. Мы досконально разобрали матч и пришли к выводу — команды играли честно. Толстых это не понравилось. Заявил, что мы предвзято отнеслись к расследованию. Назначил новое. Рабочая группа под руководством Мейтина полтора месяца все изучала. Люди летали в Пермь, Махачкалу, общались с футболистами, тренерами… Вердикт тот же — чисто. Параллельно свое расследование проводила пермская прокуратура. И оттуда пришел ответ — нет оснований подозревать договорной характер матча. Но Толстых все равно наш комитет расформировал. Я ему потом сказал: «Коля, ты больной человек…» А Бубнов орал на него так, что уши закладывало.

— Реакция Николая Александровича?

— Повернулся и убежал. Я не шучу!

— Он в самом деле больной?

— Мне кажется, да. Шизик. Реально проблемы с психикой. Бывало, сидим в его кабинете. Звонок. Что-то не то сказали. Толстых вскакивает, лицо перекошено. По креслу ногой ба-бах! Скривится от боли и второе уже рукой на пол швыряет. Ужас! В такие минуты Колю лучше не трогать, дать успокоиться.

— Вы и «Анжи» в 2017-м — что это было?

— Идиотская ситуация. Осман Кадиев, президент «Анжи», человек уважаемый в определенных кругах. Мы давно знакомы, даже братом меня называл. Как-то сижу в офисе, звонит журналист: «Анзор Амберкович, поздравляю!» — «Господи, с чем?» — «Вас избрали председателем совета директоров «Анжи» — «Шутишь? Или издеваешься?» — «Ни то ни другое. Откройте клубный сайт, там все написано».

— Поворот.

— Лезу в интернет — правда! Набираю Осману — не берет. На второй день дозвонился в московский офис «Анжи». Исполнительный директор сообщил: «Было в Махачкале собрание, Кадиев предложил вашу кандидатуру. Проголосовали единогласно. Вы что, недовольны?»

— Кадиев-то отозвался?

— Через пару дней. Я спросил: «Осман, что за фокусы?» — «Анзор, брат, кого еще назначать на такую должность, если не тебя? Я же знаю, ты согласишься. У нас грандиозные планы, прилетай на игру, билеты оплатим…» А в Махачкале вдвоем отправились к Рамазану Абдулатипову, главе республики. Я и с ним знаком еще с того момента, как он в Москве был депутатом Верховного совета. Увидев меня, обрадовался, передал подарок для жены — роскошный кубачинский браслет. Все-таки я не хрен собачий…

— Разделяем ваши убеждения.

— Осман сразу завалил его просьбами — деньги, стадион, поле, школа, то, сё. Абдулатипов кивал: «Сделаем. Никаких вопросов». Сорок минут сидели. После матча я вернулся в Москву, на правах председателя совета директоров составил программу развития клуба. Отослал Кадиеву — и потом полгода не мог до него дозвониться! На этом дружба закончилась.

— С тех пор не встречались?

— Один раз, случайно. Попросили меня устроить просмотр мальчику в спартаковской школе. Внуку большого человека. Тот из Парижа прилетел, собрал родню в грузинском ресторане на Остоженке. Подъехав туда, я столкнулся с Кадиевым. Нос к носу. Он побледнел.

— Высказали ему?

— Бросил: «Ну ты даешь! Что прячешься от меня?» Осман замялся, ушел от ответа. Посидел недолго, на прощание произнес: «Анзорчик, дорогой, до свидания. Мне пора в суд…»

— Зачем он все это затеял?

— Понятия не имею.

— Может, чтобы с вашей помощью выйти на Абдулатипова?

— Нет. Вы же понимаете, на Кавказе, где все друг другу родственники, к человеку во власти рано или поздно выход найдут. В резиденции Абдулатипова его многочисленные помощники и советники очень тепло приветствовали Кадиева. Так что ваша версия отпадает. Но какую-то выгоду из моего назначения он, конечно же, хотел извлечь.

Цеховики

— Вы Кобзона вспомнили. Как познакомились?

— Через Отари Квантришвили. На 20-м этаже «Интуриста» в номерах «люкс» были офисы у него, Кобзона и Анзора Кикалишвили, с которым сто лет дружу. Правда, теперь его зовут Иосиф Аксентьев.

— Как так?

— Паспорт поменял. Дважды выдвигался в президенты России, вот и взял русскую фамилию. А Отари ко мне благосклонно относился. В январе 1992-го я провел конференцию Всероссийской ассоциации футбола. Меня утвердили президентом, а Бескова, Понедельника и Валентина Иванова — вице-президентами. Чемпионат России должен был проходить под нашей эгидой. Но Колосков все отобрал. Через приятеля, Виктора Илюшина, первого помощника Ельцина, попал на прием к Борису Николаевичу, тот дал добро, чтобы устав РФС тоже зарегистрировали в Минюсте. Так в стране появились две идентичные по своим функциям организации.

— Переиграл вас Вячеслав Иванович.

— Благодаря Илюшину. И связям в ФИФА, где был вице-президентом. Вот тогда Квантришвили сказал: «Я договорился с Колосковым, возьмет тебя в РФС заместителем».

— Отказались?

— Конечно. Произнес: «Отарчик, я знаю и твое отношение ко мне, и твои возможности. Но если соглашусь — как в глаза смотреть тем, кто голосовал за меня, не побоялся пойти в борьбу с Колосковым? Получается, я их предаю?» Квантришвили улыбнулся: «Я был уверен, что так и ответишь». Видите — в обиду меня не давали. Скажу откровенно — среди моих знакомых были воры в законе из Батуми, Кутаиси, Тбилиси. Но если они приезжали в Москву, и мы сидели за одним столом, это не значит, что я тоже вор, правильно?

— Безусловно.

— Просто люди хотели пообщаться с известным футболистом. В другой раз они же устроили праздник для меня и Бубы Кикабидзе. Он в Грузии как икона. Мы в один день родились, 19 июля, но Буба на два года старше. Лет 15 назад собрались на Кунцевской в чудесном кафе, которое держат батумские армяне. Нас с Бубой усадили во главе стола.

— Мы как-то общались с Кикабидзе. Не произвел впечатления человека, который очень любит футбол.

— Любит-любит. Всех игроков «Динамо» Тбилиси старшего поколения хорошо знал. Вы думаете, в тот вечер мы говорили о кино или музыке? Нет, только о футболе!

— В игровые времена подпольных миллионеров встречали?

— В 1964-м приехал с «Торпедо» на матч в Тбилиси. В гостиницу заехал друг: «Наши цеховики хотят с тобой переговорить» — «О чем?» — «Чтобы ты игру отдал». Я его послал.

— Что за цеховики?

— Братья Лазишвили, миллионеры. В 70-е Шеварнадзе посадил обоих на 15 лет. Один из них постучал ко мне в номер, когда друга выпроводил. Сказал: «Мы курируем тбилисское «Динамо», для нас очень важно, чтобы грузинский футбол в Советском Союзе был на лидирующих позициях. Если поможете завтра «Динамо» выиграть, сделаем для вас всё. Подарим машину, квартиру, денег дадим…»

— Что ответили?

— «Час назад я выгнал друга, который пришел от вашего имени. Повторять вам то, что сказал ему, не хочу. Просто с такими предложениями больше не обращайтесь». Ушел.

— Как сыграли?

— 1:3. Третий мяч забил Яманидзе. После фланговой подачи с ходу засадил в дальний угол. В раздевалке Иванов попер на меня: «Что ж ты такой мяч пропустил? Специально, что ли?!» Кстати, Вальку в Грузии обожали, всегда по ресторанам таскали. Даже когда играть закончил, к нему часто из Тбилиси богатые люди приезжали с подарками.

— Вы-то что Иванову сказали?

— «Валя, как тебе не стыдно? Видел же, удар не берущийся». Ну, а через месяц золотой матч в Ташкенте — «Торпедо» против «Динамо» Тбилиси. Готовились мы на базе «Пахтакора». Снова ко мне ходоки потянулись.

— Уговаривать, чтобы игру отдали?

— Ага. Первый-то раз к забору вышел, когда охранник сказал, что меня сестра ждет. Думал, действительно на футбол приехала. Подхожу — стоит пара. Мужчина говорит: «Анзор, мы уполномочены передать — если поможешь Тбилиси, тебе дадут «Волгу», квартиру, родителей обеспечат…» Я перебил, произнес по-грузински: «Женщина, отвернитесь. Вам будет неприятно слышать то, что сейчас скажу». Повернулся к мужику: «Иди на *** [хрен]! Ты что, опозорить меня хочешь?!» Больше к воротам базы не приближался, хотя охранники дергали постоянно. Якобы то брат приехал, то дядя, то еще кто-то. Вечером пошел к руководству. В комнате сидели трое.

— Кто?

— Марьенко, главный тренер, Золотов, начальник команды, и Вольский, секретарь парткома ЗИЛа. Говорю: «Как же задолбали просители! Что мне делать? Скажете: «Играй!» — встану в ворота. Только, пожалуйста, ни в чем не обвиняйте. Если не доверяете — снимите с игры». Наутро объявили, что выйдет Эдик Шаповаленко.

— Не поверили вам начальники? Или решили поберечь, понимая, что после любого гола все равно вас будут подозревать?

— Хороший вопрос! Думайте сами.

— У вас-то мнение есть?

— Я предложил два варианта. Раз меня не поставили, значит, опасались, что могу специально пропустить.

— Шаповаленко матч провалил.

— Полтора тайма игра была наша, вели 1:0. У соперника ничего не получалось. Но минуте на 60-й Иванов потянул заднюю поверхность бедра, попросил замену, и что-то у нас сломалось. Датунашвили сравнял счет прямым ударом с углового, а в дополнительное время мы вообще развалились. 1:4.

— Если б не эпизод с Яманидзе и упреки Иванова, вы бы спокойно отыграли в Ташкенте?

— Ну конечно! Знаете, сколько раз в Тбилиси меня просили игру продать? Я же и до этого туда приезжал. Перед каждым матчем слышал: «Анзорчик, пропусти!» Но и в мыслях не было. Наоборот, отыграть там на ноль было делом чести.

Шампанское

— В интервью знаменитого торпедовца Михаила Посуэло вычитали любопытную подробность — 1963 год, матч с московским «Динамо». Вы, Иванов и Воронин решили помочь землякам. Никому больше не сказали. Когда лупили по воротам Яшина — тот был в ярости: «Мы же договорились!»

— Миша такое только подшофе мог сболтнуть.

— Не было истории?

— Мы ни-ког-да с московскими динамовцами не договаривались. Наоборот, дрались с ними — страшное дело! Как кошка с собакой. Да Воронин и не позволил бы игру сдать. Парень был культурнейший. А чтобы Иванов кому-то сказал — «Продайте матч»?! Вы с ума сошли? Вы Вальку совсем не знаете!

— Такой принципиальный?

— Не то слово. За эту принципиальность его и не любили. Козьмичу все равно было, кто перед ним. Где-то ошибся — трехэтажным матом покроет. Характер взрывной. Мы же в 1968-м сделали его главным тренером «Торпедо».

— Кто — «мы»?

— После ухода Марьенко Воронин, Шустиков и я отправились к Вольскому: «Назначьте Иванова». Тот усмехнулся: «Хотите Валентина Козьмича? Пожалуйста. Не возражаю». Полсезона отыграли под его руководством — и бегали как лошади. Он знал, кто за него просил, но поблажек — ноль. Никому спуску не давал. Ну мы и восстали. Пропускали тренировки, огрызались. Иванов нас посылает — а мы в ответ.

— Ясно, чем закончилось.

— Убрали Вальку.

— С Посуэло тоже дружбы не было, как мы понимаем. Судя по его фразе в том интервью: «Анзор — болтун…»

— Мы с Мишей не дружили. Он к Воронину очень тянулся. Вместе по бабам ходили. Один раз и я очутился в их компании.

— С бабами?

— Нет, с шампанским. Играть нам вечером с ЦСКА, утром бредем с зарядки. В Мячково надо было через лесок пройти. Образовалась у нас группа: Посуэло, Воронин, Марушко, Андреюк и я. Пять человек. Внезапно Воронин притормаживает, поворачивается к Посуэло: «Миш, может, по шампусику?» — «Легко!»

— Вы-то не по этой части?

— Говорю: «Вы ****** [офигели]? Сегодня игра!» — «Успокойся. Не хочешь — не пей». Встаю и ухожу. Метров через десять разворачиваюсь — и назад: «Буду сидеть с вами, пока не нажретесь. А то вас поймают — скажете, что Анзор сдал…» Я сидел на пеньке, они пили.

— Что там будет с бутылки-то?

— Там бутылок пять было. Позавтракали, вышли на игру с ЦСКА — 3:0 выиграли! Полупьяная команда! Может, про это Посуэло говорил — что я «балаболка»?

— Маношина история с шампанским возмутила: «Вранье, не могу представить такого».

— Его тогда в лесу и не было — откуда ж ему знать? Мало ли, что он не «может представить»! Всё на моих глазах — так что отвечаю. Как-то переезжали из Тбилиси в Ереван на игру. Воронин, Иванов, Медакин и Метревели не явились к поезду. Где-то сидели, поддавали всю ночь.

— Как догоняли?

— На открытых ЗИСах. А мы из вагона смотрели.

— Каким было наказание в том «Торпедо»?

— Маслов всех поставил на игру — разорвали «Арарат» 5:1!

— Вот он — секрет торпедовских побед.

— Маслов настолько доверял своим футболистам — даже не отслеживал, пьют ли! Пока организм молодой — можешь пить и бегать. Не замечаешь, как здоровье уходит. Но лет через пять ты уже другой человек.

— Говорят, Маслов мог поддать с собственными игроками.

— Легко. Приходил в гости — садились, открывали шампанское. Рядом твоя жена, дите. Много ли при них выпьешь? Вышла история, когда меня брали в «Торпедо»…

— О.

— Я играл за «Зенит». Прямо в Ленинграде после матча подошел Метревели: «Маслов тебя приглашает в «Торпедо». Я поразился: «Правда? С удовольствием!» — «Пиши заявление». Тут же написал, Славе отдал. В Москве он же встречает у поезда, везет к себе домой. Круглый стол — а вокруг Таня, жена Славки, Маслов… Графин водки и ледяное шампанское.

— Нормально.

— Шампанское Татьяне, водочка — Деду. Славка чуть-чуть пригубил. Маслов мне водку протянул — а я: «Не пью!» — «Давай шампанское?» — «Нет, не буду».

— Реакция?

— Дед посмотрел пристальнее: «У нас в «Торпедо» кто не пьет — тот не играет…»

— Вы думали, что это проверка?

— Да я вообще не пил!

Дамы

— Тогда о другом. Поведал нам в Киеве легендарный Виктор Серебряников историю. Мы пересказали Виталию Хмельницкому — тот неохотно подтвердил…

— Вы о чем?

— Приезжает киевское «Динамо» играть в Алма-Ату. «Кайрат» готовится на своей базе — а жены футболистов тайком от мужей принимают у себя дома игроков команды гостей. Стараются укатать за ночь так, чтобы те по полю еле ползали. Вас тоже «принимали»?

— Да. Подробности поганые. Если коротко: вот гостиница, где жила приезжая команда. А прямо через дорогу прекрасный дом — у всех футболистов «Кайрата» квартиры. Только разместились — сразу звонки от женщин: «Приходите, ждем». Мы понятия не имели, что это за дамы такие!

— Когда выяснили?

— Годы спустя. Стыдно было после этого смотреть в глаза футболистам «Кайрата», честно скажу. Мы их уважали. А женщины изумительно красивые, как на подбор. Заходишь в квартиру — три-четыре девицы. Стол накрыт. Откуда мы знали, кто они такие?

— Киевляне в Алма-Ате выиграли. Дамы были очень недовольны.

— Профессионал всегда сыграет! Ты же понимаешь, когда надо остановиться. А кто-то мог что угодно ночью делать — но потом выйти и носиться 90 минут как сайгак.

— Например?

— Генка Красницкий. Уникальный организм.

— В вашем «Торпедо» главной оторвой считался Олег Сергеев?

— Сергеев — забулдыга! Кривоногий воспитанник торпедовской школы. Замах, убирает под себя, простреливает — вся его игра. Но сколько же поддавал! Вырос на задворках автозавода. Мы с юношеской сборной ездили вместе в Бельгию, уже там поразил.

— В юношеской сборной?!

— Вот именно. Перемешал пиво с водкой. Выпил, закусил булкой. Какой-то мальчишка из бельгийской сборной подходит: «Неужели вам можно водку?» А тот указывает на оставшиеся булки: «Сайка! Сай-ка, сай-ка… Как ты не понимаешь? Сайка, твою мать!» Я беру бельгийца за плечи: «Не слушай его, он в Москве на улице Сайкина живет». А Сергеев вслед: «Для нас водка — как молоко! Сайкой вот закусишь…» Ну, забулдыга. От этого и умер.

— Знаем историю — пытался протрезветь, засунув голову в холодильник. Отморозил ухо.

— Я другое помню. Приехали играть в Тбилиси. А район Дигоми, где база «Динамо», — сплошные виноградники. Все вином торгуют. Обязательно добавляют сахар. Вкус сохраняется — но этот сахар тебя прибивает!

— Знакомая история.

— Стакан хлопнешь — еще ничего. Второй бьет в голову. От третьего обычно ноги отнимаются. Сергеев, я и кто-то третий отправились за вином. Я как переводчик. Выносят на пробу. Сергеев ко мне поворачивается: «Какое взять?» Объясняю: белое — для свадеб или поминок. Можно выпить сколько хочешь — не опьянеешь. А с красного на третьем стакане всякий свалится. Сергеев как услышал: «Это я-то свалюсь? Никогда!» Ну и начали дегустировать.

— Чем кончилось?

— Сергеев стаканчик бабахнул, хорошо стало. Хозяйка довольна, что московские футболисты пришли. Второй наливает, ему подносит. А от третьего «поплыл». Хозяйка говорит: «Ну что, будете брать?» — «Нет, — отвечаю. — Куда уж теперь? Нам этого надо до гостиницы дотащить».

— Удалось?

— Вдвоем еле доперли — такой тяжелый оказался! Как камень! Еще и тошнило всю дорогу. Выпить этот мальчик любил. Две радости — поддать и на бильярде сыграть. Подойдешь к нему в Мячково: «Олежка, партию?» — «Рупь!» Играл строго по рублю.

Шапка

— Вы тоже выпить умели. Помним историю, как вырвало вас в собственную меховую шапку.

— Я не пьющий!

— Точно?

— Но истории были.

— Рассказывайте же.

— Перешел в «Спартак». Договорились всей командой, что не пьем. Ждем перерыва между кругами. А тут приглашает болельщик, главный инженер Бадаевского завода, на экскурсию.

— Знаем мы, чем заканчиваются эти экскурсии.

— Поехали Хусаинов, Папаев, Ловчев, Логофет, Абрамов и я. Причем я на «Форде» — длиннющем, метров пять. На Бадаевском пока пройдешь через цеха — уже нанюхаешься. А в конце еще ждет накрытый стол. Говорят: «Пейте что угодно. Нажмите пальцем — вам этот сорт принесут». Всё перепробовали!

— Даже вы?

— Я пиво люблю — но больше бутылки выпить не могу. Организм не принимает. Поэтому бодрость сохранял. Ловчев вообще не прикасается. Зато Хусаинов и Абрамов надегустировались прилично. Еле выползли оттуда!

— Кто ж осудит.

— Сажусь за руль, Логофет рядом. А сзади в «Форд» человек шесть умещалось. Сажаем у одного окна Хусаинова, у другого — Абрамова. Прямо на ходу блевали. В разные стороны разлеталось.

— Прелестно. Но нас интересует шапка.

— Ах, шапка… Было, было! Звонит товарищ из горкома партии: «Приезжай вечером в Дом кино. Хороший фильм». Еду. Знаете Дом кино?

— Работали рядом 20 лет.

— Ну, тем более. Зима, я свитер надел с высоким горлом. Толстый-толстый. Это ошибка была. Садимся в баре, до фильма время есть. Товарищ мой коньяк любит. А рюмки там высокие, тонкие такие… Выпиваем первую — теплеет. От третьей пот градом. После пятой забываю обо всем. О свитере, о кино. Ничего не чувствую!

— До фильма-то дошли?

— Да какой фильм? Остались в баре. Сколько выпили — не знаю. Счету не поддается. Этот из горкома такой человек, что не выпить с ним нельзя. Изумительный парень!

— Знакомый типаж.

— Наклюкался я так, что под руки меня вывел из Дома кино. Его-то горкомовская «Волга» ждет, а мне самому на «Форде» тащиться. Ребята, вы не поверите! Во дворе въехал точно в расчищенное от сугробов место — сантиметр в сантиметр. Дверь открыть невозможно. Как вылез — не помню. На сугробе наутро следов не обнаружил.

— Чудеса.

— В 10.00 звонок — мой горкомовский товарищ. «Орлом» меня звал.

— Можно, мы тоже будем?

— Да зовите. Голос в трубке: «Орел, как дела?» — «Ужасно. Голова не своя» — «Приезжай срочно, вылечу за две минуты!» — «Сил нет» — «Приезжай. Прямо к Дому правительства. Скажешь — в приемную Леонида Ильича…»

— Вот это уровень опохмелки.

— Ищу дома шапку, мороз же — нету! Ладно, плевать. Поеду так.

— Все равно снимать. В доме правительства-то.

— Залезаю в «Форд» — что-то из багажника нехорошо потянуло. Открываю — о-па! Лежит моя папаха! Только меня вырвало в нее с вечера.

— Кстати, очень удобно.

— Возможно. Я не помню. Снова в багажник ее бросил, еду. Возле дома правительства милиционер под козырек берет: «Вам к кому?» — «В приемную Брежнева…» С кем-то созванивается, меня под руку хвать — и туда.

— Самого-то Леонида Ильича не было?

— Нет, конечно. Иначе ничего не случилось бы. На третьем этаже сидит мой милый Вася и референт Брежнева. Видят, что у меня под мышками две бутылки водки. За голову хватаются: «Зачем?!» Приоткрыли холодильник — а он под завязку. Мне 50 грамм хватило, чтобы головную боль как рукой сняло!

— В советские времена вы ни в чем себе не отказывали. На «Форде» гоняли.

— В Южном порту была комиссионка, куда Управление дипломатических корпусов отдавало списанные иномарки. Но купить их было сложно. Требовалось специальное разрешение. В 1969-м после чемпионского сезона поехали со Старостиным к Трегубову, министру торговли, спартаковскому болельщику. Тот огромный, с пузом таким, что с трудом за столом помещался. Меня увидел, вскочил, чуть в объятиях не задушил. Сразу всё подписал.

— Сколько стоил «Форд»?

— Семь тысяч рублей. Запал на него с первого взгляда. Белый, с красными кожаными чехлами и перламутровым рулем. Не смутил даже сломанный двигатель. На прицепе оттащил в сервис, за месяц починили.

— Дорого?

— Две тысячи. Через год рванул на «Форде» из Москвы в Батуми. А там брат упросил до весны оставить. Бизнес наладил — обслуживал на этой машине деревенские свадьбы и похороны. Катаясь по горам, сломал подвеску. На заводе в Батуми заказал новую, отремонтировал, пригнал «Форд» в Москву, и решил я от него избавляться. В Южном порту подошли кабардинцы — аксакал с молоденьким сыном: «Покажи багажник». Открыл, сынуля аж подпрыгнул: «Папа, ты погляди! Сорок баранов поместятся!» Аксакал как услышал — тут же отслюнявил 13 тысяч.

— Сколько у вас было на книжке перед деноминацией?

— А вот это секрет. Много. Главное, знакомые торгаши предупредили, что готовится реформа, и я успел вытащить деньги, вложил в бизнес. А то бы сгорело все к чертовой матери.

— Миллион долларов у вас когда-нибудь был?

— Нет. Я не умею копить, постоянно всем помогаю. Некоторые этим пользуются, берут в долг и не возвращают.

Воронин

— Вы же были в «Торпедо» комсоргом?

— Был.

— Вот и пришлось, когда Воронин загулял, писать в «Комсомолке» гневные слова. Заголовок помним: «Валерий, одумайся!»

— Я к этой заметке никакого отношения не имею. Ни-ка-ко-го!

— Но подпись-то ваша?

— Рассказываю. Был такой журналист — Арутюнов. Звонит: «Давай спасем Воронина, друга твоего?» — «Что его спасать?» — «А вот встретимся и обсудим…» Встретились. Выпили кофе, перекусили. Рассказал ему что-то, на второй день выходит заметка. Под ней — моя фамилия. Я знать не знал, что он собирается писать!

— Вот это нравы в советской журналистике. Как Воронин отреагировал?

— Претензий мне не предъявлял. Ему плевать было на эти статьи. Любимая фраза: «Хвалят? Хорошо. Ругают? Значит, помнят». Еще говорил: «Если захочу — стану главным редактором газеты «Советский спорт». Лев Филатов, возглавлявший еженедельник «Футбол-Хоккей», обожал Воронина. Часто повторял: «Очень умный парень. Жаль, если сопьется». Валера нарасхват был! «Торпедо» куда-то приезжает — не успели разместиться, а Воронина уже нет. С кем-то в ресторане.

— Знаем историю: снял девицу в Италии, дошло до дела — и выяснилось, что это парень. Бедный Воронин не знал, куда деваться.

— Я о другом случае расскажу. Приезжаем в Уэльс. После ужина выхожу из отеля, стоит Валерка. На улице — ни души. А все блестит, витрины кругом, подсветка! Говорю: «Прогуляемся?» Один-то я боюсь в незнакомом городе. Идем неспешно. Воронин держит руки за спиной. Притормаживает возле магазина, рассматривает пиджаки. Я чуть поодаль. Вдруг слышу: «Ни-и-чего себе…»

— Что стряслось?

— За спиной к Воронину пристроился мужик — и член положил ему в руку! А Валерий жмет и приговаривает: «Ничего себе…»

— Да. Это и правда — «ничего себе».

— Я подскочил — ка-а-к мужику навернул! Быстренько к гостинице с Валеркой. Пока еще куда-то не влипли. В тех краях же экстремистов полно, все время что-то взрывают.

— Видимо, на экстремиста Воронин и попал. Уже опустившимся Валерия вы видели?

— К сожалению. Мы в одном доме жили.

— Неподалеку от стадиона?

— Да, Велозаводская, дом 9. Там же поселился Николай Морозов, тренер сборной СССР на чемпионате мира в Англии. У Воронина клиническая смерть была после аварии, вытащили с того света. Пластическую операцию перенес, лицо выправляли, челюсть. Стал тренироваться. Но, видимо, мучали боли. Хотя ни разу не пожаловался!

— Мы видели фотографии — Воронин совсем опухший.

— Это вначале. Потом получше стало. Нос, правда, уже был кривой. Челюсть со шрамом. С головой что-то не то творилось. Но чувство юмора не потерял! Как прежде был невозмутимым — таким и оставался. В последнее время ходил по квартирам футболистов, просил в долг. Никто не отказывал.

— К вам тоже заглядывал?

— Часто. Наливал ему. Хорошее вино из Батуми мне всегда присылали. Я и сам мог с ним выпить. Но я-то чуть-чуть.

— В отличие от Воронина?

— Кстати, заблуждение, что он пил много. Вот Сергеев глушил стаканами, ни грамма не оставлял. А Воронин — культурно. Шампанское очень любил. Но и этого хватало, чтобы сломаться. А что я могу сделать, ребята?

— Не удержишь?

— Говорил: «Может, не надо, друг мой?» Валера улыбнется — а улыбка уже не та, какая-то натянутая. Прежде-то все лицо светилось.

— Ваша версия — что случилось тогда возле Варшавских бань, где нашли Воронина с проломленной головой?

— Думаю, отпил из чьей-то кружки. Не спросив. А мужик другой кружкой двинул ему по голове.

Слезы

— 1969 год. Феноменальный для вас сезон в «Спартаке». Все говорили — если б не Анзор, чемпионства не видать. Что ж не стали футболистом года?

— Да это не секрет! Грузия так и не простила, что я уехал, а в конце 1968-го отказался возвращаться. Я ведь не в «Спартаке» должен был очутиться, а в тбилисском «Динамо». Город меня уже ждал! И вот 1969-й, я во всех опросах иду на первом месте. Осталось проголосовать только грузинским журналистам. Все до единого назвали лучшим Мунтяна. Он и обошел.

— В тот год объективно лучшим были вы?

— Сто процентов!

— Что ж отказались переходить в Тбилиси?

— Одна глупая фраза тренера Гиви Чохели все решила. Я задал вопрос: «Гиви, друг, скажи — буду играть в основном составе?» Мне в тот момент уже заявление об уходе в «Торпедо» подписали.

— Что-то не то ответил?

— Ему бы сказать: «Какие вопросы, Анзор? Ты же вратарь сборной СССР!» А он промямлил: «Не знаю. Кто будет лучше — ты или Урушадзе…» Я разозлился: «Да пошел ты» — и повесил трубку.

— Вы были намного круче, чем Урушадзе?

— Он в 1962-м пару матчей сыграл за сборную — и на этом закончился. После то болеет, то не играет… Вот положил я трубку — двух минут не прошло, как новый звонок. Я подумал, Чохели образумился. А это Коршунов из «Спартака». Будто подслушивал! «Анзор, хватит с Тбилиси разговаривать, давай к нам». Ну и все.

— Лучший в стране журнал «Юность» вам посвящал развороты — «Пять дней из жизни вратаря».

— Вообще не помню. Вот дневники я вел. Все сгорели вместе с дачей.

— Про какие три дня перечитали бы собственные записи с особенным удовольствием?

— Про те дни, когда плакал из-за футбола. 1963-й, приезжаю с «Торпедо» в Ростов. Отец специально из Батуми прилетел, чтобы на меня посмотреть. А я три пропустил! Когда он вошел в раздевалку, я рыдал! Отец обнял: «Не плачь, Анзорчик, не плачь, сынок. Сколько еще в жизни будет огорчений…» Второй раз плакал на чемпионате мира.

— В 1970-м?

— Да. В четвертьфинале уругваец Кубила затащил назад мячик, упущенный в аут. Навесил — а я уже ушел из ворот. Забили в пустые. Клял себя: ну зачем сделал эти два шага вперед?! Стоял бы на месте — мяч прилетел бы мне в руки… Меня уже признавали лучшим вратарем мира!

— А кого признали в итоге?

— Уругвайца Мазуркевича.

— Ловчев говорит — не факт, что тогда мяч вышел за линию.

— Да кто из нас знал правила — как он должен укатиться, чтобы считаться ушедшим? Увидели — вроде пересек. Может, кусочек остался.

— Во время карантина показывали матчи того самого чемпионата мира.

— Смотрел!

— Впечатление?

— Я забыл, что мне 80 — играл заново! Переживал до дрожи. Трясло! Давление! «Скоро момент будет, вот сейчас ударят…»

— Всё помнили?

— Еще бы! С Мексикой назначили свободный удар за какие-то «три шага». Придумали новое правило, черти, высчитывали… Так я намертво взял! Наутро газеты открываю — «Кавазашвили убийца, из-за него человек умер на трибуне». Оказывается, какой-то почетный гражданин города Мехико скончался от разрыва сердца!

— В четвертьфинале наша команда была «мертвая».

— Абсолютно. Вы же смотрели запись — что-то бросилось особенное в глаза?

— Матч как матч. Что такого?

— Тени нет! Играли в 12 часов дня. Солнце в самом зените.

— Представляем, как напекло головы. Вам тоже?

— В Мексике мне не напекло.

— А в каком-нибудь Ташкенте?

— В Ташкенте и Душанбе была другая беда. Только прилетим — сразу на базар! А та-а-м, ребята! Арбузы, дыни, черешня, груши! Накупишь, сожрешь, а вечером дрист у всех. Животы болят. Врач таблетками спасет, но слабость-то остается. Ночь не спишь. Еще и накрываешься сырой простыней, чтобы заснуть в духоте.

— Бывало на вашей памяти, чтобы кто-то во время игры уделался?

— Славка Андреюк в «Торпедо». Живот свело. Стоял, охал. Потом вижу — боком-боком, под трибуны. К туалету. Еле добежал!

— На поле-то вернулся?

— А куда он денется? И ничего ему не скажешь. Обосрался человек!

Звери

— Ловчев, пересмотрев матчи чемпионата мира-1970, понял: игра не выстроена. А прежде такого впечатления не было.

— Я уже тогда все понимал. Но как человек тактичный не ругал наших руководителей. У нас была блестящая оборона — любого возьми: Дзодзуашвили, Ловчева, Логофета, Афонина, Капличного, Хурцилаву или Шестернева. Выбери четверых и усиливай среднюю линию! А Качалин по шесть защитников выпускал. Зачем?! Асатиани, Мунтян, Хмельницкий, Серебряников много пороли. Вот и приходилось Бышовцу бегать назад, хватать мяч, обводить по трое. Связки в середине не было вообще — сплошные потери! Но все равно должны были четвертьфинал выигрывать. Знаете, как радовались, когда Уругвай выпал? Сидели на шашлыках в горах. Послали на жеребьевку Поркуяна. Еще Андрей Старостин поехал. Возвращаются, издалека кричат: «Мехико!»

— Что значит?

— Остаемся в Мехико. Никуда переезжать не надо. В Аделаиде Италия ждала соперника. Вот это команда могучая. Честно скажу: мы уже не про Уругвай думали, а про Бразилию в полуфинале. Мне снилось: играем с бразильцами 0:0, я четыре пенальти беру… Уверен был — так и случится!

— Пенальти хорошо брали?

— Я выдрессировал себя — полагался на реакцию. Никогда не гадал. В «Торпедо» заставлял бить и бить. Гусаров, Иванов и Стрельцов мне из десяти по десять закладывали.

— Воронин?

— У него удар похуже. А эти каждый в «девятку» вгоняли. Я лечу, а достать не могу. Но прибавлял и прибавлял. Вот почему я при своем росте — 178 сантиметров — постоянно выигрывал верховые мячи? Я же маленький — а там куча игроков!

— Почему?

— Потому что после каждой тренировки оставлял человек десять. Встают в штрафную. Один вешает. Имеют право забивать мне руками. А я должен выгрести у них этот мяч!

— Неужели получалось?

— Долго мучился! Забивали и забивали! Но потом стал их обыгрывать.

— Кто из чужих футболистов в верховой борьбе обязательно старался засадить вам по ребрам?

— Все попытки закончились, когда я Вшивцева из московского «Динамо» в больницу отправил. Тот шел на верховой мяч головой. Я шагнул вперед — думал, успеваю. А Еврюжихин так закрутил, что мяч уходил по дуге. Опаздываю! Пришлось совершать двухметровый прыжок на голову Вшивцеву.

— Куда попали?

— Кулаком в пятак. Вшивцев на носилках, мяч в стороне. После этого перестали ко мне подходить. Вратаря должны бояться!

— Травм не было?

— До этого-то подходили. В 1968-м с «Торпедо» приехал в Киев, взлетел в воздух за мячом. Поймал — и вдруг в глазах потемнело от боли. Колено разорвано, хлещет кровь, правая ключица сломана. Оказывается, они все на меня налетели!

— Все?!

— Киевские — как звери. У-ух! Никого не жалели. Там же на ногу наступили — до сих пор шрам остался.

— Кто в Киеве с особенным удовольствием это делал?

— Сабо. Специально! Сидорова, талантливого мальчишку из «Торпедо», так сломал, что тот закончил.

— Нос, смотрим, у вас изломан. Это не Сабо?

— Это детство. Бежал с банкой воды встречать сестру. Упал на лестнице, банку расколотил. Руку всю осколками посекло, а носом — о ступеньку…

Яшин

— Нам рассказывали, Численко прямым ударом внес вас в ворота с мячом.

— Брехня. От Ларина из московского «Динамо» почти с центра поля пропустил — это другое дело! Со штрафного зарядил, я руки-то поднял — а мячик уже в воротах. Мне и Красницкий в Лужниках влепил похожий. Разбег у него был — метров двадцать. Своим кричу: «Дайте увидеть удар!» — «На, смотри…» Ну и увидел — в сетке.

— Был мяч, который вытащили чудом? Сами не понимаете — как?

— С тем же Уругваем на чемпионате мира — из «девятки». Вон, фотографию мне прислали. В телефоне храню. Ну как так можно лететь? Изумительно же! Запись смотрю: вот это да!

— Встречали более прыгучего вратаря, чем вы?

— Пожалуй, нет. Я был гуттаперчевый. Помню, играли с ЦСКА, жахнули по воротам — в падении отбил. Быстро вскочил, среагировал на второй удар. Следом третий — снова в прыжке забрал мяч. Кто-то из армейцев сплюнул: «У него что, пружины в заднице?!» Но все равно удивительно, как при Яшине, Банникове, Рудакове, Пшеничникове съездил на два чемпионата мира. Как вообще вылез наверх при своем росте. 178! Таких вратарей нет давно!

— Тут пересмотрели фильм о Рудакове. Поразились — это же чудо-вратарь!

— Если б Женька не сломался в Колумбии накануне мексиканского чемпионата мира, думаю, его признали бы лучшим вратарем турнира. Он бы выходил в основном составе, а не я.

— Настолько крутой вратарь?

— Фантастический! Хотя не представляю, как с такой фигурой играл. С виду — жутко неуклюжий. Но брал всё. Лучше, чем Яшин!

— Даже так?

— Ошибок не допускал вообще. Ноль.

— Объективно — в чем Яшин был сильнее вас?

— Рост. Лева — под два метра. А высокого вратаря жизнь заставляет научиться выбирать место, потому что на низкие мячи быстро реагировать не успеваешь. Яшин отличал феноменальный выбор позиции.

— Вы же тренировались рядом?

— Мы с Левой в сборной работали по полчаса лишних каждый раз!

— Зачем это?

— А он меня учил! Так и говорил: «Анзор, ты маленький. Не обижайся» — «Я знаю!» — «Тебе надо лучше на выходах играть. Лови, только если рядом нет соперника. Когда видишь, что на тебя идут, отбивай в сторону…»

— Яшин свою часть чемпионата мира-1966 в Англии отыграл ведь не очень удачно? Гол от Беккенбауэра издалека…

— Лева здорово отстоял первый тайм с немцами. Просто прекрасно с венграми. Благодаря ему обыграли Италию 1:0. Обычно по нашим воротам почти не били, защита отличная. А венгры как с цепи сорвались. Для них СССР победить — принципиальная штука. Мы не знали, куда деваться! Лева раза четыре спас. После игры я подошел: «Лев Иванович, если б не ты…» Но вот с ФРГ получилось не очень. В итоге Морозова сняли.

— Из-за Яшина?

— Из-за того, что заграничным журналистам прямо в Англии сказал — виноват Яшин. Еще и в Москве разбор был, тоже начал: «Больше ставить Яшина не собираюсь» — «Почему?» — «Пропустил от Беккенбауэра и Халлера легкие мячи…»

— Москва не поняла?

— Беккенбауэр-то в «девятину» попал. Такой мало кто вытащил бы. А Морозов о своем: «Ударили с сорока метров!»

— А второй гол?

— Этот «вратарский», что и говорить. Халлер в углу штрафной на замахе уложил двух защитников. Лева двинулся в сторону, ждал подачу. Ну и застрял в этой позиции. А Халлер пробил в ближний. Но не начни Морозов об этом говорить на всех углах — остался бы в сборной.

— Игравшие в той команде, уверяли нас: Морозов — тренер слабенький.

— Да он великолепный тренер! Это человек, который чувствовал талант. Давал играть в атакующий футбол. Вот Качалин — перестраховщик. Усиливал защиту.

— Трусоват?

— Да! А Морозов совсем другой — смелый! Какие нападающие у него были в команде — Хусаинов, Месхи, Метревели, Численко, Туаев… Хотя Месхи выгнал, не взял на чемпионат мира. Та еще история.

— Расскажите.

— У Морозова со сборов контра с ним пошла. В Югославии не поставил на товарищескую игру. Сидим на лавке. Эдик Малофеев пытается обработать высокий мяч — тот проскакивает под ногой. Морозов ладони ко рту приложил, голосит: «Малофеев, земля, земля!» А Месхи рядом в той же позе приговаривает: «Земля, земля, я звезда…» Всё!

— Такую ерунду не простил?

— С этого началось. Следующий матч в Белу-Оризонти. Бразилия. Месхи в основе. Что там Мишка творил — это не передать! Таскал всю защиту один! Бразильцы на трибунах петь начали: «Месхи, Месхи…» Вот свалили его в штрафной, пенальти. Он к «точке» сроду не подходил — а тут выхватил мяч, установил. Морозов кричал, чтобы Банишевский бил. Мишка — ноль внимания. Ушел до центра поля. Ка-а-к рванул к мячу — и ******** [ударил] метров на сорок в сторону от ворот! Демонстративно! Народ захлопал, обрадовался: «Браво, сеньор Месхи!»

— Ничего не понимаем.

— Показал тренеру, как надо играть. Но после этого Морозов зачехлил его окончательно.

— Морозова-то можно понять.

— Конечно, можно. Пошла коса на камень. Но был бы Месхи в Англии — сборная выступила бы лучше.

— Сложные люди в той сборной были?

— Украинцы из глубинки. Из Закарпатья. Там после войны было непростое отношение к Советской власти. Вот Федя Медвидь из этих. К грузинам в команде лоялен, а к русским — не очень. Агрессивный. Ощущение, что «лесные братья» вышли. Йоська Сабо вообще по характеру жесткий. Любому мог сказать — «Да пошел ты!» Вя-вя-вя…

— В игре такой же?

— Да, обязательно так зацепит, чтобы тебе ногу сломать. Пузач был сдержанный. Как и Серебряников с Бибой. Мунтян — нормальный парень. Хмельницкий — просто чудо! Заика!

— Бышовец?

— Толя с большим самомнением. Богатым внутренним миром. А техника такая, что прощались любые изъяны характера. Мяч как привязан, бил с любой ноги. При этом никогда ни на кого не жаловался. Никому не «пихал».

Ловчев

— Вы обиделись на Ловчева за рассказ о матче в Одессе, где в 1970-м «Спартак» сдал игру «Черноморцу».

— Меня задела фраза — дескать, не сомневался, что Анзор тогда взял деньги. Вот что у Ловчева в голове? Как я мог «взять», если все мячи ловил?! А главное, мы же вдвоем с Женькой, заподозрив неладное, подбежали в перерыве к Симоняну: «Никита Палыч, игра-то продана! Вы посмотрите, что ребята творят! В центральной зоне проходной двор!» Симонян к Старостину. Тот, как обычно, очки снял, платочком протер, покачал головой и произнес отчетливо: «Не может быть!»

— А дальше?

— Самое удивительное — ни тот, ни другой в перерыве команде ни слова не сказали! Будто ничего не произошло!

— Странно.

— Мне кажется, Симонян и Старостин просто не поверили, что такое возможно. В том «Спартаке» договорные матчи не играли. Но здесь совпало — нам уже ничего не надо, а «Черноморец» стоит на вылет.

— Логофет еще в Москве был в курсе — и соскочил. Не поехал в Одессу. Как же вас, авторитетного человека, не проинформировали?

— Потому что ребята знали — откажусь. Мараться не буду. Вот и решили втихую между собой раздербанить. Думали, откроют «шлагбаум» — и одесситы забьют, сколько нужно. Только забыли, что Анзор умеет мячи ловить.

— Полтора тайма тащили всё?

— Да! У нас с первых минут середина голая, атака за атакой, выходы один на один, удары в упор — я беру! В какой-то момент Женя Евлентьев, бывший нападающий «Спартака», крикнул: «Твою мать, ты что делаешь? Тебе не сказали, что деньги дали?!» — «Какие деньги?» Он сразу притих. Понял — я не в теме. Как и Ловчев с Папаевым.

— В отличие от Абрамова и Хусаинова?

— Давайте без фамилий. Все, кто это организовал, уже покойники. Не будем бередить их души на небесах… Да и «Черноморец» победа не спасла от вылета.

— Вы обронили — у Ловчева, мол, «тараканы» в голове. Это как?

— Постоянно увещеваю: «Женя, прежде чем сказать — подумай. А ты говоришь — потом думаешь. Чаще вообще не думаешь, пока по башке не дадут». Отношения умудряется испортить на ровном месте. Вот пример. Собрались со спартаковскими ветеранами отметить 40-летие чемпионства. Вел вечер Ловчев, для каждого из той команды у него нашлись теплые слова. И вдруг выдал: «А это наш Анзорчик, который мечтал стать президентом РФС, не раз участвовал в выборах, но неизменно проигрывал, набирал от силы один голос…» Хохотнул, а зал притих. Вскоре мы с женой встали, со всеми, кроме Ловчева, попрощались и уехали домой.

— Что Евгений Серафимович?

— Позвонил наутро: «Ты почему рано ушел?» Я завелся: «Ловчев, ты ***** [дурак]? Совсем мозгов не хватает? Не понял, что сморозил?» — «Да вроде нормально все, поздравил…» — «Ты выставил меня неудачником!» — «Ой, Анзор, прости».

— А вы?

— «Женя, оскорбить меня в присутствии двухсот человек, а просить прощения наедине… Иди на *** [хрен]!» На следующий день он извинился через газету. Это его любимое занятие. Сначала ляпнет, затем кается. Так и со Смородской было, и с Галицким, и со мной.

— Сейчас не общаетесь?

— Да прекрасные отношения! Мы друзья! Я всё ему прощаю! Всех «тараканов»! После его рассказа про договорной матч в Одессе звоню: «Ты идиот! Сколько могу тебя прощать?!» А он смеется.

— У кого «тараканов» больше — у Ловчева или Бубнова?

— Это два «тараканиста». Знаете, как они схлестнулись между собой? Все случилось на моих глазах!

— Слышали. Но от подробностей не откажемся.

— Оба были членами совета по договорным матчам. Бубнов — немножко другой по складу. Шумовой, кипит, доказывает. Считает себя экспертом. Но грань потерял. Оскорблять футболистов не надо!

— Согласны.

— А Женя просто не думает, что говорит. На каком-то совещании указал на Бубнова: «Что на него смотреть?! Он дурной, несет что ни попадя!» Бубнов вскочил: «Да это ты дурачок!» Саша сидел от меня по правую руку, а Женя — слева, в конце стола. Посадили бы ближе — могли бы подраться.

— Полагаете, до мордобоя дошло бы?

— Запросто. Я тогда произнес: «Бубнов, прошу, выйди в коридор. Без тебя спокойно поговорим». Он буркнул: «Извините» — и вышел. К Ловчеву поворачиваюсь: «Женя, уже второй раз сталкиваешь меня с людьми…» До этого, когда наш комитет впервые собрался, я пригласил классного юриста Иванова. Депутат Госдумы, коммунист. Умнейший мужик. Тот о чем-то толкует — Ловчев неожиданно вскакивает, прерывает: «Еще каждый юрист будет учить, что нам в футболе делать! Садись уже!» Тот обалдел. Больше не появлялся.

— Ну и ну.

— Я Ловчеву напихал. Вот и тут говорю: «Как можно так себя вести?» — «А ты не знаешь, что Бубнов больной?» — «Женя, в данной ситуации считай — ты больной. Тоже иди отсюда к черту» — «Тогда больше не приду!» Поворачиваюсь к ребятам: «Что, попрощаемся с Евгением Серафимовичем?» — «Попрощаемся!» Всё. Вывел его из комитета.

— В коридоре они драться не начали?

— Нет. Бубнов вернулся, я попросил: «Саша, ты не виноват. Но все-таки извинись перед людьми, ты же кричал» — «Нет проблем». Покаялся.

Бубнов

— Помните, как пранкеры до вас дозвонились?

— Еще бы!

— Говорили с вами от имени Бубнова.

— Начали про Ловчева расспрашивать, но я почувствовал — что-то не то. Не стал раскрываться. Хотя мог наговорить. Я на Ловчева злой был.

— Что насторожило?

— Звук какой-то изменчивый. Будто вставками. Пранкеры поняли, что я все просек — и свернули лавочку.

— Позже запись слушали? Там и Карпина развели, и Байдачного.

— Нет.

— Ну и зря. Вышло феерично. С Бубновым-то вы тоже рассорились?

— Нет, что вы! У нас отличные отношения!

— Рады слышать.

— К сожалению, Саша — нездоров. С психикой нехорошо. Уже можно в этом признаться. Вот написал книжку. Презентации, тираж нарасхват, деньги сделали большие… Но книга — говно. Просто жуткое говно. Вы читали?

— С большим интересом.

— Обвиняет всех. Кругом взяточники и пьяницы. Только Бубнов — красавчик.

— Сказали это самому Бубнову?

— В один прекрасный день приходит Саша: «Анзор Амберкович, вот моя книжка».

— Тут-то открыли душу?

— Спрашиваю: «Тебе никто не говорил, что книга не очень удачная?» — «Да нет, народ в восторге!» — «Знаешь, не надо было тебе это все писать…» Что-то у Бубнова после того разговора повернулось в голове в отношении меня. Долго не общались. Зато недавно кое-что случилось.

— Что?

— Голос в трубке: «Здравствуйте, это Бубнов!» — «Привет, Сашенька. Как здоровье?» — «Нормально. Работаю в американской фирме, автомобильной. Очень вас люблю и уважаю. Хочу приятное сделать, «Форд» в подарок преподнести». Я ошалел: «Какой «Форд»? Ты что, разбогател?» — «Я старший менеджер, скоро презентация. Мне поручили все организовать. Уже договорился, что выделят десять автомобилей для наших великих ветеранов. В том числе — вам. Никаких денег. Надо лишь приехать на Варшавку — вам дадут ключи, сами зарегистрируют в ГАИ…»

— Что это было, простите?

— Так слушайте! Говорю: «Саша, мне в жизни никто такие подарки не делал» — «Я отвечаю за свои слова. Завтра перезвоню!» Что-то у меня закралось.

— У любого «закралось» бы.

— До вечера думаю: что за странный разговор? Набираю одному его товарищу, пересказываю историю: «Что это было?» Тот вздыхает: «У Бубнова крыша поехала. Зоя, его жена, мне звонила, предупреждала — что бы Саша ни говорил, не воспринимать всерьез». Мне все ясно стало.

— Больше вам не звонил?

— На второй день набрал. Голос — убитый!

— Что сообщил? Уволили из фирмы?

— «Анзор Амберкович, я в полиции. Ты же генерал — вытащи меня отсюда!» Твою мать!

— А вы — генерал?

— Казачий генерал-лейтенант. «Ты в каком отделении?» — «Я не знаю… Подними всех, выясни, где сижу!»

— Ну и дела.

— Хорошо, говорю. Не отключай телефон. Тот отвечает: «Телефон не мой…» Звоню всем. Никто трубку не берет. Попросил друга из ФСБ: «Можешь пробить информацию?» — «Постараюсь». Набирает через полчаса: «Никакого Бубнова нигде не зафиксировано». С тех пор его не слышал.

— Какой ужас.

— Не то слово.

— Значит, не будет книжки номер два.

— Да куда там… Жаль Сашу. Славный парень.

Посылка

— Была с вами в «Спартаке» история на таможне.

— Была, была… «Спартак» прилетел в Париж. В гостинице стук в дверь, на пороге мужчина, русский. Но еврей.

— Прекрасно сказано.

— «Здравствуй, Анзор. Ты друг моего сына, Саши Левинсона». Это известный журналист. Левинсон, Леня Трахтенберг и я — три товарища. А отец Саши, как выяснилось, администратор ансамбля «Березка».

— Что хотел?

— «Можешь сыну отвезти подарок?» — «Конечно». Протягивает сверток, перетянутый скотчем. В парижском аэропорту никакой проверки. Зато в Москве едва меня таможенники заприметили, сразу указывают: «Ваш чемодан? Откройте!» — «Почему?» — «Откройте» — «Не буду».

— Отчаянный вы.

— Так меня никогда не досматривали. Ладно, открываем — сверху сверток. Еще куча шмоток, но они знали, что искать. «Чей пакет?» — «Друга, ждет на улице. Передал отец». Они снова: «Открывайте!» — «Еще чего…» Сами составили бумагу, разрезали.

— Что было?

— Полетел мохер, нитки.

— Много?

— Около трех килограммов. Все утрамбовано, завернуто в замшевый пиджак. Еще внутри коробочки с французскими духами. Тонкие, как авторучка. Упаковок пятьдесят. Таможенник ко мне поворачивается: «Это контрафакт!» — «Какой контрафакт? Отец сыну передал!» Я уже взбесился. Понятно стало — кто-то «стукнул».

— Чем закончилось?

— Предложили заплатить штраф — я отказался. Выписали бумагу: «Передайте владельцу, пусть оплачивает и забирает». Выхожу на улицу — Саша навстречу бежит. Я сердитый, сунул ему бумагу: «Иди к черту со своими посылками».

— Значит, мохер не ваш?

— Да на хрен он мне нужен? У меня и без мохера денег было полно.

— Ушли вы из «Спартака» с обидой — на роль первого вратаря Симонян вдруг Прохорова пригласил. Все так?

— Че-пу-ха! Прохоров здесь вообще ни при чем. Я просто устал играть, ребята.

— И отправились в Кутаиси?

— Это целый детектив. Я всю свою футбольную эпопею не ел досыта. Из года в год на диете! Чуть поправишься в отпуске — потом убиваешься, чтобы сбросить. Мой игровой вес — 75. В последний торпедовский сезон набрал 82. Уже стал «плавать».

— Сейчас сколько?

— 95. А перешел в «Спартак» — вернул 75! Вкалывал как лошадь — поэтому в чемпионский сезон летал!

— Шовковский говорил — чувствовал даже полкило лишнего веса. Вы тоже?

— Я вам расскажу, как играется с лишним весом. 1968-й, мое «Торпедо» приезжает в Кутаиси. Туда же прикатило пять машин родственников из Батуми. Сколько еды привезли — это надо было видеть!

— Неужели соблазнились?

— Еще и Роина Квасхвадзе, вратаря кутаисского, зазвали. Того кусочек, этого. Грушевым лимонадом запили. Игра вечером!

— Обычная ваша диета как выглядела?

— В день игры с утра творог и кефир. В обед кофе и шоколадка. Выходим с Роином на воздух: «Что-то живот тяжелый» — «У меня тоже…» — «Как играть-то будем?»

— Ну и как сыграли?

— 3:3. Удар — мяч под рукой проскакивает. Согнуться не могу. Гол! Потом по его воротам бьют — между рук пропускает. Зрители свистят…

Кутаиси

— Так что с приглашением из Кутаиси?

— Зачастили ко мне из Грузии. Первый секретарь обкома приехал в конце 1970-го: «Анзорчик, дорогой. Грузин должен закончить с футболом в Грузии. Платить будем сколько хочешь» — «Уйти из «Спартака» в Кутаиси?! Ни за что!» Посидели в ресторане и разошлись. Через год снова приезжает. Снова идем в ресторан, снова тот же разговор.

— С другим эффектом?

— Я знал, что заканчиваю. Замучился вес гонять, да и стимулов уже не осталось. Заработал к тому времени достаточно. Футболистам хорошо платили, плюс друзья из Батуми всегда что-то подкидывали… Вот и говорю первому секретарю: «Пойду к вам — но только главным тренером. Если «Спартак» отпустит».

— Что в «Спартаке»?

— Рассказал все Старостину. Тот подумал-подумал: «Соберем ребят, обсудим». Были на той встрече он, Симонян, Логофет, Ловчев, Хусаинов и Осянин. Ну и я. Старостин, помню, переспросил: «Точно не игроком?» — «Нет, Николай Петрович!»

— Что решили?

— Я еще футболистов просил с собой. Кто не попадает в основной состав — Силагадзе и Володю Петрова. В «Торпедо» мне уже пообещали отпустить Ленева и Миронова. Все на том собрании выступили за меня: «Пускай попробует!»

— Прощальное слово было?

— А как же? «Я уезжаю и благодарю вас, — сказал. — Если что — можно будет в «Спартак» вернуться?» Старостин: «Анзорчик, если не получится — милости просим! Приходи!»

— Вот как?

— Именно. Стартует чемпионат первой лиги — громим всех! Команда шикарная! В режиме держу, ни один к бутылке не прикасается. Лидируем, отрыв от второго места очков в шесть. Тут начинаются фокусы.

— Что такое?

— Играем с Пермью, вот-вот выходить на поле. Открывается дверь в раздевалку — заходит Всеволод Блинков. Я увидел его — обрадовался: «О, Всеволод Константинович! Какими судьбами?» — «На работу» — «Куда? В Пермь?» — «Да нет, в Кутаиси…»

— Действительно — фокусы.

— Я въехать не могу: «В каком качестве?» Думаю — вдруг начальником команды? А Блинков отвечает: «Главным тренером» — «Подожди! Главный тренер-то — я» — «Не знаю. Меня первый секретарь пригласил, я с женой и приехал».

— Команда слышала?

— Нет, говорили мы в сторонке. Ребят провожаю на поле, 3:0 выиграли. После матча бегу в главную ложу, где все начальство сидит. Никого нет, драпанули! Хватаю администратора: «Тамаз, где этот ******** [гей]?»

— Вы про первого секретаря?

— Ну да. «Все уехали» — «Правда, что Блинков главным тренером назначен?» — «Да…» Еду на базу, собираю свой чемоданчик — и в аэропорт. Самолет утром, а мне даже ночевать с ними не хотелось.

— Не настигли вас?

— Настигли. Через час примчался кто-то из свиты: «Не обижайтесь на первого секретаря. Мы решили — так будет лучше. Впереди тяжелые матчи, а вы классный вратарь. Ваш опыт нам пригодится, с вами в воротах команда совсем иначе заиграет…» Я на него смотрю: больной, что ли?

— Могли бы и в лоб дать.

— Говорю: «Вы что несете? Я полгода в Кутаиси — в воротах не стоял ни разу! Тренирую прекрасного голкипера, тот за шесть игр ни одного мяча не пропустил…» — «Нет, мы просим вас! Поехали, завтра будет встреча с первым секретарем». Хорошо, думаю. Вот там-то ему и вставлю. А не надо было соглашаться.

— Билет сдали?

— Да. Сняли мне в гостинице «люкс». Заносят большой вещмешок. «Это вам!» — «Что там? Форма?» — «Компенсация за моральный ущерб». Открываю — набита деньгами! Ощущение, что миллионы!

— Ого. Вернулись из Кутаиси с приданым?

— Да выбросил эту сумку им вдогонку!

— С секретарем встретились?

— Нет. Испугались нам встречу устраивать, я весь кипел. В назначенное время они не явились — я улетел в Москву.

— Стоп-стоп. Вы же сыграли за Кутаиси. Есть протоколы.

— За мной в Москву прилетели: «Выручай. Вратарь заболел, в Запорожье играть некому! Один матч!» Черт с ними, думаю. Поехал. Сгорели 0:1. Потом уговорили — еще несколько игр провел и завязал окончательно. С того момента партийцев ненавидел жутко. Вруны и сволочи!

— Что ж коллега ваш согласился на «живое» место?

— Из-за жены, наверное. Вы видели Юлию Блинкову?

— Мы самого-то Блинкова… Не вполне…

— О-о! Редкая красавица! Гораздо интереснее Леры Бесковой. Хотя та считалась первой красоткой Москвы. Вокруг нее всегда вились мужики. Да и Блинков сам красавец.

— Ну и при чем здесь Кутаиси?

— Видимо, деньги нужны были в семью. Он до этого уже работал в Кутаиси. Во время тренировки жена Блинкова в чудесном купальнике лежала за полем и загорала. Люди специально приходили смотреть. Любовались!

— Что дальше было с командой?

— Когда в Запорожье приехал, смотрю — после матча вся команда пьяная. Поразился: «Вы что делаете?» — «Амберкович, не обращай внимания. Блинков каким был, таким и остался. Дисциплины нет». Эх, такую команду развалил!

— Какое место заняли?

— Пятое.

— Говорили, в Кутаиси у вас был оклад — тысяча рублей.

— Какую-то сумасшедшую зарплату положили. Как и московским футболистам, которых я привез. Деньги мешками возили в команду. Потом узнал — эти деньги собирали по всему городу, коммерсантов данью обложили.

— В «Спартак» вы так и не вернулись. А хотели?

— Очень.

— Что помешало?

— С Кутаиси расстался, пошел к Старостину: «Николай Петрович, у меня не получилось. Можно вернуться?»

— Вратарем?

— Да кем угодно! Он ответил: «Я не возражаю. Соберем ребят — все как в прошлый раз. Пусть решают». Пришли те же. Старостин: «Анзор назад в «Спартак» хочет. Ваше мнение?» Тут вскакивает Ловчев, никому слова не дал сказать: «Предателям в команде места нет!»

— Ваша реакция?

— Я обомлел. Поднялся: «Слушай, Женя, ты вообще соображаешь? В чем я предал? Ты молодой, вечно вскакиваешь раньше всех. Но учти — тебе будет плохо, вспомнишь обо мне…» Ушел оскорбленный.

«Храп»

— Как же после такого с Ловчевым дружите?!

— Вы не смейтесь — но нет в нем подлости. Просто язык дурацкий. Абсолютно не контролирует. А тогда, в 1972-м, я сидел дома в растерянности. Вдруг звонит приятель из Костромы. Директор завода: «Приезжай на рыбалку» — «Какая рыбалка? Я работу ищу!» Тот осекся. «Ты серьезно? Скоро перезвоню…» Через час мне предложили возглавить костромской «Спартак». В первый же сезон выиграли зону второй лиги, вышли в финальную пульку. Матчи проходили в Сочи, стартанули с двух побед. Перед игрой с «Уралмашем» Осипов, глава федерации футбола РСФСР, пригласил в «Интурист». Номер «люкс», на столе шампанское, осетрина, черная икра, красная…

— Красота.

— Осипов встречает с распростертыми: «Анзорчик, ты молодец, доказал, что работать умеешь. Мы оценили. Но завтра «Уралмаш» должен победить…» Я аж поперхнулся: «С какой стати?» — «Задание Совмина. Свердловск — промышленный город-гигант, ему первая лига нужнее». Я вскочил, хлопнул дверью.

— Проиграли «Уралмашу»?

— Матч начался — повели 2:0. Судил Шумунов. Если нужно было «прибить» какую-то команду, обычно его посылали. Мерзкий тип. Маленький, толстый, с длинным носом. Но тут ему не сказали, что надо «Уралмашу» победу обеспечить, вот и отработал первый тайм нормально. Уходя на перерыв, я не удержался, приобнял Шумунова: «Коля, ты герой! Я-то думал, душить нас будешь» — «Анзорчик, ну что ты? Я же порядочный человек». В перерыве до него довели «политику партии» — и понеслось. Два пенальти, гол из трехметрового офсайда… Закончили 2:4. Возле судейской схватил Шумунова за поганый нос. Чуть не открутил.

— «Уралмаш» вышел в первую лигу, вы остались во второй?

— Да. Но вообще в договорняках не клубы виноваты…

— А кто?

— Партийные боссы. Любили похвастать друг перед другом, у кого больше успехов — в сельском хозяйстве, в футболе. Вот и давали поручения, чтобы команды за уши тянули. Мне тоже один раз предложили — отказался.

— Что за история?

— Я уже был ответственным секретарем федерации футбола РСФСР, возглавлял судейско-инспекторскую коллегию. Сказали: «Надо обеспечить «Крылышкам» выход в первую лигу». Я вспылил: «Вам надо — вы и обеспечивайте. Такими вещами заниматься не буду». Тогда в Куйбышев ночным поездом отправился Юрий Аристов, сменивший Осипова в федерации. Должен был на месте решить вопрос. По дороге случилось ЧП.

— В поезде?

— Да. Под катал попал. Сперва коньяком взбодрили, а потом в карты раздели до трусов — в прямом и переносном смысле. Утром на перроне встречают местные руководители — Аристова нет. Они к проводнице: «Не можем человека из Москвы найти». В ответ: «Да вон сидит в трусах какой-то. Не ваш?»

— «Крылья» наверх вышли?

— А то!

— Вы с каталами сталкивались?

— Нет. Было другое. Приехал в Москву товарищ из Тбилиси. Попросил помочь с покупкой мебельного гарнитура. Оставил четыре тысячи рублей, завернутые в газету. Говорю: «Куда ж их дену? Сегодня на игру во Львов улетаем». Он жмет плечами: «Возьми с собой». Ладно, кидаю в сумку. В гостинице накануне матча решили в карты переброситься.

— В преферанс?

— В «храп». Ловчев в паре с Абрамовым, Логофет — с Янкиным. А я один. Не люблю играть в паре. Ну и начали меня топить. В какой-то момент просадил все, что с собой было. Поднялся: «Больше денег нет». Логофет смотрит ясными глазами: «Тебе же грузин сверток принес». Я, дурак, полез в сумку. Еще две тысячи спустил.

— Больно!

— Я-то не картежник, от тонкостей далек. Позже сообразил, что ребята по-тихому объединились и меня облапошили. С тех пор на деньги не играю. Разве что «по маленькой», в хорошей компании. К примеру, на «Негаснущих звездах» садились всемером — Симонян, Исаев, Ивакин, Ярцев, я, еще кто-то… Как раз в «храпака». Симонян в паре с Исаевым чесали всех. Но ставка символическая — 2 рубля. Без штанов точно не останешься.

— Не вы ли 29-летнего Ярцева из Костромы рекомендовали в «Спартак»?

— Я! Кто ж еще?! Смотрю — чутье на гол великолепное. Короткий дриблинг, умеет прикрывать мяч. Он как Гиля Хусаинов. Если отскок у ворот — Ярцев там! Звоню Старостину: «Николай Петрович, возьмите парня. В «Спартаке» такого нет» — «Не может быть, чтобы во второй лиге играл тот, кто нам нужен…» — «Попробуйте! Не понравится — назад отправите». Очень скоро стал лучшим бомбардиром «Спартака». Но как тренер Ярцев закончился в Португалии. Когда ушел со скамейки.

— Нынче таких футболистов как Ярцев в высшей-то лиге нет. А тогда по вторым болтались.

— Сейчас и чемпионы мира другие. Вот привезли в «Спартак» Шюррле-Мурле. Что за футболист? Играть не умеет! Больной, еле дышит! Хорошо, уехал, не умер на поле…