«В Америке понял, что такое свобода. России нужны перемены». Ребров — о спорте и людях

В интервью голкипер «Спартака» рассказал о своей поездке в США и мыслях о том, почему мы стали агрессивнее и злее.

Контракт со «Спартаком», молодые и опытные вратари

— Ты переподписал контракт со «Спартаком», хотя практически не играешь. Зачем это тебе?

— Главным было не моё желание. Клуб изъявил заинтересованность. Тренерский штаб сказал, что я нужен. И, не в обиду другим командам, я уже не хотел куда-то уезжать. Здесь ребёнок в школе, у жены бизнес, дом. Прекрасно понимаю, что закончу карьеру в Москве. А где ещё тогда, если не в «Спартаке»? Это мой любимый клуб, моя команда, тем более я ей нужен. Зачем что-то выдумывать?

— Руководство перечисляло причины, для чего ты нужен?
— Я умный парень и понимаю, для чего: должен помогать расти молодым ребятам, потому что долго нахожусь в команде, есть определённый опыт. Но и футбол — такая штука, где ты не можешь всего запланировать или спрогнозировать. У кого-то может не пойти в клубе, другой может заболеть, и ты должен будешь выйти и сыграть свои минуты.

— Кстати, про возраст. Раньше мы видели, что приоритет был в сторону возрастных вратарей: Буффон, ван дер Сар. А сейчас всё наоборот: играют молодые Кепа, де Хеа. Это совпадение?
— Ставка правда поменялась. Думаю, это связано с тем, что молодого проще под свою систему вылепить. Например, нужен вратарь, который хорошо играет ногами — его и готовят. Плюс если раньше действительно упор был на опыт вратарей, то сейчас клуб держит в уме, что молодого парня можно перепродать за хорошие деньги. Это бизнес.

— Для тебя самый крутой вратарь сейчас?
— Конечно Буффон. Сколько ему? 41? Такая легенда.

— Хочешь сказать, по уровню он даже сейчас лучший?
— А, ты имеешь в виду, кто лучший вообще? Тогда тер Штеген в порядке полном. Он — номер один. В ближнем бою прекрасен, а его игра ногами даже не обсуждается. Я не понимаю, как он это делает — постоянно отдаёт (точные) передачи. Понятно, что это механизм командный, где все должны двигаться, но он это делает лучше всех в мире.

— У тер Штегена лично меня удивляет способность отбивать удары в упор. Он выставляет руку, и её ничто не может пробить, мячи просто наверх улетают. Это физиология, тренировка, школа?
— В первую очередь да, тренировки, немецкая школа. Вспомни Нойера — он так же расставляет руки. Техника похожа на гандбольный приём, когда вратарь делает выпад и руки в разные стороны, а там уже повезло — не повезло. Но, с другой стороны, не может же тер Штегену так всегда везти? Если всегда мяч попадает в него, это уже какое-то сверхмастерство. Поэтому он и лучший.

ЧМ в России, РПЛ

— Артём, ты ведь уже почти 20 лет в Премьер-Лиге играешь.
— Больше нахожусь, чем играю, конечно. А так, да — года с 2003—2004.

— Ты видел всё: «осень-весну» и «весну-осень», богатый футбол, бедный футбол — что из этого было положительным?
— Знаешь, честно: для меня с этими переходами с «весна-осень» на «осень-весна» вообще ничего не поменялось. В РПЛ всё было хорошо. Главная проблема — это вторая лига и первый дивизион. Ведь тогда им обещали многое, но ничего вообще сделано не было. Команд в стране всё меньше, полгода вообще не играем.

— Как бы ты всё это починил?
— Я не чиновник, иначе бы уже шёл со своей программой. Но если нужно просто моё мнение, то объединил бы вторую лигу с любительским футболом. Женя Савин же показывал, как ребята в Иркутске работают таксистами и продавцами, но нужно сделать так, что чтобы футбол не был их первой профессией. Нужно делать турниры с любительскими командами, чтобы ребята играли, тренировались, получали какие-то деньги. Но для всего этого нужна инфраструктура. Не на заснеженных же полях играть? Опять всё упирается в поля с подогревом, манежи, инвестиции.

— Зато в то же время мы РПЛ расширяем до 18 команд.
— Да 16 или 18 — без разницы. Главное, чтобы было какой-то плей-офф в итоге и в верхней, и в нижней частях таблицы. Тогда будет больше зрителей и интриги. Нужно ведь что-то менять — это ясно.

— Но ты был бы готов к тому, если бы клубы РПЛ открыли бюджеты и ваши зарплаты?
— Все плюс-минус и так понимают, сколько мы зарабатываем. Так что без проблем. Но это нужно обращаться к руководителям клубов — им страшнее этот вопрос открывать. У них же всякие там агентские, стадион, базы.

— В США всё открыто — и никаких проблем. И плей-офф, и драфт, и каждый клуб самостоятелен.
— Возможно, открытие бюджетов не помогло бы, но если мы не будем ничего пробовать, то ничего и не будет развиваться. Нужно же искать какие-то выходы из положения. От кого-то что-то брать, добавлять своё и попробовать: работает или нет? Но ничего ж не происходит.

— На твой взгляд, наш футбол, если брать массовость и развитие продукта, в печальном состоянии?
— После чемпионата мира был толчок, но он ничем, кроме результата сборной, не подкреплён. Наследство чемпионата мира в виде стадионов и баз тоже осталось, но за его обслуживание нужно платить деньги, причём немаленькие. Интерес падает, команд становится всё меньше.

Скандалы, Дзюба, «Спартак»

— Футбол вообще постепенно уступает в популярности не только шайбам Овечкина, но и любым скандалам — от дела Дзюбы до противостояния Россия-США в любом виде спорта.
— Думаю, тут не в футболе дело. Время такое — людям неинтересно слушать о чём-то позитивном. Это не только про футбол. Телевизор включаешь, попадаешь на Первый или Второй канал, все эти шоу, а там крики, драки, разборки, споры. Люди это любят.

— Но тебе, получается, тоже именно это интересно.
— Нет. Я тот же хоккей и баскетбол люблю смотреть, а не ковыряться в белье и обсуждать вот это всё.

— Но ведь спортсмены сами всё понимают. Например, когда Дзюба уходил из «Спартака» в «Зенит», разве вы, как старшие товарищи, не пытались сказать: «Тём, может, останешься? Тебя потом будут ненавидеть болельщики»?
— Я хорошо помню то время: мы постоянно общались, он хотел остаться, всё долго обдумывал и, конечно, понимал, что будет дальше. Говорил: «Это тяжёлый переход, я этого не хочу. Понимаю, что за этим будет стоять». Мы хотели, чтобы он остался и переживали, когда он ушёл.

— Он ведь стал потерей, кто бы что ни говорил.
— Паршивлюк и Дзюба были воспитанниками клуба, когда я пришёл в команду. Для меня они были, если можно так говорить, иконы. В такой команде, как «Спартак», должны быть люди, которые бы пробыли здесь всю жизнь, с детской академии. Именно они должны вести за собой команду, передавать историю. Как Игорь Акинфеев в ЦСКА, например. И вот Дзюба всегда ассоциировался у меня с таким человеком, но вот так всё получилось. Я не знаю деталей. Просто он перешёл.

— Но если сейчас какой-то из молодых, условный Бакаев, соберётся в «Зенит» или ЦСКА, ты объяснишь, что так делать нельзя?
— Я скажу ему своё мнение, но считаю, что в «Спартаке» должны быть те, которые хотят играть за ромбик в первую очередь. Есть финансовые составляющие, есть ещё моменты, их можно понять, но в первую очередь человек должен сам хотеть быть в «Спартаке» и понимать, что это за клуб.

США, бомжи, свобода

— Давай чуть-чуть от нашего спорта отойдём. Знаю, в эти новогодние праздники ты ездил в США. В первый раз?
— Да.

— Просто я тоже недавно там был, а перед полётом пересматривал интервью с Артемием Панариным, где он критиковал российские власти и говорил: «Я спускаюсь в метро в России, там бедные бабушки милостыню просят, в США всё не так, там всё для людей». Ты согласен, что там всё для людей?
— Я тоже видел это интервью. Могу с чем-то соглашаться или не соглашаться, но сам посыл, повторю, мне понравился: «Почему я должен бояться говорить то, что думаю?». У нас же свободная страна, правда? Я не жил в Америке, как Артемий, но, естественно, я видел: что-то у нас хуже, что-то лучше. Много моментов хотелось бы оттуда забрать.

— Что именно?
— В первую очередь свободу. Раньше я не понимал, что такое «свобода по-американски», а сейчас, проведя две недели галопом по городам, её по-своему принял. Свобода заключается в том, что тебя никто не трогает, тебе дают возможность трудиться, зарабатывать, соблюдая те законы, которые давно прописаны в конституции и кодексах. Но если ты их нарушишь, то получишь наказание, без вариантов. При этом тебя не учат, как правильно жить вне рамок этих законов. Возьмём, например, бомжей, в Лос-Анджелесе. Их много, как и фриков. Тем более там психушки закрыли. И вот эти люди ходят и никому не мешают. Просто выбрали для себя такой ритм жизни на улице — их не гоняют, не трогают.

— В Москве бомжей почти нет. Разве плохо?
— Стоп. Я не говорю, что в Москву нужно запускать бомжей, просто в Америке это так. Для меня тоже было дико и неприятно, что какие-то психи в Лос-Анджелесе ходят и с людьми разговаривают. Но там это нормально, никто не удивляется. Людям дают жить, как они хотят. В этом проявляется определённая свобода. Ну, правда, хорошо бомжу так жить — кроме, может, запаха и своего вида он же тебе не мешает. А не нравится тебе просто на него смотреть? Так этот твои проблемы. Не ходи в тот район, выбирай другой.

— Когда я был в США на НБА и НХЛ, то на параллельных матчах выступали всякие ансамбли геев, полиции Нью-Йорка. Это тоже норм?
— Лично для меня — не норм. Но, опять же, это, наверное, и есть свобода — быть геем и не бояться говорить всем, что ты гей. Не принуждать кого-то быть геем, а не бояться принимать себя.

— Хорошо. Какие ещё варианты свободы в США?
— Если хочешь получить миллион свой, то будешь работать и для этого будут все условия, тебе никто не будет мешать. А если ты не хочешь его зарабатывать, тебе нравится сидеть с $1000 и попкорн жевать дома, то тоже будешь жить и тебя всё будет устраивать. У тебя есть свобода выбора относительно своей жизни.

— У тебя есть знакомые, которым бы в России мешали заработать миллион?
— Слушай, мы же знаем много примеров, когда люди зарабатывали, а потом оставались без этих денег. Про такие ситуации я слышал.

— Но вот у твоей жены сейчас бизнес, есть ли какие-то проблемы с его развитием?
— Нет, она может спокойно работать. Она не выходит на такие объёмы, где могут к ней прийти и что-то сказать. Она ест определённый свой кусок, не лезет куда-то дальше. Всё у неё хорошо.

Спорт в США

— Знаю, что в США ты ходил на матчи «Лейкерс». Смотрел на Леброна?
— Его не было в этот день. Если не ошибаюсь, был травмирован.

— А Коби был на трибуне?
— Нет, только его майка висела. В общем, многое упустил.

— В Москве ты ходишь на «Химки»», в США был на «Лейкерс». Можешь сравнить атмосферу?
— Мне показалось, что в Америке люди приходят на баскетбол в основном поесть бургеры, попить пива, пообщаться, а какой-то части зрителей игра вообще не интересна. Когда я пошёл в туалет ближе к концу матча, процентов 30 стояло в очереди — они там болтали, ели, пили — результат особенно не волновал. Если же говорить о том, что творится на площадке, то там тоже расслабон — сами игроки кайфуют, делаю шоу, общаются со зрителями, друг с другом. Это выглядит как развлекуха, а не как баскетбольный матч.

— У нас спорт, наоборот, можно назвать войной.
— У нас игроки все сконцентрированные, готовятся к результату какому-то — что игроки, что болельщики. Причём лица в перерывах и перед матчами скучающие. Получается своего рода полная противоположность. У них же как перерывы у них забиваются: то какая-то женщина-бизнесмен подарки раздает, какой-то маленький парень начинает в кольцо бросать, за минуту ему нужно попасть определённое количество раз, то какой-то чувак с бейсбольной команды с телефона подключается на табло и показывает, как он тоже забрасывает мяч в корзину. Постоянные конкурсы, музыка, движуха и много-много рекламы.

— Тебе русский или американский вариант больше нравится?
— В США, конечно, это всё интереснее. Сам баскетбол если брать, то не скажу, что «Химки» сильно уступали «Лейкерс». Мне так со стороны показалось. Может, я на такую игру попал. То, что окружает сам матч, — я бы хотел постоянно на такое ходить.

— А сколько ты заплатил за билет?
— У меня был один из самых дешёвых, сидел на самом верху и отдал за него 115 евро. Сначала даже испугался, как бы не упасть оттуда. Всё очень дорого, но это такая индустрия — люди готовы тратить.

— В России тратить не на что?
— Не в этом дело даже. Я бы вообще хотел сделать комплимент «Химкам» сделать. Они часто проводят шоу какое-то, приглашают звёзд, артистов — это всё позитивный момент. Просто в нас проблема. Мы не можем этому радоваться. Не знаю, может, ген у нас такой выработался. Нужно, чтобы начались какие-то движения для изменения такого ощущения. Ведь пока в стране ничего не будет меняться, то и люди не изменятся.

— Чему мы конкретно не можем радоваться?
— Да всему, что происходит. Радоваться, что увиделись с другом, радоваться, что пришли на баскетбол, радоваться, что взяли попокорн и выпили пива. И пусть, что сама игра не очень хорошая, но американцы нашли бы что-то позитивное, а мы, россияне, будем искать в основном негативные моменты.

— То есть мы приходим на стадион и в основном ругаем дорогую сосиску, ищем, кто там плохо играет?
— Да. Мы ищем то, что нам не нравится. Не обращаем внимания на позитив, хотя, наверное, позитива меньше, чем негатива, но почему бы не обратить внимание и на него? Тогда мы пропустим негатив, опять наступит хороший момент, и мы снова будем говорить о позитиве. В таком формате можно попробовать себя поменять.

— Но ты сам понимаешь: человек вкалывать на работе за копейки, он утомился от жизни с семьей в убитой однушке — и просто хочет прийти и послать хоть кого-то подальше, сбросить эмоции.
— Мне кажется, да, надо брать глубже не спорт, а всю страну в целом. Если человек будет больше доволен жизнью, то и на стадион он будет приходить с более позитивной эмоцией, готовый тратить деньги. Это опять возвращение к разговору о том, что быстро этого у нас не произойдёт. Должно пройти время, нужны перемены в стране, а их нет.

— А перемены какие?
— Вообще в стране. Я не политик, я в этом не разбираюсь, просто сужу по людям, которые меня окружают. Люди становятся злее, агрессивнее — это видно. У меня идёт понимание — что-то не так в стране.

— Это из серии, что больше 20 лет живём при одной системе и нет ничего свежего?
— Вот давай опять про американцев. Они ведь не только сами выбирают президента, но чувствуют ответственность за то, какого мэра выбрали, какого губернатора. Если у нас будет к этому доступ, может быть, люди в это во всё ввяжутся и сами будут понимать: «Мы же сами выбрали, мы сами это сделали». Может быть, по моему вратарскому взгляду, пойти людям навстречу и дать им возможность самим поменять эту страну?

— Так вроде и сейчас каждый можно выбрать, кого хочет.
— Ну, всё-таки это не совсем так в плане выборов. Сам понимаешь. Плюс кого-то просто назначают и так далее. Просто должно всё происходить так, чтобы мы могли менять какие-то моменты, как обслуживающую компанию в доме. Не нравится обслуживающая компания? Провели голосование, выбрали другую. И живём в своём доме так, как захотим. Нужно, чтобы мы не просто ходили галочки ставили, а выбирали человека и понимали, что он будет делать. И он делал бы то, что мы хотим. Человек, получается, должен верить, что сам способен что-то изменить.

Россия, благотворительность, будущее «Спартака»

— Кстати, Торбинский закончил карьеру и уехал в США. А ты был бы готов играть в Америке?
— Я — футболист, который находится на закате своей карьеры. Если бы рассматривал свою жизнь в Америке, как Торбинский, который понимал, что хочет жить именно в США, жена которого рожала там ребёнка, чтобы он получил гражданство. Я же понимаю, что в любом случае буду жить в Москве: все мои друзья здесь, вся моя семья здесь. И если я уеду даже на год, обо мне забудут сразу, а потом нужно будет приезжать и устраиваться на работу. Поэтому даже при всём желании побыть, поработать в Америке — сейчас не стал бы. Но будь мне 20−25 лет, когда дети ещё не ходили в школу, то было бы интересно уехать, подольше времени пожить там, а уже потом решать, возвращаться или не возвращаться.

— В России ты постоянно занимаешься благотворительными проектами. Сейчас у тебя всё так же фонд «Своими глазами»?
— Да, всё так же, но уже больше, скажем так. Помогают практически все футболисты, потому что мы делаем много акций различных, где нужно там какое-то видео записать, куда-то прийти, какую-то майку подарить. В основном такие вещи. Потом, постепенно, Джикия, Джано, Саня Ломовицкий — кого-то ещё из ребят могу забыть — оплачивали именно операции. То есть они предлагали сделать взнос-фонд, а я им говорю: «Не надо просто тупо деньги кидать, давайте вы сами возьмёте определённого ребёнка и будете смотреть, как дела идут после операции, может, очки нужно купить, кому-то ещё что-то. Они даже общаются между собой, в гости друг к другу ездят, на какие-то мероприятия.

— Можешь привести пример одного из удачных случаев?
— Много случаев таких. Я сам видел, как ребёнок маленький приезжал и смотрел в другую сторону, за счёт глаз ему нужно было переворачивать всю голову. Но после операции всё становилось нормально. Но самый такой пример — это Наташа Замочалкина, которая позже делала удар перед одним из наших матчей. Георгий Джикия оплатил как раз лечение. Ей ведь сделали операцию почти в 22 года, и она сказала: «Я никогда не думала, что мир такой, что такие цвета бывают». Это самое классное. Ребёнок такую эмоцию выразить не может, а здесь, получается, взрослый человек рассказывает, что начал видеть мир своими глазами.

— Когда болельщики вновь увидят сильный «Спартак», способный бороться за титулы?
— Нужно терпение. Если одним словом выразить, то идёт стройка. Так же как и дом возводится не один год: нужен хороший фундамент, сам дом, крыша, внутренняя отделка.

— Сейчас какая стадия?
— Думаю, что создаётся фундамент. Сколько времени всё займёт — никто не знает. Но нужно ждать, надеяться, поддерживать «Спартак». Других вариантов сейчас просто нет.