Анзор Кавазашвили: «С детства мечтал играть в «Спартаке»

Экс-вратарь сборной СССР Анзор Кавазашвили рассказал о том, при каких обстоятельствах в юности познакомился с Николаем Старостиным, почему в 60-х пришлось скрываться от КГБ, а также что подвигло его на работу с африканскими сборными.

- С чего у вас началась тяга к футболу?

- С того же, с чего и у всех мальчишек в южных регионах нашей страны. Там, где тепло, у ребят и выбора-то другого нет, кроме как брать мячик и бежать на улицу с ним. Больше забот у нас не было: сходили в школу, пришли домой, чтобы покушать и передохнуть, и сразу же играть. Воспитание у нас такое было – дворовое.

Именно поэтому я уже в 12 лет создал свою первую дворовую команду, и мы проводили такие любительские чемпионаты в родном городе Батуми. До нас такого никто не делал. Мы собрали с ребятами деньги – скидывались буквально по рублю – и накупили на них краски с майками. Зачем краску? Чтобы покрасить футболки в цвета нашей команды, конечно же! Она у нас называлась «Молния», и мы в составе неё участвовали в юношеских играх ещё до того, как был утверждён турнир «Кожаный мяч».

Конечно, без футбола я жить не могу. Это, можно сказать, моё всё: он дал мне возможность развиваться, как личность, позволил приехать в Россию, обосноваться в Москве и стать фактически русским: и по характеру, и по отношению к нашей земле. Честно говоря, когда я приезжал затем в Грузию, мои друзья ужасались: дескать, от грузина ничего не осталось! Говоришь, мол, по-русски, думаешь, как настоящий русский, даже матом ругаешься по-русски! (смеётся).

- С позицией на поле определились практически сразу?

- Сразу, это правда. Хотя во дворе я играл центрального нападающего, а затем у нас на улицах появились объявления о наборе ребят в спортивную школу «Динамо». Я, конечно же, заинтересовался, пошёл на просмотр. Народу собралось тогда очень и очень много – полный стадион практически.

И команда, как оказалась, у батумского «Динамо» уже практически сформирована – 10 полевых игроков, и только ворота пустую. Ну я и подумал, дескать, на поле уже всё занято, а почему бы мне в ворота не встать? Ну я и попросился, а после игры ко мне тренеры подошли и сказали: «Берём тебя за смелость». Вот так вот я на всю свою футбольную жизнь застрял в воротах.

- Впоследствии вы говорили, что вы нашли свою команду, перейдя в «Торпедо», а в детстве вы о каком клубе мечтали?

- «Спартак». Всю жизнь мечтал там играть, буквально с раннего детства. Причём, это довольно странно было, ведь в Батуми все переживали за «Динамо» тбилисское, а я практически один такой был. Помню, когда мне было лет 13-14, у меня сосед был. Ровесник мой, его Юрой звали. Так вот, у него было радио, и в тот день как раз играли «Спартак» и «Динамо».

Юра дома у себя игру слушал, а я - под окном его во дворе. И тут – «Спартак» забивает, выигрывает, и я кричу: «Ура, «Спартак»! Вперёд!». А он взял и полез на меня с кулаками – знатная заварушка у нас тогда была. С детства я, в общем, за красно-белых. Почему – не знаю.

И с самых младых ногтей мечтал там выступать. Помнится, приехал я как-то в Москву и пошёл искать Тарасовку, чтобы меня посмотрели тренеры. Нашёл, подхожу к воротам, а возле них дедушка какой-то сидит. Ну я и спрашиваю у него, мол, тут «Спартак» тренируется? Он ответил, что да и поинтересовался, кто я такой. «Хочу играть за красно-белых» - говорю я, на что в ответ слышу: «Мал ты ещё, парень. Вот подрастёшь, тогда и приходи». Я немного разозлился и говорю ему: «А ты-то ко такой?». «Я Старостин Николай Петрович, начальник команды» - и вот тут-то я удивился.

Но эмоции взяли верх, и я в пылу бросил, мол, будешь просить потом, всё равно к тебе не приду. Хотя, конечно, мечты поиграть за «Спартак» остались. И я счастлив, что в конце концов мне удалось за эту команду поиграть.

- В 16 лет вы попали в юношескую сборную СССР, в Италии выиграли титул лучшего молодого голкипера на международном турнире, но в тбилисском «Динамо» так и не получилось…

- Нет, я не скажу, что у меня прямо-таки не получилось в Тбилиси. Я пришёл в команду в 57-м году, играл год за дубль, а в 59-м посадил на скамейку нашего основного тогда вратаря Сергея Котриказде. Но в жизни бывает и счастье, и несчастье – и со мной было то же самое. Как только я начал играть хорошо: я одну игру отстоял, три, шесть, семь, и мы всегда выигрывали, а после я умудрился заболеть радикулитом.

Три месяца я был вне футбола, и за это время Котрикадзе успел вернуть себе место на поле, а команда выиграла бронзовые медали внутреннего чемпионата и отправилась в Бельгию на международный турнир, а меня почему-то не взяли. Даже медаль не дали. Я был очень обижен и решил улететь из Тбилиси.

Надел кепку на голову, чтобы в аэропорту не узнавали, и пошёл покупать билеты. На кассе, узнав мою фамилию, приняли решение меня не выпускать. Оказывается, на моё имя внутренними органами было запрещено продавать билеты. Я расстроился, пошёл на выход, начал плакать, и тут мне навстречу идёт мой родственник. Совершенно случайно встретились. Он спросил у меня, что случилось, а после моего рассказа заявил, мол, Анзор, не переживай! Я куплю тебе билет, а ты возьмёшь и прошмыгнёшь на рейс.

Так и получилось – я получил билет и прошёл на самолёт – никто у меня почему-то даже паспорт не спросил. Ну я взял и улетел в Ленинград, чтобы там играть за «Зенит».

- В 60-м году вы решились на переход в «Зенит». Почему именно петербургская команда? Ведь в те годы «Зенит» не блистал…

- Так в «Зените» в те года главным тренером был Георгий Иванович Жарков, который меня тренировал в юношеской сборной СССР. Он вообще своих бывших игроков держал возле себя, постоянно интересовался, как у них дела, и вот, однажды он позвонил мне и спросил: «Анзор, что ты делаешь? Как у тебя дела?». Н я и говорю, мол, Георгий Иванович, я ухожу. Объяснил, что случилось, а после он взял и пригласил меня в Ленинград. Так я и оказался в «Зените».

- О переходе в «Зенит» не жалеете?

- Ни в коем случае, что вы! В этой команде я получил заряд бодрости, потому что в 18,5 лет я в этом северном городе, где на футбольном поле постоянная вода стоит, я играл в основном составе, летал на газоне, плавал, творил всё, что хотел.

И именно поэтому я затем, когда мы дважды против них играли в чемпионате, оказался в «Торпедо». Меня взяли, несмотря на то, что у них тогда был потрясающий вратарь Анатолий Глуходко.

- Вы играли и за «Торпедо», и за «Спартак», и за «Зенит». Скажите, как вам кажется, в те годы отношения между болельщиками были настолько же принципиальные?

- Знаете, я скажу так: тогда была другая борьба. В футболе не было денег, а была борьба структур: военные с силовыми, профсоюзные с военными и силовые с профсоюзными. И если кому-то нужен был какой-то футболист, то «армейцы», например, призывали в армию, а после месяца службы он оказывался вЦСКА.

Так же делали и «Динамо» - ты подписываешь соглашение, тебе дают погоны, и всё, ты уже там, и это практически навсегда. Со мной было примерно то же самое: когда я приехал в «Зенит», то его держал оптический завод – засекреченный объект. И как только в Тбилиси КГБ-шники прознали об этом, то они тут же примчались в Ленинград, чтобы меня арестовать.

Но «Зенит» меня спас: сначала они укрыли меня от преследования, а затем меня отправили в «Пахтакор»на месяц, а команда в это время отправилась на сборы в Индонезию. Я был заграницей, а через месяц вернулся обратно в «Зенит» и закрепился там. Сейчас всё происходит по-другому: заплати деньги, и если игроку сумма нравится, то он идёт в клуб, даже не думая, целесообразный ли этот переход.

Они за большим рублём идут, и именно поэтому у нас сколько игроков в запасе сидят, а вместо них на поле играют более слабые футболисты, но за них заплатили чуть больше, чем за другого, и тренер должен его ставить.

Что же касается болельщиков, то сейчас у нас все понимают, что необходимо заработать деньги. Раньше было по-другому: футболисты получали 130 рублей зарплату, и я 30 рублей в месяц откладывал, а на остальные деньги вся семья моя жила, а на накопления я мог на отдых слетать. Сейчас же просто кошмар: такие деньги платятся…

- Расскажите немного о вашем последнем матче в составе сборной СССР? Правда ли команду после поражения отправили в Нью-Йорк?

- Правда. В чём причина? Всё просто: в то время номенклатура СССР была могучая. Она должна была выполнять требования ЦК, и если руководство страны заверено, что наши футболисты победят, а надежда вдруг не оправдывается, и министру сказать нечего, тренеру сказать нечего. Мы ищем причину, но мы всё равно проиграли, и мы становимся изгоями для собственных же руководителей.

Тогда раз в неделю в Мехико и обратно в Москву летал самолёт, а также был ещё один рейс, который летел из Мехико в Нью-Йорк, а затем уже в СССР. И сразу же после игры нас засунули во второй, и мы полетели в Америку. Там мы пробыли два дня, а после уже вернулись. Наказали нас таким вот образом. И Никита Павлович Симонян в самолёте плакал. Говорил, мол, это до какой же степени нас должны ненавидеть наши же руководители, чтобы поступать с нами так?

- Почему вы так рано закончили с футболом? Всё-таки 31 год – это не возраст для вратаря...

- Думаю, тогда просто моё время вышло. Я устал, мне уже не хотелось играть. Да и была ещё одна причина: в «Спартаке» в игре с «Черноморцем» я заподозрил, что кое-кто решил сдать игру. Нас душили, я брал мяч за мячом. В перерыве я сообщил руководству об этом, но никто выводов не сделал. После этого я решил перейти на тренерскую работу.

Затем на меня вышли из кутаисского «Торпедо», чтобы я там играл, но я сказал, что выступать я закончил, а вот тренером быть готов, но при одном условии, чтобы мне выдали полный карт-бланш. Мои условия выполнили, и я, взяв с собой нескольких футболистов, вылетел в Кутаиси.

- Касательно тренерской деятельности: в своё время вы работали главным тренером сборных Чада и Гвинеи. Почему решились на подобные шаги?

- Всё дело в том, что в кутаисском «Торпедо» я получил удар в спину. Меня просто-напросто предали. Первые восемь игр мы выиграли, а команда у меня была сумасшедшая: я создал коллектив техничный из русских и грузинов. Дисциплина была довольно жёсткой, всё сбалансированно.

И вот, последняя моя игра в ранге главного тренера «Торпедо» у нас была с пермским клубом "Звезда". Мы готовились к матчу, и тут в раздевалку входит знаменитый и мною уважаемый динамовец Всеволод Константинович Блинков. Я обрадовался ему, побежал к нему здороваться и спрашиваю у него, мол, зачем он приехал?

А Всеволод Константинович взял и сказал, что его руководство команды назначило тренером. Вместо меня, представляете? Я удивился, но рук не опустил – сумел настроить команду на матч, и мы разгромили соперника со счётом 3:0. После я решил выяснить ситуацию, но руководство от меня скрылось. Я купил билет и поехал в аэропорт. Там меня догнали, стали уговаривать остаться, обещали компенсацию денежную.

Ещё месяц где-то я пробыл с командой, но затем в коллективе пошёл разлад, а после ещё и пить все начали. Я подхожу к Блинкову и говорю, мол, пьют все! Что делать? А он мне в ответ: «Не нервируй моих футболистов!». Тогда я точно собрал свои вещи, и в Кутаиси меня больше не было.

Ну а затем я отправился в Чад. Знаете, это самая страшная страна в Африке! Самая грязная, самая бедная – кошмар! Там я два года работал, а после начала военных действий там унёс оттуда ноги. Но адаптировался я там, должен сказать, довольно неплохо. Я там даже в футбол играл! (смеётся) У нас были показательные тренировки, и народу собиралось, что удивительно, довольно много.

Но играть на поле без травы в 50-градусную жару – это нечто. Хорошо хоть мы играли рано утром и поздно вечером. Но там же есть ещё один минус – в Африке ровно в семь часов вечера темнеет. Как будто бы по щелчку пальца в это время садится солнце, и на стадионе становится темно, а с освещением-то там проблемы.

После я полетел в Гвинею. Я и там играл ещё – здоровье-то позволяло! Удовольствие от работы с этими командами я получил огромное, и это правда. Всё потому, что с российскими командами после той ситуации с «Торпедо» мне работать не хотелось более никогда.