Сергей Шавло: «Быстров после «Спартака» спрашивал в молодежке: «А где черная икра?»

Бывший генеральный директор «Спартака» рассказал Кириллу Благову, чем жил клуб до Валерия Карпина.

Бесков, перфекционизм, Союз

- Вы недавно вернулись из отпуска. Где его провели?

– Отпуск в основном провожу в Австрии. Хорошо знаю страну, потому что играл там. Сейчас в Австрии живет мой сын. Вену я вообще считаю одной из самых красивых мировых столиц, а отдыхали в местечке между Тиролем и Зальцбургом – вокруг горы, свежий чистый воздух. На отдыхе стараюсь поддерживать форму: пробежки, плавание, тренажерный зал. Острова всевозможные не очень люблю. Если хочется на море, едем в Италию.

- Как часто на отдыхе вас узнают болельщики?

– Бывает, узнают. В основном – те, кто еще застал в игре наше поколение.

- Каким запомнился «Спартак», за который вы играли?

– Мне посчастливилось прийти в «Спартак», когда команду принял Константин Иванович Бесков. Команда вылетела в первую лигу, и Бесков формировал новый состав: оставил ведущих игроков и набирал молодежь. Так появились Романцев, Ярцев, Павленко, Гаврилов, Черенков.

На наше счастье Бесков культивировал умный футбол. Техническое оснащение должно быть на высшем уровне, голова должна работать – обо всем этом он постоянно говорил. Про физподготовку тоже не забывали, но перекосов в эту сторону не было.

Константин Иванович мог определить уровень готовности футболистов по тому, как мы играли в квадрат на тренировке. Даже в выигранных матчах он находил недостатки, недоработки, и когда выставлял игрокам оценки, кто-то запросто мог получить двойку или тройку. Для него главным была не просто победа, а красивая победа. Он всегда повторял, что команда играет для зрителей, а зрители любят красивый, умный футбол.

- Опытные игроки поддушивали молодежь?

– Нет, дедовщины не было. Просто были высокие требования, которым нужно было соответствовать. Естественно, были игроки, которые психологически команду держали в тонусе – чтобы молодые ребята понимали, куда попали. В то время это было очень важно, и все понимали уровень ответственности. Тренировались с полной отдачей, с поля не уходили, работали дополнительно. Бесков, бывало, даже говорил «Хватит вам, игра же завтра, надо сил оставить». Футбол был радостью. Когда выходили играть в переполненных «Лужниках», это для нас было показателем того, что мы все правильно делаем, и нас действительно любят.

- Что чувствует человек, который забивает гол на «Хайбери»?

– Для нас это было счастье. Как сейчас помню: переполненные «Лужники», после двадцати минут мы проигрываем 0:2, угроза разгрома, но нам удается переломить игру и закончить со счетом 3:2. После матча англичане были уверены, что уж дома-то «Спартак» в один мяч точно обыграют. Мы прилетели в Лондон за день до игры, вышли на разминку, Бесков был не очень доволен тем, как у нас все получается. Говорит: «Судя по вашему состоянию, завтра нас здесь порвут».

Выходим на игру, полный стадион, дождь. Первые пятнадцать минут они нас прижимали, но потом мы пришли в себя, осмелели, забили гол. В перерыве «Арсенал» снял защитника и выпустил еще одного нападающего, нам это только на руку было – впереди стали появляться зоны, и мы в итоге забили пять голов. Англичане тогда, конечно, не понимали, что происходит. Но надо отметить поведение их болельщиков: никаких оскорблений, они встали и аплодировали – и нам за такую игру, и своим за то, что бились до конца. Константин Иванович не ожидал такого результата, поздравил нас. В раздевалку зашел посол Советского Союза, тоже поздравил и говорит: «Вы за полтора часа сделали столько, сколько мы за несколько лет сделать не смогли». Показали силу Советского Союза, тогда это очень важно было.

- Вам предлагали контракты за рубежом после таких вдохновенных матчей?

– У меня было два таких матча – в Валенсии и Кельне. Подходили и к игрокам, и даже у тренеров спрашивали, но в тот момент это было просто невозможно. Со временем в этом плане стало легче, и я одним из первых уехал в Австрию. После Евро-88 поехали и другие ребята.

- Какое впечатление произвела Австрия?

– Тогда у коммунистической партии Австрии была хорошие связи с компартией Советского Союза, и они считали важным пригласить к себе игрока из СССР – выбрали меня. «Рапид» похож на «Спартак», это команда, любимая народом, собирающая полные стадионы. В команде были и югославы, и австрийские сборники, так что место в составе нужно было отвоевывать. Там еще был такой регламент, что могут играть только три иностранца. Но ничего, справился, и в 88-м мы выиграли чемпионат, дошли до четвертьфинала Лиги чемпионов, где проиграли ПСВ с Хиддинком.

Что удивило, так это спокойствие и профессиональное отношение – никаких накачек. Игроки не таскают сумки. Форму стирают, бутсы чистят между тренировками. Для меня это непривычно было. Постепенно освоился, через три месяца уже на телевидении выступал, хотя толком еще не знал немецкого. Английский я еще в «Спартаке» выучил, а здесь пришлось заново заниматься.

- 14 лет жизни в Австрии сильно вас изменили?

– Я всегда старался профессионально относиться к делу, выходить на высокий уровень. Естественно, со временем это стремление к перфекционизму только развивалось: если браться за что-то, то делать это по высшему разряду.

Штыки, Аленичев, икра

– Как вы получили предложение поработать в «Спартаке»?

– В 2003-м году я вернулся в Россию, в «Торпедо-Металлург» – тогда Юрий Белоус создавал команду. Начал работать с дублирующим составом, потом в первую команду пришел Валентин Козьмич Иванов и сделал меня своим помощником. Продолжал работать и после его ухода, а потом пришел Петраков со своим штабом, и мне уже пришлось покинуть клуб. Месяца три-четыре был без работы, а потом пригласили в «Спартак» тренером-селекционером. Это был май 2004-го, формировалась новая команда, пришло новое руководство во главе с Юрием Перваком, а пригласил меня Евгений Смоленцев.

– Чем он тогда занимался в клубе?

– У Смоленцева хорошее юридическое образование, до «Спартака» он работал в системе «Лукойла» и всегда мечтал работать в футболе. Когда понадобился человек, способный договариваться, вести переговоры, его пригласили. Он быстро нашел общий язык и с руководством, и с игроками. В том, что в 2004 году команда заметно усилилась – его большая заслуга. Тогда пришли Видич, Йиранек, с Кавенаги он разговаривал – переговоры были тяжелыми, пять дней они сидели. В общем, он умел добиться того, чего хотел.

– За что отвечали вы?

– Ездил просматривать игроков. Когда у Невио Скалы не получилось, на фоне выступления сборной Латвии на Евро-2004 клуб пригласил Александра Старкова. Тогда не особо смотрели на его стиль, а искали человека, который мог бы команду поднять. Владимир Григорьевич Федотов помогал как спортивный директор, под его руководством я стал работать. Назначение генеральным директором в июне 2005-го для меня стало неожиданностью, я тогда все-таки себя больше в тренерской работе видел.

– Первый серьезный конфликт, случившийся в клубе при вас – выступление Аленичева против Старкова.

– Это было неожиданностью для меня. Мы были на сборах в Испании, я говорил с опытными игроками – Димой и Егором Титовым, они тогда жили в одном номере. Спрашивал, какие впечатления от тренерского штаба, есть ли у них какие-то вопросы. Замечаний с их стороны никаких не было. Думаю, это случилось скорее на фоне того, что Дима стал меньше играть. Со стороны Старкова было заявление о том, что Аленичеву на искусственном покрытии сложно играть, не рекомендуется. Дима говорил, что он может играть без всяких ограничений. Ну, и конкуренция на его позиции была высокая – Старков остановился на Титове. Наверное, Диму эта ситуация где-то выводила из себя, но можно же было сесть и все обговорить. А получилось так, что сразу вышло его интервью.

Встать на сторону игрока мы тогда не могли, это было бы неправильно с этической точки зрения. К тому же тренер тогда показал, что может давать результат, с ним команда занимала второе место. К чести Димы, расстались мы нормально, и сейчас спокойно общаемся. Дима – человек слова. Сказал, что закончит в «Спартаке» – так и сделал, хотя у него было несколько предложений, и он мог бы еще поиграть.

– Игроки же были на стороне Аленичева?

– Да, процентов 80 игроков были на его стороне, и этот конфликт оставил отпечаток, какое-то время команда была в зоне турбулентности. Результаты ухудшились, игры толком не было. Последней каплей стал матч с «Москвой», когда вели 3:0, а сыграли в итоге 3:3. Старков уже тоже не выдержал.

– Как и почему из «Спартака» ушли Погребняк и Самедов?

– С Погребняком такая история: команда собралась зимой перед сезоном, и Старков сказал, что Павел у него пятый нападающий. Я объяснил это Павлу, сказал, что ему нужно играть, а в дубле будет уже неинтересно. Погребняк сказал, что пойдет в первую лигу. Я был против, сказал, чтобы шел в аренду в «Шинник», который только вышел в высшую лигу – чтобы получить опыт и потом, может быть, шанс заиграть в «Спартаке». Но тренер и после не видел его в составе, а я не мог вмешиваться в работу и говорить, кого ставить в состав, а кого – нет. В итоге Павел ушел в «Томь». Самедов ушел сразу, как только подписали Быстрова. Я считал, что он должен оставаться и создавать конкуренцию. Говорил, чтобы подождал и попробовал. Но он для себя решил иначе.

– С Быстровым быстро нашли общий язык?

– Владимир – своеобразный игрок. Импульсивный, мог залепить все, что хочет. История с икрой чего стоит. В «Спартаке» игрокам в день матча давали черную икру, он приехал в молодежную сборную на игру против Дании, приходит в столовую и спрашивает: «А где икра? Почему нет?» К корзине с фруктами подходит: «А почему яблоки зеленые, а не красные?» Но мы видели, что в игре он отдается, приносит пользу «Спартаку», поэтому на такие вещи внимания не обращали.

– Самая удивительная просьба, с которой к вам обращался Быстров?

– Ему нужно было осуществить какой-то платеж, а на карте не хватало денег. Звонит. Сколько нужно, спрашиваю. Сто тысяч долларов. Представляете, по тем временам. Володя, зачем тебе такие деньги на карточку, спрашиваю. Переведите, и все. Пришлось с бухгатером решать вопрос.

– Почему в «Спартаке» не заиграл Фернандо Кавенаги?

– Мы его брали как одного из лучших молодых нападающих и ведущего игрока «Ривер Плейт». Естественно, согласие на переход он дал на определенных финансовых условиях, которые по тем временам были выше, чем у наших игроков. Хоть это все и было конфиденциально, но до игроков дошло, о каких суммах идет речь. Появились вопросы, почему так. Мы объясняли, но все равно изначально его восприняли в штыки, вход в команду получился тяжелым. Все ждали, что он в каждой игре будет забивать по два-три мяча, было напряжение. Иногда было заметно, что другие игроки лишний раз не отдадут ему передачу. Обсуждали это с тренером. Тренер в какой-то момент перестал ставить его в состав. Кавенаги со своим менеджером несколько раз приходил ко мне, спрашивал, почему не играет. В общем, не получилось.

– Говорят, он погулять любил как следует.

– Я бы не сказал, что он как-то гулял. Может, пару раз было что-то с ночными клубами, но чтобы прям напропалую – нет.

– Жедер рассказывал, что игроки «Спартака» пьют и курят перед играми.

– Ну, сейчас же у нас свобода. Не будешь ведь ходить за ними как за детьми.

– То есть такое было?

– Я лично не видел, чтобы курили. Аленичев, Титов, Калиниченко не курят. Кто там курил, я не знаю. Иностранцев тоже с сигаретой не видел, даже на банкетах.

– А если бы увидели?

– Это их право. У нас ведь не советская система уже. Ну, выкурит он сигарету... Потом же на поле все видно будет.

Будущее, Федотов, сглаз

– Весной 2006-го команду принял Владимир Федотов, позже Черчесов стал спортивным директором. Федотова не напрягала такая ситуация?

– Владимиру Григорьевичу ситуация была обрисована, никто не юлил, никто его не подсиживал. Мы считали, что на тот момент он – самый подходящий кандидат. Договорились, что он приступает к работе, а дальше будем смотреть. Мы понимали, что он уже в возрасте, что у него достаточно мягкий характер. Так что Черчесова мы брали с прицелом на будущее, сразу ставить его мы не могли, потому что ему нужно было вникнуть в происходящее. Владимиру Григорьевичу было сказано об этом.

– О том, что Черчесов займет его место?

– Да. Мы не говорили, что завтра или послезавтра. Работайте, а там уже будем смотреть. Федотов очень много сделал. С ним мы стали вторыми в чемпионате, побеждали «Спортинг» на выезде, молодежь он привлекал. Но тенденция была такой, что команда становилась неуправляемой, выходила из-под контроля. Федотов открытым текстом говорил, что не может справиться с Квинси. Результаты стали хуже, и когда не удалось выиграть четыре игры, мы поняли, что нужно принимать решение.

– Черчесов не мешал Федотову работать?

– Он наоборот старался помогать. Подписание Плетикосы в последний момент – его заслуга. Но там ситуация была такая: мы спрашивали, на какую позицию нужно усиление, а в ответ слышали «не знаю».

– Федотов говорил, что к матчу с «Москвой», после которого он был уволен, команду готовили вы. Что вы без его ведома встречались с группой опытных игроков.

– В тренировочный процесс я никогда не лез. Мне просто хотелось понять, что происходит. Приехал на базу и собрал группу игроков – капитан, вице-капитан и еще трое старших ребят. Выслушал их мнение, и после этого стало понятно, что Владимиру Григорьевичу будет сложно, управление командой он потерял. То, что я приехал на базу, не предупредив Федотова? Вы знаете, генеральный директор имеет право приехать в любой момент, никого не предупреждая.

Тогда было написано много неправды. Например, что когда я приезжал на базу, заходил к тренеру по физподготовке Тони Берецки, а к Федотову не заходил. Такого не было, я даже не знал, в какой комнате Берецки на базе живет.

– Что говорили вам игроки?

– Разное. От того, что на тренировках не наигрываются определенные игровые моменты до отсутствия жесткости в тех ситуациях, когда она должна проявляться.

– Зачем вы ходили на предматчевые установки команды?

– Так это обычное дело. В наше время так тоже принято было: Константин Иванович установку дает, Николай Петрович пару слов скажет. Я же не говорил, что нужно делать на поле. Просто пару слов, премиальные объявить, еще что-то. Кто-то умудрялся в этом видеть причину поражений. Шавло пришел – значит, сглаз. Но почему-то забывали, что до этого побеждали, и никаких проблем не было. В раздевалку я не заходил, даже когда проигрывали.

Веллитон, Титов, Торбинский

– Почему Одемвинги не перешел в «Спартак»?

– Мы с Черчесовым разговаривали с ним и поняли, что это не такой игрок, который сейчас окунется в футбол и будет биться за «Спартак». Такой, знаете: выбить денег, поиграть чуть-чуть, погулять. В принципе, так и вышло. Игрок-то он хороший, качественный, но не убедил, особенно Черчесова.

Но зато потом мы выловили золотую рыбку, пригласив Веллитона. Жаль, конечно, что у него так все сложилось: 27 лет еще только, а два года уже не играет.

– Есть мнение, что приглашение Веллитона – целиком заслуга Дмитрия Попова.

– Нет. Ситуация была следующая: мы искали нападающего, я просматривал видео и сказал Черчесову, чтобы он внимательно присмотрелся к Веллитону. Он посмотрел и дал согласие. Здесь заслуга всего спортивного отдела, потому что трансферы из Бразилии и Аргентины очень сложные сами по себе.

В 2007-м мы ездили в Испанию смотреть Фатиха Текке. Попов тогда помог нам организовать процесс – в частности, встречу с игроком. С Текке у нас не сложилось, а с Димой решили продолжить сотрудничать, он был в команде селекционной службы. Когда Черчесова назначили главным тренером, Попов стал спортивным директором.

– Кто из легионеров производил особенное впечатление как человек?

– Моцарт. Это был настоящий боец – опытный, неравнодушный. Когда он ушел, в «Спартаке» не осталось мужика, который держал бы всех остальных. Веллитон при нем был под тотальным контролем – ни клубов, ничего такого, только футбол.

– Футболист, которым вы интересовались, но не смогли подписать?

– Нани был интересен, но там была сумма, которую мы не могли себе позволить.

– Зимой 2008-го из «Спартака» ушли Ребко и Торбинский. Почему их не удалось удержать, и было ли желание сделать это?

– Леша Ребко в 16 лет выходил играть в Лиге чемпионов против «Баварии», после этого у него случались отдельные проблески, но большого скачка вперед он не сделал. Фактически нигде он толком и не заиграл. Тогда больше нагнетали его менеджеры – говорили, что ему что-то там не выплатили. А в «Спартаке» такого вообще не могло быть. Обидно, что уходя, игроки видели только вину клуба. Но клуб ведь давал возможность играть – доказывай и заиграй в основном составе.

С Торбинским была другая ситуация. Когда футболист играет на одних финансовых условиях, а потом просит увеличить их в три раза, возникают вопросы. Когда он к нам только приехал из второй лиги, я ему сказал: «Отвоевывай место в составе». Он отвоевал – мы зарплату ему повысили. Далее было сказано: «Доходи до уровня сборной – мы еще повысим».

Его контракт заканчивался, он переговорил с менеджером, они выдвинули свои условия. Я уже был готов их принять, но предварительно нужно было согласовать с акционерами – так делалось всегда, когда дело доходило до определенных сумм. Объяснил ему эту ситуацию, но Дима вспылил – не понравилось, что новый контракт еще согласовывать нужно – и ушел в «Локомотив». Там вопрос был еще в его здоровье. Мы знали про его мениски и крестообразные связки, долгосрочный контракт в таком случае – риск для клуба. Все видели, что в «Локомотиве» он потом много лечился.

Игрок он, конечно, хороший, на поле всегда отдавался. Я, кстати, до сих пор считаю, что Черчесов допустил ошибку, не поставив его на матч с «Сатурном», когда мы сыграли 1:1, и это сказалось на борьбе за чемпионство. Тогда Торбинский опоздал на установку в Тарасовке – то ли проспал, то ли часы у него неправильно шли. Но больше за ним нарушений дисциплины не было, кроме красных карточек.

– Вы как-то пробовали регулировать конфликт, который возник между Черчесовым, Титовым, Калиниченко и Моцартом?

– Для Черчесова это были игроки, которые определяют не только игровой потенциал, но и командный дух. Случился матч с ЦСКА, который мы проиграли 1:5, Черчесов считал, что они в этом матче сыграли ниже всякой критики – и отправил их в дубль. Я до сих пор считаю, что это было неправильным решением, и ситуацию можно было урегулировать иначе.

– Почему тогда не вмешались?

– Это было сделано так быстро, что я не успел. Черчесов поставил меня уже перед фактом, когда объявил об этом команде на следующий день после матча. Вмешиваться после этого уже было неправильно. Разумеется, хотелось как-то сгладить этот конфликт, но Егор и Максим не поняли такого отношения к себе и отказались идти на перемирие. Моцарт обсудит все с Черчесовым и вернулся в состав.

– Не было такого, что Черчесов хотел отодвинуть вас от команды?

– Да нет, спортивная часть была полностью под его руководством. Я считал своим долгом не вмешиваться. Мы разговаривали, обсуждали, что нужно, что мешает команде. Каких-то существенных разногласий не было.

– Чувствовали, как у Черчесова все уходит из-под контроля?

– Я бы не сказал, что все уходит из-под контроля. Просто повлияли две игры – с ЦСКА и киевским «Динамо».

Парковка, альпинист, Федун

– Некоторые футболисты говорили, что вы мало, что решали в клубе.

– Что значит мало решал? Можно подумать, футболисты знают, что я должен был решать, а что – не должен. Игрок не может это определить.

Кто-то обижался, что я билеты на матчи не давал. В ЦСКА, например, игрокам давали два билета, если нужно было еще – они покупали. Мы давали четыре билета, и кому-то этого мало было. Говорили, что Шавло даже билеты не может достать.

Было две парковки у стадиона, одна – напротив дверей, из которых выходили футболисты, вторая – на пятьдесят метров дальше. Футболистам давали вторую парковку, и кто-то говорил, что это неудобно, Шавло опять виноват. Но первая парковка была для VIP-партнеров и спонсоров – людей, который приносят клубу деньги, которые потом идут и на зарплаты в том числе. Об этом никто не думал.

Помимо взаимодействия с командой и тренером, на мне была административная работа, финансовая, бухгалтерия, работа с болельщиками. Хозяйственная деятельность – чтобы с полями все было хорошо, чтобы на сборах у команды хорошие условия были. В общем, это ежедневная работа, которую выполняет несколько подразделений. В работу каждого из них нужно было вникать и серьезно контролировать.

– У вас в какой-то момент не было ощущения, что в клубе появляются люди, которые рассчитывают занять ваше место?

– Я никого не подозревал. К счастью, на директорских позициях люди работали проверенные – друг другу доверяли, помогали. Счастлив, что у меня была такая команда, мы и сейчас продолжаем общаться. Потом, правда, уже проявилось, что некоторые люди хотели дестабилизировать обстановку в клубе.

– Кто, например?

– Были определенные догадки в отношении пары человек. Но нужно понимать, что я был руководителем, поэтому все делал в интересах клуба, а не чтобы кому-то угодить.

– Работа генеральным директором поменяла вас как человека?

– В чем-то поменяла, но не принципиально. Где-то стал по-другому смотреть на некоторые вещи. Зазнайства, такого, чтобы я перестал с кем-то здороваться, не было.

В истории с Гавриловым все было не так, как тогда писали. Мы были на серьезном официальном мероприятии, где присутствовали акционеры клуба, бизнесмены, чиновники. В таких кругах есть определенный этикет, в соответствии с которым нужно вести разговор – в частности, обращаться друг к другу по имени-отчеству. А Гаврилов мне все – Серега, Серега. Я говорю: «Смотри, все же по имени-отчеству, я к тебе Юрий Васильевич обращаюсь, давай придерживаться». А кто-то выдумал, что я его заставлял обращаться к себе по имени-отчеству. Ничего такого не было, и сейчас мы нормально общаемся.

– 2008-й год – самое тяжелое для вас время в «Спартаке»?

– Не сказал бы, что тяжелое – скорее неприятное, особенно когда начались акции на трибунах. Считал, что после того, как довольно долго играл, а потом и работал в «Спартаке», не заслуживаю такого отношения к себе. Было некое разочарование. Говорю не обо всех болельщиках, а о той части, которая была специально агитирована на акции протеста против меня.

– Агитирована кем?

– Не могу точно сказать, но догадки у меня есть.

– Высказывали недовольство людям, которых подозревали?

– Нет, не высказывал. Я не ставил себе цели непременно найти тех, кто за этим стоит. Пусть это остается на их совести.

– Федун как вел себя в той ситуации?

– У нас были нормальные отношения, я чувствовал поддержку. Леонид Арнольдович очень много делает для «Спартака», и я совершенно не понимаю людей, которые высказываются о нем негативно.

– Был момент, когда хотели все бросить?

– Такого не было. Когда было тяжело, ставил себя на место сотрудников клуба, которым еще тяжелее. Константин Иванович в тяжелых ситуациях всегда говорил: «Представьте альпиниста, который поднимается на высоту восемь тысяч метров. Вот он лезет в гору, а ему ведь за это ничего не дадут, да еще и сорваться может в любой момент. Вот это тяжело, а нам – так, можно пережить». Так что были нервные моменты, что-то хотелось сделать лучше, главное – стать чемпионами и подарить радость болельщикам.

– Есть ли вещи, за которые вам до сих пор стыдно или неловко?

– Ситуации с Димой Аленичевым, Егором Титовым и Максимом Калиниченко. Неприятно от того, как пришлось расстаться с такими игроками. Они, конечно же, заслужили большего.

– Обратно не тянет на такую работу?

– К счастью, у меня сейчас есть другое дело – связанное с благотворительностью. Стараемся помогать нашим ветеранам. Проводим турнир среди школ Северо-Западного округа Москвы. Сделали при «Спартаке» футбольную команду для детей с ДЦП: ребята занимаются, у них получается играть, хотя раньше они даже не представляли, что это возможно. Таким образом, в их жизни происходят серьезные изменения. Это важное дело для меня, так что обратно пока не тянет.